Эрленд Лу - Тихие дни в Перемешках
Ну, это зависит от широты мышления.
Ты серьезно думаешь, что этажерка, папоротник и театральное устройство мышления как-то связаны?
Одно предполагает другое.
То есть папоротник с этажеркой не существуют без театрального мышления?
И наоборот.
Наоборот тоже?
Так оно устроено. Вдруг взаимосвязь этого стала мне совершенно очевидна. Представляешь, раньше я ее не видел! Идиот.
Но это весьма радикальная мысль.
Возможно.
Ты радикал?
Возможно и это, но ждать до следующего дня рождения я не могу.
Не можешь?
Каждую минуту в моей голове гибнут впустую мысли, пригодные для пьесы.
С этим ты вряд ли можешь жить.
Не могу. Я рад, что ты меня понимаешь. Ты не будешь против, если я куплю этажерку и папоротник из своих денег?
Да нет.
Думаешь, это можно найти в Перемешках?
Я не знаю никаких Перемешек.
Телеман!
У?
Ты разговариваешь во сне.
Что?
И мешаешь мне спать.
Я разговаривал?
Да.
И что говорил?
А сам как думаешь? Я никак не думаю. Не знаю.
Перестань говорить, что ты не знаешь.
Я правда не знаю, что я говорил во сне. Потому что в это время спал.
Ты говорил о другой женщине.
Правда?
Да.
О какой?
Ты не сказал. Но ты должен был ее спасти. Ты сказал, что должен ее спасти.
Я так сказал?
Да.
Так это была... ты.
Нет, не я.
Слушай, наверно, мне лучше знать, что мне снилось.
Ты меня спасал?
Да. Тебя кто-то захватил в плен.
Кто?
Немцы.
Какие немцы?
Думаю, театральные. Мне они не понравились. А потом схватили тебя. А я тебя спас.
Ого. Да ты герой.
А ты как думала.
Еще поспим несколько часиков?
Давай.
Но Телеману не спится. Он чувствует, что едва не прокололся. Так дальше жить нельзя. Попробовать предложить Нине разъехаться по разным спальням? Но к этому надо тщательно приготовиться, чтобы не вызвать ненароком обиды. Придется свалить все на театр, сказать, что идеи приходят и днем и ночью и надо включать свет, чтобы что-то записать, уж не говоря о том, чтобы вслух побеседовать с самим собой или посмеяться, а иной раз и поплакать, невзирая на время суток. А ему не хочется никого беспокоить. Это не в его характере — мешать людям. Не Нине это рассказывать. Она-то знает, сколько лет он помогал другим драматургам. Бывало, и переписывал все за них. Вечно оставаясь в тени. Но теперь — хватит. Он их всех сделает. Они думают, их писанина — это театр. Ёшкин кот. Вот то, что он напишет!..
Телеман сжимает кулаки и, вскинув руки над головой, принимается лупить воздух. Он делает несколько выпадов, приговаривая «АХ!», а потом: «ТЕАТР». И он говорит: «АХ! ТЕАТР!» И говорит: «Черт! Ёшкин кот! ТЕАТР! АХ!»
Что ты делаешь?
Ничего.
Ты боксируешь с воздухом?
Уже нет.
Но боксировал?
Да.
Это не должно меня насторожить?
Думаю, нет.
Ты в порядке?
Более или менее.
А что ты говорил, когда боксировал?
Ничего.
Не говори «ничего». Я же слышала.
Ничего серьезного.
А если серьезно?
Я говорил: театр.
Театр?
Да.
Ты действительно помешан на театре, Телеман.
Да.
Ты любишь театр.
Да.
Когда ты начнешь писать?
Скоро.
Слушай, я вот о чем думаю.
Да?
Что-то мы давно с тобой не занимались любовью.
Разве?
Да.
У-у.
Чтобы этот отпуск мог считаться удачным, надо бы нам было этим заняться уже не один раз.
Ты не считаешь отпуск удачным?
Ну, не то чтобы.
Но не по-настоящему хорошим?
Нет.
А сколько раз нам надо было бы уже этим заняться?
Дюжину.
Ого. Двенадцать раз?
Да, если честно.
По-моему, отпуск и так идет отлично.
Я не спорю. Но чтобы все было совсем-совсем прекрасно, хорошо бы...
Не надо требовать от жизни нереального.
По-моему, это вполне скромные запросы.
Когда человек ждет слишком многого, он легко разочаровывается.
Я не жду слишком многого.
Телеман, тебе надо научиться любить простые радости.
Переспать с тобой и есть простая радость.
Не болтай.
Тогда в другой раз?
Угу.
А не заняться ли нам этим сейчас?
Чем?
Тем, о чем мы только что говорили.
Мы о чем-то говорили?
Да.
Ах, это... Что-то не самая лучшая идея.
Да брось.
Нет, правда.
Давай.
Да нет же.
А почему?
Телеман, мне неприятно это говорить, но...
Но что?
Боюсь, у меня развивается аллергия.
Аллергия?
Да.
На что?
На тебя.
Чего?
Боюсь, у меня возникла вроде как аллергия на тебя.
Что ты хочешь сказать?
На прошлой неделе, когда ты погладил меня перед сном, у меня обсыпало крапивницей все бедро сверху донизу, а в последние дни кожа стала воспаляться во всех местах, где ты меня трогал. Вот здесь, например, на руке, ты вчера за нее брался — помнишь, ты сказал, что у меня красивые очки, хотя стекла слишком толстые, и взял меня за руку, подчеркнуть, что это сказано по-дружески.
Да?
Видишь, какое здесь раздражение.
Нина, это бред сумасшедшего.
Бред не бред, но это факт. Такова реальность.
Ты меня больше не любишь?
Это не вопрос: любишь — не любишь. Но мой организм посылает мне некие сигналы.
А ты к ним прислушиваешься?
Телу виднее.
Ты уверена?
Еще бы. Телу виднее. И с твоим телом то же самое.
Мое мне говорит, что нам не мешало бы переспать хотя бы двенадцать раз.
Мое тело думает иначе.
А ему чего надо?
Не знаю.
Но вряд ли это что-нибудь особо перспективное в смысле наших отношений?
Что вряд ли, то вряд ли.
Возможно, я недостаточно тщательно помыл руки после готовки. Найджела использует много экзотических приправ. Вероятно, твоя кожа реагирует на них при телесном контакте.
Дело не в них, Телеман. Дело в тебе.
Этого ты не можешь знать наверняка, да?
Могу.
Нет.
Тем более это ее вина.
Чья?
Найджелы.
Что?
Она запудривает тебе мозги.
Чего?
Это она виновата.
Ты ревнуешь меня к Найджеле?
Нет. Я просто ее не люблю.
За то, что у нее шикарный бюст и что она всегда весела и голодна?
Я думаю, ты хочешь порвать со мной и что стараниями Найджелы твой организм стал вырабатывать вещества, которые отторгают тебя от меня.
Чего?
Я так думаю.
Послушай, у меня нет никаких шансов заполучить Найджелу.
Хо! Другими словами, ты хотел бы ее заполучить?
Что значит «хотел бы»? У жизни свои законы.
Ты ее хочешь!
Ясное дело, что я мог бы о ней мечтать. Но не в этой жизни. Если б я не был женат на тебе, а был бы свободен, холост, обаятелен и привлекателен в глазах Найджелы и она бы вдруг возникла на пороге и предложилась мне, то не буду врать — я бы не отказался, ха-ха, я бы своего не упустил, но поверь, я не хожу и не думаю об этом сценарии и совершенно не прикидываю, что бы мне такого сделать, чтобы он воплотился в реальность.
Ты сам себя обманываешь.
Вовсе нет.
Конечно да.
Нина, ку-ку!
Прекрати говорить «ку-ку». Это унизительно — это разговор с позиции силы и попытка меня подчинить.
Чего?
Не говори «ку-ку».
Что хочу, то и говорю. Найджела живет в Лондоне на Итон-сквер в доме миллионов за семьдесят, наверно. Она один из самых известных в мире телевизионных поваров и к тому же замужем за одним из самых богатых людей Англии. Мы с тобой, наоборот, сидим здесь, на юге Германии, в Баварии, колыбели нацизма...
Не говори «колыбель нацизма».
Черт возьми, не затыкай мне рот! Если я хочу сказать «ку-ку», то говорю «ку-ку», а если хочу сказать «колыбель нацизма», то говорю «колыбель нацизма».
Я считаю, тебе следовало бы принять во внимание мою просьбу чего-то не говорить.
Можно мне договорить?
Изволь.
Я хотел сказать, что мы с тобой самые заурядные люди, ты учишь в школе, я подвизаюсь в театре...
Ты драматург, Телеман, драматург.
Предположим, раз я занимаюсь этой пьесой... но короче, ни ты, ни я не живем в сказке, напротив, у нас трое детей и типовой дом, мы работаем довольно напряженно, но как раз сейчас отдыхаем, у нас отпуск, и я предлагаю заняться сексом, а ты в ответ рассказываешь какие-то басни о сыпи на коже и о Найджеле, из-за которой мое тело будто бы вырабатывает вещество, отторгающее меня от тебя. Нина, я вот он, рядом с тобой, здесь, в Перемешках!!!
Я не знаю никаких Перемешек.
Ку-ку! Ты сама слышишь, что говоришь?
Не говори «ку-ку».
Но ты слышишь, что говоришь?
Конечно, я слышу то, что я говорю.
Это сущее безумие. Я не собираюсь от тебя уходить.
Нет, собираешься. Ты отстранился, замкнулся и, о чем бы я не спросила, говоришь, что тебе некогда, ты занят: думаешь о театре.
