Андрей Бондаренко - Гусарские восьмидесятые
Снимаемся с якоря, гребём к станции, Жучку по очереди несём.
Попрощались — со слезами, сели в поезд.
В поезде тоскливо — холод, теснота, тусклые жёлтые сумерки. На какой-то маленькой станции подсаживаются два дембеля, следующие в родные пенаты.
Сперва ведут себя прилично, скромников из себя строят, отличников боевой и политической подготовки. Потом покупают у проводницы водочки, выпивают, и начинается — мат на мате, мат сверху, и мат — помимо.
Встаю, и по-хорошему объясняю — с нами дама, поэтому ругаться матом — нельзя, и, более того, — последствия, они и для дембелей — последствия.
— Ты чё, гнида малолетняя? — Вопрошает тот, что по хилее, — Пик-пик-пик, и ещё — пик-пик-пик. Ты сейчаза у нас узнаешь — что есть дембельская любовь. И — пик-пик-пик.
— Да что вы, братья, — вмешивается Генка Банкин, расшнуровывая рюкзак, — Всё, собственно — путём. Сейчас и презент вам, бравым, организуем шементом.
— Так то лучше, — откликается более здоровый дембель, — Дедушки подарки уважают, глядишь и простят вашу наглость. Пик-пик-пик.
Генка, явно подражая ротмистру Кускову, не торопясь извлекает из рюкзака тяжёленький свёрток, разворачивает тряпицу, извлекает обрез, звонко передёргивает хорошо смазанный затвор.
Через минуту — дембелей и след простыл.
Кусков обрезу был рад несказанно, всё в словах благодарных рассыпался.
А, узнав, что данный предмет нас и в дороге обратной выручил нешуточно, вообще в философский экстаз впал:
— Прав был старикашка Шекспир, — весь мир один сплошной Театр. Но сколько каждому из нас спектаклей отмерено — не дано знать. А когда бенефис будет — тем более. Вот обрез — железяка старая, на первый взгляд — бесполезная полностью. А вот надо же, и в спектаклях жизненных роли важные играет. А нам то, что тогда от жизни этой ждать?
Отнёс ротмистр обрез в "Белую Лошадь", там его торжественно на стену повесили, под каким-то знаменитым персидским седлом.
Захожу я как-то года три назад в "Лошадку" — нет обреза. Стал спрашивать — никто ничего не знает, старый персонал давно уже уволился.
Видно наш друг железный опять в каком-то спектакле задействован, — лишь бы в руках правильных, добрых.
Путь к последнему причалу —
Суть — одно предположенье.
Не конец, а вновь — начало,
Старой сказки продолженье.
Старой саги новый голос,
Старой песни — новый вскрик.
А над лысиною — волос
Кучерявый — вновь возник.
Байка седьмая
Две разновидности ревности
По весне в нашем коллективе состоялась первая свадьба — Толстый Витька женился на Нинке. Мероприятие это долгое — сперва все направляются непосредственно в ЗАГС, где и происходит официальная часть, затем молодые часа на три отправляются кататься, на заранее нанятом такси, по Городу — на Стрелку Василевского острова, к Медному Всаднику, на Марсово Поле, далее — в зависимости от наличия свободного времени — до назначенного часа прибытия в ресторан.
Гости на весь этот период предоставлены сами себе, и убивают его — в соответствии со своими наклонностями и степенью развитости фантазии.
Витька начал нервничать с самого начала процесса — с момента облачения в тесный, абсолютно новый, чёрный костюм.
Всё ему не нравилось, везде жало и топорщилось, зеркало предательски демонстрировало кого-то не того — явно не брутального мачо, хозяина жизни.
— Ну, что ты, Толстый, так переживаешь? Дело то — ерунда, раз-два и готово, — Увещевал Витьку опытный уже в этом деле ротмистр Кусков, — Выпей-ка, брат, Зубровочки — оно и полегчает. И, вообще, классику знать надо:
От гусар девицы без ума —
Они пахнут вкусно и тревожно:
Конский пот, Зубровки аромат….
Нет, забыть сё — просто невозможно.
Витька старшему по званию перечить не решался.
После костюмных мук начались галстучные пытки, которые тоже не обошлись без зубровочного эликсира.
После ЗАГС-а поехали кататься по городу. На Стрелке пили шампанское, а потом и знаменитый коктейль "Северное сияние" — опытный ротмистр и водочки с собой прихватил.
Не то чтоб молодые пошло напились, но определённое алкогольное возбуждение всё же присутствовало.
Прибыли, наконец, в ресторан, расслабились — вроде все сложности уже преодолены.
Эх, молодость, молодость, наивная молодость!
Выпили, закусили, ещё выпили, вдоволь поорали: "Горько — горько!", вышли в вестибюль перекурить. Стоим, перекуриваем, лениво треплемся о самом разном, и вдруг, прибегает пацан десятилетний, чей-то там дальний родственник.
— Невесту то, — вопит истошно, — Украли, выкуп требуют!
Сперва то Толстый ничего — взял у гардеробщика какую-то кепку, пошёл к гостям — деньги собирать. Но потом надоело ему это дело — кепка денег полна, а жену не отдают, непонятно даже — кому и деньги то отдавать надо.
— Ерунда это всё, — заявляет тут видавший виды ротмистр, — Всегда в таких случаях невесту украденную — в туалете женском прячут. Вот пойди туда — да вызволи из неволи.
Ресторан то был не из простых — этажа три занимал, туалетов женских там — штук десять, не меньше. Витька все их посетил — со скандалами и воплями, как полагается, — но Нинки так и не нашёл.
— Напрасно, Вы, дядя Витя, по сортирам женским лазаете, — заявляет давешний пацанчик, — Нинка то с друзьями просто на такси поехала покататься, подождите — скоро вернётся.
Напрасно он это сказал, совсем даже напрасно.
Узнав, что среди Нинкиных компаньонов по поездке присутствует лицо мужского пола, Толстый впал в полную фрустрацию — в штопор крутой, то есть, вошёл:
— Вот оно значит как, — орал Витька, махнувший с горя фужер водочки, — Часов пять как жена — а уже с какими-то левыми мужиками на авто катается? Не прощу! Всё — свадьба отменяется — на фиг! Ноги моей здесь больше не будет!
Ну и ещё пару слов обидных в невестин адрес, с горяча, добавил.
И — прочь из ресторана, только его и видели.
Бежит по Невскому, усердно страусиными ножищами перебирая, — только галстук гордо над левым плечом развевается.
Лишь возле Адмиралтейства, пробежав километра три, Толстый наконец то остановился.
Минут пять я его старательно успокаивал, а там и ротмистр Кусков с парой бутылок шампанского подоспел.
Шампанского употребив, Витька быстро успокоился, повеселел и публично раскаялся в ошибках совершённых. Бодро возвращаемся в ресторан — казус то устранён полностью.
Но не тут то было!
Оказывается, что пока мы отсутствовали, из вояжа вернулась невеста — доброхоты тут же ей и рассказали про женихово поведение. Со всеми подробностями, в красках ярких. Особенно подружки невестины закадычные старались. Ну, Нинка, в свою очередь, тоже психанула знатно:
— Не связывайся с малолетками — предупреждали люди добрые. На фиг — эту свадьбу! Поймайте мне машину — на развод поеду подавать!
Но, здесь уже проще — набежали родственники многочисленные, окружили молодых плотным кольцом, пошла работать дипломатия народная.
А мы с Кусковым в зал ресторанный пошли — без нас разберутся.
А в зале ресторанном всё скучно и не весело — вяло себя как-то народ ведёт, без души, ни песен тебе, ни танцев.
Ротмистра, впрочем, это ни мало не смутило.
Накатил водочки, закусил, пошлый анекдот громко — на весь зал — рассказал, ещё накатил, и подсел клеиться к одинокой незнакомой девице.
— Слышь, Андрюха, — говорит мне Вика Кускова, ротмистрова жена, — а приударь-ка ты за мной по полной программе. А то обидно ведь — с Кусковым уже три года как женаты, я его ревную постоянно, а он меня — нет. Неправельено это. Вон, даже Витька свою Нинку без повода серьёзно ревнует — а я, что — хуже?
Да нет, Вика — тоже очень даже ничего. Иду на встречу — начинаю ухлёстывать по полной.
Танцуем — раз — другой — третий. Шепчу ей что-то на ушко, подливаю водку в шампанское, Вика заливисто смеётся на весь зал.
Спиной ощущаю чей-то тяжёлый взгляд — шутки шутками, но по морде что-то ни за что, ни про что, получать, ей-ей, не хочется.
А свадьба, тем временем, приходит к своему логическому завершению — молодые полностью помирились, и, даже толком не попрощавшись, отбыли по своим неотложным делам, гости потихоньку начали расходиться.
Мы с четой Кусковых тоже уходим, благо метро в двух шагах.
Спускаемся по эскалатору в зал. Надо вам сказать, что эта станция метро — закрытого типа, то есть электрички отделены от потенциальных пассажиров стеной, в которой имеются ниши, оборудованные дверями.
И вот представьте себе картинку: подходит очередная электричка, двери открываются, но пассажирам из одной конкретной двери на перрон ну ни как не выйти — в нише, уперевшись спинами в противоположные стенки, стоим мы с ротмистром — и дубасим друг друга почём зря.
