Эли Визель - Время неприкаянных
— Впусти этого священника, Мендель. Кто знает? Возможно, он нуждается в нашей помощи. В Господнем мире случается все. Даже и сейчас чудеса могут произойти.
Мендель выходит, а молодой еврей, целиком поглощенный своими странными мыслями, уже не может сдержать конвульсивной дрожи, охватившей его руку и левое плечо. Цели визита Благословенный Безумец не знает. Однако он этого ожидал. Точнее, он ожидал чего-то, исходящего из внешнего мира. Он предчувствует, что еврейскому сообществу в Венгрии угрожает великое несчастье. Возвестит ли о нем этот священник?
Вновь входит Мендель, один.
— Рабби, — говорит он. — Я сейчас впущу его… Если он уведет рабби с собой, я тоже пойду, это понятно? Я обещал святым родителям рабби — да хранит нас их добродетель! — беречь его. Рабби помнит об этом?
— Я помню, — отвечает молодой каббалист.
Да, он не забыл историю, на которую намекает Мендель. И сердце его начинает биться сильнее: он узнал тогда, что человек не должен глядеть ни слишком далеко, ни слишком высоко.
— Тогда я… — начинает Мендель.
— Да хранит нас всемогущий Господь, — прерывает его молодой Учитель.
И его вновь посещает догадка: то, что предстоит ему пережить, связано с таинственными познаниями, обретенными в юности. Имена ангелов и власть, которую дают они тому, кто умеет вызывать их согласно временному распорядку, установленному ангелом Рацциэлем[4] и передаваемому из поколения в поколение, из уст в уста, редким избранным. Как одолеть злобные измышления любого врага Израиля. Как воздействовать на действительность, чтобы изменить ход вещей… И еще: благодаря поддержке старого каббалиста рабби Калонимуса, его наставника и почитаемого Учителя, он умеет возносить душу свою на суд небесный, где решается судьба человечества…
Да, Благословенный Безумец помнит.
Он помнит даже то, о чем предпочел бы забыть: тот печальный эпизод, которому обязан своим прозвищем. До этого его звали просто Хананиил.
Будучи единственным учеником старого рабби Калонимуса, он полюбил его, как отца, если не больше. Когда таинственный Учитель возвестил ему, что оба они, с Господней помощью, могут ускорить наступление последних времен и приблизить Освобождение, он не колебался ни секунды: «Я готов». Однако старый каббалист предостерег его: «В этом есть много опасностей, ты ведь это сознаешь?» — «Да, рабби. Сознаю». — «И ты не боишься?» — «Нет, боюсь. Но вы научили меня побеждать страх». Рабби Калонимус долго смотрел на него и наконец сказал: «Счастливы наши предки, что ты их потомок». И добавил: «Прими их благословение и мое. Подобно рабби Акиве, ты войдешь с миром в Сад познания и с миром его покинешь».
Это единственное, что нужно сделать, думал Хананиил: народ Израиля, слишком долго пребывавший в изгнании, дошел до крайности. Слишком тяжкое испытание. Слишком мощен враг. Слишком жестоки намерения его. И слишком далек пророк Илия. Потомки Авраама, Исаака и Иакова уже не могли терпеть.
Так начался для Учителя и его молодого ученика период аскезы, которая была признана опасной в силу заключенных в ней препятствий и ловушек. Удалившись от мира и даже от семей своих на трижды три недели, они жили в хижине на опушке леса, возвышавшегося над деревней. Ежедневные занятия, усиленная медитация, продолжительный пост, соответствующие молитвы, литании, проговариваемые беззвучно, и все это стоя, в состоянии концентрации, доводившей их почти до головокружения. Ритуальные омовения утром и вечером, заклинания в полночь, тщательные приготовления к тому, чтобы пробить стены, подхлестнуть время, испепелить огнем тело и мозг, согласно правилам, установленным в эзотерических и загадочных текстах Каббалы, бесчисленные жертвы и страдания. Иногда старый рабби Калонимус начинал горячиться, подгоняя самого себя: «Быстрее, сын мой, нужно бежать быстрее, карабкаться выше, на счету каждая полночь, угроза надвигается, ангел смерти и разрушения все ближе, еврейская кровь скоро хлынет потоком, она уже струится, только Мессия может остановить ее, только он может спасти наш народ!» Но Сатана, будь он проклят, затаился в засаде. Он, никогда не выпускавший добычу, готовился восторжествовать. Торопливостью своей старый Учитель думал послужить Господу, а на самом деле пошел наперекор Его воле. Ему не следовало спешить. Вселенная Каббалы обладает собственным ритмом, собственным строем; в торопливости таится опасность; слишком рано произнесенное слово, слишком поздно названное имя может погубить весь замысел, подтолкнув человечество в сторону Зла и его разрушительных сил. Так и случилось. Последнее действо происходило на рассвете, в лесу. Состояло оно в том, чтобы выкрикнуть семьдесят один раз, все громче и громче, вплоть до перехода в экстаз, имя Мататрон, Имя неизреченное — двадцать один раз, потом двадцать шесть раз, потом прочитать семь раз молитву, известную только Первосвященнику. Что ж, Учитель и его ученик были готовы к этому. Накинув талесы, они приступили к исполнению обряда, но тут из тяжелых черных облаков хлынул проливной дождь — они продолжали, несмотря на ливень. Тогда загремел гром, и на природу обрушились молнии. Они продолжали, несмотря на гром, несмотря на молнии. Но во время короткой передышки вдруг возник, словно ниоткуда, дикий пес, такой громадный, какого они никогда не видели, черный словно мрак. Брызгая слюной от бешенства, он заливался оглушительным лаем, перекрывавшим гром, и, разинув пасть, собирался броситься на них, чтобы растерзать. «Продолжим, — вскричал Учитель, — это Сатана послал его, чтобы устрашить нас, привести в смятение, лишить сил, продолжим, это наш единственный шанс!» Но ученик испугался. Он потерял концентрацию. Мгновение спустя пес прыгнул. Старый Учитель был повержен. Хананиил тоже. Но он выжил, несмотря на страшные раны. В деревне вся община облачилась в траур, оплакивая старого Учителя. Похоронная процессия растянулась по улочкам и переулкам. Старые женщины стенали, молодые студенты рыдали, не стыдясь слез. Школы опустели: ученики отправились на погребение. Одни люди говорили: «Нарушать запрет было безумием». Другие возражали: «Это было безумием, но такое безумие благословенно». С тех пор Хананиила стали называть Благословенным Безумцем.
Но он ощущал свою вину, ибо нес ответственность за провал их затеи, хотя причина была известна лишь ему одному: все произошло из-за него. Пес Сатаны? Тот ополчился главным образом на старого Учителя. А он, Хананиил, поддался врагу иному, внутреннему: в последнюю минуту, в тот момент, когда должны были открыться самые потаенные небесные врата, молодой каббалист смутился духом. Из-за собаки? Да нет. Собака была здесь ни при чем. Это случилось только потому, что Хананиил позволил себе увлечься нечистым видением: перед взором его предстала женщина, которую он повстречал в пятницу утром, когда возвращался после ритуального омовения, готовясь к Субботе. Стоял прекрасный летний день. Женщина — конечно, не еврейка, ибо одета она была, на его взгляд, бесстыдно, — посмотрела на него и, как ему показалось, улыбнулась. Была ли это просто женщина? Разумеется, нет. Он видел перед собой Лилит, супругу Ашмедая, властелина демонов. В ту ночь она нарушила его сон так, что он не сомкнул глаз. Но она возвращалась и в последующие ночи. Она появлялась перед ним неожиданно, смеясь. Она танцевала, смеясь. Пела, смеясь. Кружилась, смеясь. Смеясь, она перелезала через стены, подходила к постели, склонялась над ним, чтобы он мог увидеть ее горящие глаза. А он, Хананиил, буквально с ума сходил от ужаса: неужели она притронется к нему рукой, губами? Чем больше он старался прогнать ее, тем чаще она навязывала ему свое развратное общество. И обольстительное. Только безжалостным наказанием своего тела — продолжительные посты, бичевание плоти, купание в холодных водах реки — ему через несколько недель удалось утихомирить бурлящую кровь и восторжествовать над своими видениями. Однако в тот высший миг, когда он вместе со старым Учителем Каббалы готовился принудить Господа подарить свободу и спасение своему народу, эта женщина, сладострастная, смеющаяся, возникла вновь перед его мучительно сомкнутыми глазами. И тогда взбешенный пес прыгнул на него, но терзать стал Учителя. И Мессия остался в цепях за железными дверьми своей небесной темницы. И это по вине Хананиила народ израильский продолжал прозябать в изгнании, оказавшись теперь в смертельной опасности.
Да, он должен был искупить вину перед своим народом.
Разве не познает теперь Хананиил, не отказавшись и от изучения Каббалы, опасное искусство проникать в чужие сны, о котором говорит «Взгляд из бездны», сочинение столь же древнее, как «Зефер Йецира»[5], Книга Творения? Кто обладает им, тот способен преображать сны по своей воле, делая их горькими для нечестивцев и лучезарными для праведников. Благословенному Безумцу это неведомо, но в канун еврейской Пасхи, предчувствуя неизбежную трагедию своей общины, он сумел, сам того не желая, нарушить сон архиепископа, чтобы сделать из него союзника в борьбе с врагом, полным черных замыслов.
