Михаил Елизаров - Мы вышли покурить на 17 лет…
Дорога вывела к древней замковой стене. Уже не было просто улиц и домов. Были улочки и домики. Меня обступило Средневековье, настоящее, неповрежденное, точно все эти века его держали в нафталине, а тут вытащили из шкафа на мороз. Если бы я не был так изможден, то оценил бы эту скандинавскую старину, похожую на декорацию к рыцарскому роману.
Я оказался на городской площади. Из окрестных таверн муторно тянуло рыбной кухней. Возвышался разоренный собор — древний готический сеньор с сорванной шайкой. Неподалеку ударил церковный колокол. Я пошел на звон…
Пожалуй, этот звон и вывел меня на нужную улицу. Через пару минут отыскался и дом. Я ждал очередного бесовского подвоха — разорились, закрылись. Или умерла Приглашающая Сторона. Никто не ждет меня здесь…
Но она не умерла, Сторона. Она приветила меня в офисе, спросила: «Михаил, как добрались?» — и я, конечно же, сказал: «Отлично».
Она показала мне жилищные угодья — кухню, столовую, баню. Затем отвела в мою комнату. Из окна были видны кирха, пасмурное море, скалы и сосны в снегу.
— Располагайтесь, отдыхайте, — и Приглашающая Сторона откланялась.
У меня снова был письменный стол. Горбатенькая лампа. Книжная полка. Широкая двуспальная кровать, сколоченная из крупных корабельных досок. В этой уютной прогретой комнате, пожалуй, было чуть душновато. Я подошел к окну — не презренному стеклопакету, а настоящей двойной раме. Первые окна открывались внутрь, а вторые наружу.
Точно ставни, распахнул я внешние створки окна. Шторм сразу же захлопнул левую половину, так что одно стекло вылетело и с битым звоном осыпалось куда-то под стену. Правую створку просто с корнем выломал, швырнул в сугроб… Мое окно за секунду стало вдвое тоньше.
Ochujevshij, я закрыл уцелевшие створки. Пробормотал: — На счастье! Это все — на счастье!..
И я действительно был там счастлив, в городе Висбю на острове Готланд.
Кэптен Морган
Ну, как они жили?.. Плохо жили, тошно. Другие давно бы разбежались, а они все тянули лямку гостевого брака — кажется, это так называется, когда люди не расписаны, бюджет раздельный, будни у каждого свои, а совместная жизнь на выходные и по праздникам.
Полине Робертовне сорок один год, «первый тайм мы уже отыграли». Журналист. Замужем не была, детей нет. К бабке не ходи, сразу ясно, что второй тайм Полина Робертовна тоже просрет, и с разгромным счетом.
Полина Робертовна — коренная москвичка, белая кость и голубая кровь. А Олег Григорьевич — омская лимита и тютя бесхребетный. Этим «тютей» Полина Робертовна унижает Олега Григорьевича за вопиющую мужскую кротость. Любимая его поговорка: «Выигранный бой — несостоявшийся бой». В этой версии Олег Григорьевич абсолютный чемпион. Что ни случись, утрется и пойдет дальше — непобежденный. А так, по обычным человеческим понятиям, он, конечно, задрот и лузер.
В Москве Олег Григорьевич шесть лет. Если бы спросили его былые институтские товарищи: — Чем вообще по жизни занят, Олежа? — он бы огляделся с изумлением и испугом, точно ребенок, проснувшийся в лесу, и шепотом признался: — А хер его знает. Ничем, наверное…
Олег Григорьевич работает менеджером по персоналу в ОАО «Новые технологии». Раньше в советских учреждениях такая должность называлась «кадровик». Полина Робертовна дразнит его «старичком-кадровичком», хотя сорокалетний пухлявый Олег Григорьевич, разведенный мужчина без вредных привычек, выглядит гораздо моложе злой и тощей, как черкес, Полины Робертовны.
Встречи происходят на «Динамо», у Полины Робертовны. У нее своя двухкомнатная квартира в сталинке. Досталась по наследству от номенклатурной бабки. Олег Григорьевич снимает однушку в Печатниках. Когда въезжал, стоила семнадцать тысяч в месяц, потом двадцать, а вчера подняли до двадцати двух…
— Жаловаться — это не по адресу, Олежек! Это вон туда, это — на хуй! — Полина Робертовна указывает пальцем на дверь, подразумевая подъезд, улицу, метро и так далее, до самих Печатников. — Я тебе сопли вытирать не нанималась! Хули ты меня прям с порога грузишь?! Зайти не успел, а уже наготове шаечка с говном. Олег, дорогой! У меня своих проблем выше крыши!.. — голос сорванный, хриплый. Ощущение, что не говорит, а кричит.
Олег Григорьевич обижается: — Как так можно? Что за отношение? Я сейчас повернусь и уйду… — Но не уходит, просто кружит по кухне, бормочет, цыкает, возмущается.
— Слушай, Олег, прекращай пыхтеть! Надоело!..
После близости Полина Робертовна курит в кровати, пепельницу ставит поверх одеяла, прям на свою мальчишескую плоскую грудь: — А хочешь, объясню, почему так с квартирой произошло? Хочешь? А потому, что ты — тютя бесхребетный! Не умеешь себя жестко поставить, вот он (имеется в виду владелец конуры в Печатниках) и ебет тебя в жопу без майонеза (оскорбительный заменитель вазелина)!
Несправедливо. Ну, или справедливо отчасти. Всем же в Москве поднимают цены — на то и кризис. Олег Григорьевич не исключение. И кто ж виноват, что общение малых мира сего складывается из ничтожных горестей: где и когда обругали, поимели, обсчитали?.. Жизнь виновата…
Олег Григорьевич раньше про другое рассказывал: о дочери, которая в Омске осталась — как растет, учится. Полина Робертовна с полгода слушала, а потом с улыбочкой заметила: — Ты только не обращай внимания, что я зеваю. Просто такая увлекательная информация. Что ты там говорил, у нее по алгебре?..
Про Омск Полине Робертовне было неинтересно, про друзей омских, удачливых коммерсов, тоже неинтересно.
— Таких друзей за хуй да в музей, — балагурит Полина Робертовна. Она вообще грубовата — и в беседе, и в постели. Как она сама про себя шутила: «Услуги госпожи и „золотой дождь“» — выдача.
Олег Григорьевич спросил: — Поль (он так называет Полину Робертовну — Поль), а я кто?!
— А ты, Олежек, «золотой дождь» — прием…
Нормальный мужик давно бы уже дверью хлопнул. Или хотя бы обозвал Полину Робертовну «доской». А Олег Григорьевич боится скандалов, криков, перемен…
Полина Робертовна, впрочем, изредка прячет кнуты и крошит Олегу Григорьевичу пряник, потому что перегнуть палку тоже нельзя — где еще такого тютю отыщешь. Но это она про себя понимает, а Олега Григорьевича пугает, что ее мужчины с руками отрывают.
Олег Григорьевич который год в стрессе из-за своей никчемной работы. Сидит тихим сиднем, бумажки перекладывает и получает аж тридцать пять тысяч. А бесконечно так продолжаться не может — значит, скоро расплата за непреднамеренное тунеядство. Сократят, погонят. А на что существовать, снимать жилье?..
Олег Григорьевич плохо спит, нервничает. Слава богу, хоть с алиментами решилось удачно. У него в Омске квартира родительская осталась, он ее сдает и всю выручку до копейки отдает бывшей. Знакомым говорит: — Главное, что Светлашенька моя (дочка Света четырнадцати лет) ни в чем не нуждается…
