Паула Уолл - Последнее слово за мной
Чем сильнее лил дождь, тем быстрее и яростнее становился ее танец: плечи вращаются, руки воздеты к небесам. Когда загрохотал гром, она расстегнула платье, и то соскользнуло на пол, к ее ногам. Адам чуть было не проглотил свою сигару.
Глаза закрыты, бедра ходят ходуном. Анджела плавным движением провела ладонями вдоль мокрой шелковой комбинации. Адам подался вперед, словно марионетка, которую дернули за ниточку. Стоило девушке спустить бретельки, как у Адама из головы улетучились все планы и обещания. Комбинашка последовала за платьем, а Адам сорвался со стула, как мустанг с привязи.
Сбежав по ступенькам крыльца и то и дело спотыкаясь и оскальзываясь в грязи, он помчался через двор. Не найдя прохода в живой изгороди из бирючины, отделявшей его владения от соседских, он проломился прямо сквозь кусты. Молния разорвала небо на части, а гром прогремел так, что задребезжали оконные стекла, но Адам не обращал внимания на буйство стихии. Он прорывался через завесу дождя, как человек, отчаянно надеющийся догнать последний поезд до рая.
Он взбежал на крыльцо Беллов, перемахивая по три ступеньки за раз, и тут до него донесся звук. Детский плач. Незаконнорожденный ребенок Анджелы. Адам наткнулся на этот крик, будто на кирпичную стену. Склонив голову, он застыл на месте. Капли стекали по лицу и срывались с губ и подбородка. Адам медленно развернулся и поплелся восвояси.
*Пять недель спустя Адам женился. Это была роскошная свадьба, даже по бостонским стандартам. На Лидии было белоснежное шелковое платье из Парижа, в котором она выглядела высокой и тонкой, словно лилии в ее букете.
Подружкой невесты была Джулия Мерсер, сестра Игана Мерсера. Шафером был Крон Сьюэлл. Крон и Адам никогда не были особенно дружны. Адам, можно сказать, даже недолюбливал этого своего приятеля. Но, как справедливо отметила Лидия, Крон был с Адамом одного роста (и это хорошо смотрелось на церемонии) и происходил из одного из самых старых и влиятельных семейств в Бостоне.
В храме за алтарем располагался витраж, изображающий Рождество Христово. Пока пастор гундел о священности брачных уз, Адам пялился на Деву Марию и размышлял о ее сходстве с Анджелой Белл. Он так и видел перед собой ту картину: Анджела лежит на его клумбе, черные волосы рассыпались по земле, колени раздвинуты.
«Ты сможешь! — процедила она, притягивая его к себе. — Я знаю, у тебя получится!»
В соборе было темно и прохладно, но лицо Адама пылало, над верхней губой выступил пот.
Он вдруг пришел в себя, его отрезвила тишина.
— Что? — Адам, заморгав, уставился на священника.
— Берете ли вы эту женщину в законные жены? — повторил пастор.
Адам, будто растерявшись, обернулся к шаферам. Коллис Тейлор ободряюще кивнул, а Крон Сьюэлл покосился на часы. Адам оглянулся на гостей, с каменными лицами ерзающих на скамьях. До него вдруг дошло, что почти всех он видел впервые в жизни.
Потом он повернулся к Лидии. Ее кожа приобрела инеистый оттенок.
— Адам?
— Да?
Священник принял это за ответ, которого все так ждали, и продолжил церемонию. Надевая Адаму на палец обручальное кольцо, Лидия думала, что слезы в его глазах — от избытка чувств к ней.
Адам и Лидия провели медовый месяц в Италии. В Неаполе Адам взял напрокат автомобиль с откидным верхом и провез жену по Пьяцца Муничипио. По одну сторону голубело Средиземное море, а по другую высился средневековый монастырь Чертоза ди Сан-Мартино.
— Считается, что этот монастырь — один из ярчайших памятников архитектуры неаполитанского барокко, — по памяти процитировал Адам из путеводителя.
Поднявшись по лестницам замка Кастель дель Ово, они любовались Везувием и островами Искья и Прочида. В бухте у подножия холма Позиллипо на волнах покачивались рыбачьи лодки и яхты. В готической церкви Сан-Доменико Маджоре молодые прохаживались мимо фресок XIV века и работ Караваджо и Джордано.
— Апсида церкви была построена в 1289 году, к ней примыкают двадцать семь приделов, — прочитал Адам, стоя перед «Благовещением» Тициана.
— Да, — сказала Лидия и, вздохнув, поглядела на мужа. — Всё это хорошо, но где же модные магазины?
Вечером, пока Лидия нежилась в ванне, предварительно заперев дверь ванной комнаты, Адам сидел на балконе, глядел на закат и тосковал по Анджеле Белл.
Первоначально было запланировано, что они насладятся тремя теплыми месяцами в Южной Италии. После шести вялых, скованных и холодных недель Адам решил укоротить свадебное путешествие.
— Ты что, чем-то заболел? — спросила Лидия за чаем.
— Да, у меня гипотермия,[15] — ответил Адам, жестом велев официанту унести нетронутый завтрак.
Чашка зависла в воздухе, Лидия вперилась в мужа взглядом. Адаму на миг показалось, что он видит в ее глазах заботу.
— Это заразно?
— Скорее всего, — ответил Адам.
Лидия вернулась в Липерс-Форк досрочно, ощущая себя самоотверженной женой миссионера, следующей за мужем в непролазные джунгли. К счастью, там она открыла маленькое племя богатеньких местных жителей, родственных ей по духу. Пускай им недоставало свойственной жителям Восточного побережья изысканности, зато они с лихвой восполняли этот недостаток ликвидными средствами.
Храбро закатав рукава, Лидия принялась приобщать южных дикарей к цивилизации. Да, ей пока не удается убедить Адама вернуться в Бостон, но, видит Бог, можно привнести немножко Бостона в Липерс-Форк.
*Среди свадебных подарков был и сверток от Игана Мерсера, молодого человека, за которого Лидия могла бы выйти замуж. Отпихнув в сторонку все остальные подарки — серебро, хрусталь, посуду и постельное белье, — Лидия не сводила глаз с коричневой упаковки, перевязанной лентой, и водила пальцем вдоль имени отправителя.
Медленно и осторожно она развернула оберточную бумагу, словно обрывала лепестки ромашки. Любит. Не любит. Приподняв серебристую крышку коробочки, Лидия невольно зажала пальчиками рот. Донышко коробки выстлано шелком, на котором угнездился изящный фарфоровый лебедь венгерской фирмы «Херенд», расписанный вручную, хрупкий, как яичная скорлупа, и ровно такого размера, чтобы умещался в девичьей ладони.
Раз подарок от Игана, значит, вещица дорогая, — догадалась Лидия. Она влюбилась в лебедя с первого взгляда.
— Ох, — обронила она.
Адам оторвался от чтения, не увидел ничего заслуживающего внимания и снова уткнулся носом в книгу.
— Это от Игана.
Адам почувствовал острый укол ревности, однако Лидия была тут практически ни при чем. При упоминании имени Мерсера у Адама всегда болезненно сжимался желудок.
Баюкая лебедя в сложенных лодочкой руках, Лидия прошествовала через всю комнату и опустила его на каминную полку, словно принесла жертву богам. Теперь стоило только Адаму войти в гостиную, как взгляд его упирался в фарфоровую статуэтку. Вечное напоминание о жизни, от которой она отказалась ради него. Вечное напоминание о мужчине, с которым Адаму никогда не сравниться.
Глава 11
По воскресеньям Шарлотта отдыхала. По мнению Летти, эти дни ничем не отличались от остальной недели.
Зажав между ладоней кофейную чашку, Шарлотта сидела на крыльце и глядела на паутину. Она протянулась от карниза до парапета и зарослей нефролеписа и представляла собой настоящее архитектурное чудо. Хрупкая, как иней, и при этом крепкая, как рыбацкая леска. Роса, лежавшая на шелковых нитях, напоминала жемчужины на кружевах — должно быть, разрушительно для паутины, зато какое изящество. Шарлотта была зачарована красотой, покорена дизайном и озадачена неоднозначностью. Но в основном, конечно, она благоговела перед мастерством архитектора.
Каждую ночь паук плел паутину. А каждое утро Летти смахивала ее метлой. Как ни странно, Шарлотта всегда лелеяла в душе надежду, что паук выиграет. По воскресеньям Шарлотта глазела на паука, плетущего паутину, и видела лицо Бога. Вот какова, в двух словах, была религия Шарлотты.
— Салли Колстон снова в положении, — объявила Летти, взбираясь по ступенькам крыльца. — Теперь будет семеро. Док говорит: ещё одна беременность, и у нее отвалится желчный пузырь.
По воскресеньям Летти ходила в церковь. Насколько Шарлотта могла судить, Бог тут был ни при чем.
— Джон Беллами опять присосался к бутылке, шатается-мотается на ходу, — Летти медленно опустила свои скованные артритом косточки в кресло-качалку и прищелкнула языком от удовольствия. — Еле мог удержать в руках тарелку для пожертвований.
Наконец, расположившись поудобнее, домработница переключилась на Шарлотту. Прошло уже полдня, а Шарлотта все еще нежилась на крылечке в одной пижаме, прическа ее напоминала крысиное гнездо, а вчерашний макияж смазался, образовав под глазами черные круги.
