Тим Лотт - Любовные секреты Дон Жуана
У нас был нормальный брак. Я очень неплохо отношусь к Бет и не держу на нее зла. Просто я больше ее не люблю. Так бывает – все это знают. Это жизнь. Она говорит, что тоже больше меня не любит.
Тогда почему она начала вести себя так, будто я злодей? Почему я вижу в ее глазах ненависть, которую испытывает жертва к насильнику? Почему в ее голосе звучит презрение палача?
С помощью Теренса и моих периодических погружений в психоанализ я начинаю нащупывать ответ. Удивительно, честное слово, как это раньше не приходило мне в голову. Все эти годы я серьезно заблуждался.
Заблуждался, полагая, что в нашем браке и разводе участвуем только мы двое. Как я понимаю сейчас, все гораздо сложнее. Я вдруг осознал, что нас там десятки. Что пространство отношений, которые ты строишь – или разрушаешь, – заполнено людьми, тенями, doppelgängers [6]. Тебе приходится иметь дело не только с партнером, но и с теми людьми, которых он приводит с собой. И он находится в такой же ситуации. И все ваши тени должны узнать и понять друг друга. Прежде всего они должны признать право на существование неоднородной природы другого человека, берущей свое начало в Ид.[7] Работая в рекламном бизнесе, я мог бы понять это раньше.
Возьмем простой пример. Многим мужчинам время от времени приходится сталкиваться с тем, что женщины впадают в ярость без всяких видимых на то причин. До сих пор я считал, что просто, в силу собственной глупости, сам не способен понять, каким своим неправедным поступком дал повод к гневу. Идея о том, что в основе своей женщины добродетельнее мужчин, – одновременно предпосылка феминизма и следствие. Я всегда верил, и мне кажется, женщины разделяли эту мою уверенность, что у них есть встроенный духовный компас, благодаря которому они чувствуют едва уловимые различия между добром и злом гораздо тоньше, чем мужчины.
В глубине души я по-прежнему допускаю, что это так. Но большая часть моего «я» находит теперь другие объяснения этим беспричинным приступам ярости. А именно: людей, особенно женщин, связывают с прошлым глубокие и сложные отношения. Глядя на тебя, они, собственно, не тебя видят. Они видят отца, братьев, прежних партнеров; они видят боль, отторжение и унижение, которые пережили и на которые так и не смогли ответить в свое время. И отождествляют все это с тобой.
Теренс сказал бы, что это распространяется на оба пола, но он хоть и психотерапевт по профессии, иногда бывает удивительно наивным. Если женщины и отличаются от мужчин – в чем, думаю, нет сомнений, – то прежде всего тем, что стараются действовать на символическом, а не на буквальном уровне. Поэтому их тени обладают большей властью, они сложнее. Любая вещь для них становится символом чего-то. Это, наверное, неплохо. Пожалуй, даже здорово. Хотя я не могу себе представить, в каких обстоятельствах это может быть полезно. Но когда вы живете с женщиной, это лишь усложняет ситуацию: неизвестно, к кому она обращается, когда говорит, чтобы вы убирались к черту и сдохли. К своему отцу? К любовнику, который бросил ее десять лет назад? К самой себе? Или, как вариант, к вам?
Если у вас не сложилось четкого представления о себе, вы можете начать оценивать себя сквозь призму ее представлений, а это чревато. Закон джунглей – ты съешь или тебя съедят. Закон любви и вообще жизни – ты действуешь по своей воле или подчиняешься чужой воле.
Моя почти бывшая жена после десяти лет абсолютно нормального, но недостаточно-хорошего-для-нас-обоих брака, решила, что я – исчадие ада, внебрачный сын Розмари Уэст[8] и Пол Пота. А то, что после разъезда я пытался быть хорошим отцом для Поппи, дал Бет все, что она хотела, – деньги, дом, машину, коллекцию дисков, и, как мне кажется, уважение, – в расчет не берется.
Теперь я понимаю, что колотил себя дубинкой логики. Логика, как всегда, ни при чем. Анализ раскрывает более глубокие, первобытные причины ненависти моей жены. Она делает мне больно и хочет, чтобы я причинял ей боль в ответ. Она наказывает меня за мою нелюбовь к ней, но одновременно и за ее нелюбовь ко мне. Ее привычный мир разрушен – в который раз. Он превратился в гору мусора, сваленного в закоулке широкого оживленного проспекта, и ей нужно найти кого-то, на кого можно возложить ответственность. Это – очень первобытный инстинкт. Это – очень женский инстинкт.
Как-то на выставке, посвященной истории испанской инквизиции, я прочел, что у палача душа мужчины. Подозреваю, что так оно и есть.
Но у мстителя душа женщины.
Наверное, сыграли свою роль миллионы лет рабства и жестокого обращения. Настал час расплаты. Почему? Потому что сейчас они наконец могут это сделать.
Бессмысленно, думаю, напоминать, что я не порабощал их. Меня тогда даже не было на свете.
Это еще одна ужасная черта женщин. Боль, которую они на тебя обрушивают: частично она действительно имеет отношение к тебе, а частично – это проценты по вкладу еще чьих-то злодеяний. Злодей этот уже, возможно, умер, получив при жизни свою долю наслаждения за счет женщины. Отойдя в мир иной, но, задержавшись в мире ее символов, он избегнул расплаты.
Я не знаю, почему мужчины в меньшей степени, чем женщины, подвержены этому инстинкту, этому зову прошлого. Но я знаю, что это – одно из их достоинств. Побочный продукт пресловутого буквального мышления. Буквальное мышление, возможно, ужасно; отсутствие связей с прошлым тоже ужасно, но в определенных обстоятельствах этим качествам цены нет.
* * *– Поппи, как тебе такой слоган? «Косметические салфетки «Титмарш» – это суперочистка плюс свежесть и бархатистость вашей кожи». Должно сработать, по-моему. Я уверен, им понравится.
– А если им понравится, ты сможешь купить новый дом?
– Тебе здесь плохо?
– Ненавижу этот дом.
– Правда, малыш? А почему?
– Он маленький. И пахнет писями.
– Я знаю, что здесь пахнет, моя хорошая. Ты счастливая, у тебя два дома. Большой, где мама. И маленький – пахучий, где папа.
– Я хочу домой.
– К новой кукле? Как ее зовут?
– Папа, я знаю, что ты делаешь.
– Стараюсь тебя развеселить! Да, да, да!
– Стараешься меня отвлечь.
– Да, милая. Думаю, именно это я и делаю.
– Вы с мамой еще муж и жена?
– Да, малыш. Но скоро уже не будем мужем и женой.
– Почему? Почему? Почему?
– Поймешь, когда вырастешь.
– Когда мне будет семь лет?
– Возможно.
– Ты любишь маму?
– Конечно люблю, милая.
– Тогда зачем вы разжениваетесь?
– Так как зовут новую куклу?
– А если вы разженитесь, у меня все равно будет папа?
– Конечно, милая.
– Ты плачешь, пап?
– Хочешь посмотреть кассету? Тебе нравятся «Твинисы»?[9]
– Я не знаю, как ее назвать – Принцессой или Люси.
– Кого?
– Новую куклу.
– А может, Принцессой Люси?
– Пап, у тебя есть подружка?
– Нет.
– Почему?
Потому что, кто захочет спать с пятидесятилетним неудачником, который живет в крохотной квартирке, пропахшей мочой; у которого бессонница и нет перспектив; и который плачет на глазах у своей шестилетней дочери.
На самом деле я сказал:
– Потому что нет. А у мамы есть друг?
– Конечно. Думаю, лучше назвать ее Люси. Пап, что случилось? Почему у тебя лицо красное?
– Оно не красное. Лучше, чем кто?
– Нет красное. Чем Принцесса.
– Люси мне нравится.
– А маме больше нравится Принцесса.
– Слушай, может, хватит об этой чертовой кукле?
– Я хочу домой. Это не чертова кукла. Я хочу к маме.
– Прости, дорогая. Не надо говорить плохие слова. Ну, не плачь. О Господи. Послушай, давай… что-нибудь съедим. У меня есть… полбанки жареных бобов и что-то там еще…
– Ты меня ненавидишь.
– Конечно же нет. Я люблю тебя, Поппи, больше всего на свете.
– Не любишь.
– Люблю.
– Не любишь.
– Люблю.
– Тогда почему ты ушел от нас? Если ты любишь маму, почему ты ушел?
– Я думаю, что Принцесса и правда лучше. Кукла по имени Принцесса.
– Опять ты стараешься отвлечь меня.
– Как его зовут?
– Кого?
– Маминого друга.
– Оливер.
– Хорошее имя.
– Да.
– Он тебе нравится?
– Да. Конечно, меньше, чем ты. Хотя иногда так же, как ты.
– Когда?
– Когда он приносит мне конфеты, и играет со мной, и он никогда не ругается, и обнимает меня, и хорошо к маме относится, и он подарил мне эту чертову куклу.
– Так это он ее подарил? Не говори плохие слова.
– Да.
– Поппи?
– Что?
– Как тебе имя Изабель? Может, назовем ее Изабель?
– Красиво.
– Правда? Скажи маме, что это папа придумал, ладно?
– Ладно. Мне нужно в туалет. Пап?
– Что, малыш?
– У тебя есть мягкая туалетная бумага? А то твои «Космические салфетки» мне не нравятся.
– Косметические. Милая, они не для этого. А мягкой туалетной бумаги у меня нет.
