Владимир Орешкин - Из яйца
Затем она вытаскивает еще пучок, еще и еще. Удары ножа точны и безжалостны. У ее ног постепенно насыпается вся корзина, все содержимое ее, порубленное.
Пустая корзина, исписанный словами домик.
Торжество на лице Старухи.
Алексей, он бледен… Видно, какое-то волнение тревожит его. Он заходит на кухню.
— Вот вы где.
Заказчица сидит за столом. Она курит, перед ней чашка кофе… Мать и Зоя стоят у плиты в обнимку.
Алексей изумленно смотрит на них… Они замечают это и дружно смеются.
— А теперь, — говорит Мать, — мы поцелуемся… Моя дорогая.
Целует Зою в щеку.
— Прелесть, — говорит Зоя, целуя в щеку Мать.
Они троекратно целуются, как две закадычные подружки, встретившиеся после долгой разлуки. Последний раз в губы.
— Что-то возникает, — говорит Зоя Алексею. Глаза ее сияют.
Заказчица курит и не обращает на сцену никакого внимания.
— Мы выпили на брудершафт, — говорит Мать. — Выпили, правда?
— Еще как выпили, — подтверждает Зоя.
— Я хочу пригласить вас на праздник. Он скоро начнется. В классе, — говорит Алексей.
Он никак не реагирует на то, что увидел.
— У вас во дворе мужики с собаками, — говорит заказчица. — Ходят туда сюда и все нюхают… Собаки… Мужики в форме и с автоматами. Меня не хотели пускать, говорят, в этом доме укрывается опасный преступник. Я пробежала через черный ход… Там даже стоит танк — зеленый такой, но без пушки…
— У нас праздник, — напоминает Алексей.
Коридор. На стенах коридора черно-белые фотографии персонажей фильма. Они больше, чем обычно. Непонятно, когда они увеличились в размерах, но это не вызывает никакого удивления.
Дверь в мастерскую Алексея, она отличается ото всех. В ней три замка.
Где-то далеко слышится автоматная очередь и лай собак. И еще одна автоматная очередь.
Открывается еще одна дверь и выходит Виктор. На губах его усмешка. Он по-прежнему в джинсах. На нем не застегнутая рубашка. В руках — пистолет. Он втыкает его за пояс, начинает застегивать рубашку, пистолета не видно.
Следом из другой двери показываются дети. Они молча выходят в коридор и остаются там.
Открывается еще одна дверь — из нее показывается Старуха. Еще из одной двери выходит Заказчица с сигаретой и чашкой кофе в руках. Еще из одной — Мать. Еще из одной — Зоя.
Мать и Зоя подходят друг к другу и обнимаются.
— Это за мной! — говорит спокойно Виктор. — Охотнички, наложили в штаны от страха.
— Папа! — восклицает Паша. — Я всегда знал, ты — крутой!
— Ничего, сын, отдам тебя в ушу. Вырастут и у тебя зубы… И тогда поймешь: жизнь — копейка.
— Неправда, — говорит Алексей, — жизнь это все, что у нас есть.
— Тебе видней, — соглашается Виктор, — ты у нас — знаток.
— Тебе бы лучше смыться, пока не поздно, — ровно говорит Заказчица. Она стоит, прислонившись к стене, пьет кофе и курит.
— Мне?! — изумляется Виктор. — Когда такой азарт?.. Когда кровь кипит? И целых две обоймы в запасе?!
— Ты бы о нас подумал, — спокойно и как-то даже лениво говорит Заказчица, — пали хоть до опупения, только не здесь. Нам-то это все зачем?
— Для поднятия тонуса! — бодро восклицает Виктор.
Зоя жмурит глаза, словно вдыхает воздух, словно хочет получить сейчас какое-то странное свое удовольствие. Но чего-то не хватает, — она достает пудреницу, из нее мерку и вдыхает носом белый порошок.
— Тебе дать? — заботливо спрашивает она Мать.
— Травись сама, — но голос Матери ласков.
— У нас праздник, — напоминает Алексей.
Звонит телефон. Мать делает движение к нему, но Виктор жестом останавливает ее.
— Это меня, — говорит он, и все смолкают, все смотрят на трезвонящий аппарат.
Виктор берет трубку и говорит:
— Да, падлы?
Ему что-то говорят, он щурится и делает большие глаза, — а потом начинает фразами повторять то, что говорят ему в трубку. Что бы присутствующие поняли суть.
— Дом окружен… предлагаю сдаться… гарантирую жизнь до решения суда… открыть дверь… выходить медленно, без резких движений, руки за голову… при малейшем сопротивлении открываю огонь… тридцать минут раздумья, потом начинаем штурм…
Тут же и Виктор говорит в трубку.
— Теперь слушай, что я тебе скажу, ублюдок! Слушай и запоминай хорошенько!.. Я здесь не один. Со мной ни в чем не повинные детки, двое, мальчик и девочка. И старушка — божий одуванчик, и еще — полоумный. И три дамы в расцвете лет… Итого — восемь человек… Ты меня понял?!
Виктор кидает трубку.
— Куда хотите полететь?.. Сегодня исполняются мечты! Предлагайте… Хотите, на Гавайские острова? Или в Ниццу? Или в Таиланд… Куда угодно… Денег будет навалом, они дадут…
— В Париж, — говорит Зоя, — я всегда хочу в Париж.
— Заметано, — соглашается Виктор, — тебя высадим над Парижем, с парашютом… Еще куда?
— Приглашаю вас на праздник! — снова говорит Алексей. Его лицо светло, и то ли он не понимает, что происходит, то ли на самом деле полоумный. — Я люблю вас всех!.. Вы мои единственные!
— Вот это да! — изумляется Мать. — Они-то здесь причем? Это я, я!
— Вы все, — не соглашается Алексей. — Пойдемте со мной!
День, когда сбываются мечты. Он настал… Это все чувствуют. Хмельной какой-то день, но веселый, с примесью озноба от не уютности будущего.
Они идут в класс, радуясь чему-то, но — каждый сам по себе, отдельно. Дети, с воздушными шариками в руках, подпрыгивают от радости, но видно: их радость — пародия радости взрослых. Они так издеваются над ними.
— Через полчаса позвонят, — возбужденно, в предчувствии победы, говорит Виктор всем. — Будут называть меня на «вы»… Тогда и закажем все меню… Они нас всех в грош не ставят, задушили бы с удовольствием, стерли бы… но на них смотрят толпы. Называются — народ… Толпе нужны волки. И бедные овечки… И кое-какая справедливость…
— Я — овечка! — говорит Зоя. — Ребята, мы все овечки!.. Кроме него!.. Какой матерый волчище! Какие зубы!.. Какая серая шерсть!.. А какие… данные! Так и хочется забраться под него!.. — Зоя подходит к Виктору и начинает гладить его грудь. — Возьми меня, Волк… Хочешь, прямо здесь. Я не имею ничего против. Какие у тебя пугающие глаза… я дрожу… я хочу целовать твои ноги…
Она сползает по Виктору, пытается задрать штанину джинс и поцеловать ступню. Виктор в это время старается продолжать путь по коридору, но ему неудобно. Тогда он стряхивает с себя Зою. Она остается на полу.
— Алешкин праздник! — говорит возбужденно Виктор. — Посмотрим, что он приготовил нам?
— Ура!!! — кричат дети.
Остальные радостно заходят в класс, пропадая в его дверях.
— На тебе жемчужная корона… — говорит Зоя Виктору… — Дай мне почувствовать тебя… дай отпить твоей щедрости…
Он тоже пропадает в дверях. Тогда она встает — и идет за ними.
Класс. Разрисованный домик, порубленные цветы.
— Кто это сделал? — спрашивает Алексей. Но в его голосе нет ни удивления, ни огорчения. Лишь некое недоумение — от непонимания цели этих поступков.
Старуха /с веником и совком/ начинает подметать разбросанные огрызки цветов.
— Так всегда делают! — непримиримо говорит она. — Когда похороны кончаются и все уходят, появляются рабочие и рубят лопатами цветы… Чтобы воры не пришли и не собрали их… И не стали потом продавать их у метро.
— Кого это ты собралась хоронить! — грозно спрашивает Мать. — Ты в своем уме?
Но Старуха не обращает на Мать внимания, причем делает это нарочито, отворачиваясь от нее.
— Алексей Иванович, я сделала это из уважения к тебе… Чтобы их не продали, когда тебя не станет.
— Никакой он не Иванович, — кричит Мать, — у него вообще не отчества… Раз уж на то пошло… Не смей называть его так! Я не знаю, кто его отец. Нажралась как-то на вечеринке, проснулась утром, все болит, — и никого рядом. И трусы пропали… Никто не вызвался стать его отцом.
— Меня так зовут, — объясняет кому-то Алексей, — Алексей Иванович… Меня так зовут, только лишь… Можете называть меня другим именем. Я не против.
— И Бог меня наказал! — кричит Мать на Старуху. — Сыном! Я положила жизнь ради него!.. Карьеру!..
— Обними меня! — страстно говорит Матери Зоя. — Обними меня подруга… от тебя пахнет материнским молоком… Это так возбуждает!
— На белом самолете… из этой дерьмовой страны!.. — говорит Виктор. — Вот, оказывается, о чем я мечтал!.. Там все по-другому… где рабы — это рабы… а хозяева — это хозяева… Там лампочки в подъездах. И никто не полюет на пол… А кто не хочет, милости прошу… с парашютом… никого не заставляю…
Старуха кончает подметать цветы, высыпает обрывки в корзину. Все это смиренно, по привычке… Берет корзину, подходит к Матери и вываливает, то что намела туда, ей под ноги.
