Андрей Школин - Прелести
Я несколько секунд смотрел на проснувшийся чужой, огромный, злой, серый, насмехающийся надо мной город, а затем развернулся к кровати и подошёл к женщине:
— Встань.
— Что?
— Встань, встань.
Лолита, с недоумением поглядев на меня, медленно поднялась с постели. Я без замаха, но сильно, ударил её ладонью по лицу. Девушка отлетела, ударилась головой о стену и упала на простыни.
— Встань!
Лола, закрыв руками разбитое лицо, сжалась в комок и испуганно отползла в угол кровати:
— Андрей, что с тобой?
Глядя ей в глаза, я присел на край постели:
— Ну, и что ты наделала?
— Что я наделала?
Протянул руку:
— Не бойся, больше не ударю.
Лола ещё глубже втиснулась в угол.
— Да встань ты!
Я сдёрнул её с кровати, но девушка, не поднимаясь на ноги, бессильно упала на пол. Подтащил Лолиту к окну и поставил перед лицом пустой стакан:
— Вот, что ты наделала, — затем вытер слёзы со щёк девушки, встал, ушёл на кухню и назад вернулся с ножом. Представляю, о чём подумала Лолита, увидев меня с этим ножом…
Я вытянул вперёд левую руку, сделал надрез и, когда выступила кровь, отшвырнул нож в сторону.
— Слижи. Да не дрожи ты так. Сказал ведь, больше не трону. Слижи кровь и, если хочешь, можешь уйти домой. Ну!
Совершенно сбитая с толку, перепуганная Лола послушно припала губами к моей ранке. Её слёзы смешивались с горячей, наполненной жизнью жидкостью, и получался удивительный, адский коктейль, равного которому по энергетической составляющей никогда не найти среди земных напитков.
Апрель опять обманул природу. Цепь разомкнулась. Баланс.
— Теперь иди умойся и собирайся.
Девушка убежала в ванную комнату и щёлкнула замком. Раздался звук падающей воды. Звук, бьющий по ушам. Ненавистный звук. И комариный писк, точно труба в расстроенном, несыгранном оркестре. Труба зовущая, труба вопрошающая. Кто ты, одинокий трубач? Что означает этот набор странных звуков? Небеленый потолок и отпечатки комариных трупиков, как звёзды на грязном небе. Разве я их убил?
Лолита одевается, не разбираясь и путаясь в вещах. Лолита торопится. Девочка напилась крови. Какая может быть диета? Играй, трубач, не обращай внимания на ноты. Ноты врут. Гляди в них, а дуй своё. Ду- ду- ду… Один комар, два комара — финиш. Лолита ушла.
Хлопнула дверь. Я остался один. Взял стакан и выбросил в мусорное ведро. Затем заварил крепкий кофе. Странно, но ранка после Лолиты удивительно быстро затянулась и уже больше не кровоточила. Я выпил кофе и закрылся в душе. Подставив голову под струю воды, стоял и совершенно ни о чём не думал. Настоящий экстаз — стоять под прохладной водой и ни о чём не думать. Ни о Лолитах, ни об Александре, ни о ком. Жаль, что экстаз тоже приедается. Увы.
Выйдя спустя некоторое время на улицу, я долго бесцельно бродил по пьющему весеннее тепло микрорайону. Бродил, не зная чем заняться, и не желая ничем заниматься. Бродил, молча вглядываясь в лица суетливых прохожих и разглядывая нелепые витрины. Зашёл, без надобности, в музыкальный магазин «Петро-шоп», расположенный по соседству с моим временным логовом. Подошёл к остановке и вместе с толпой пассажиров оказался проглоченным итак под завязку набитой пастью троллейбуса. Спустился в метро и очутился на станции Таганская. По кольцевой линии доехал до Киевской и вышел на привокзальную площадь, где на удивление опрятно одетые цыганки пытались всучить товар, не особо объясняя, что он из себя представляет. Наконец, подошёл к телефону и набрал знакомый номер, а через полчаса был у Марины дома.
Лолита — Марина. Похоть — переходящая в нежность, и любовь — обретающая двуполость. В принципе, разве есть существенная разница?
— Здравствуйте, дядя Андрей, — Ирочка глядела мимо меня бесчувственными глазами.
— Не называй меня больше дядей. Зови просто — Андрей. Хорошо?
— Как Сашу?
Вздохнул и присел рядом с ней на диван:
— Как Сашу.
— А ты ещё долго будешь в Москве?
— Наверное, долго.
Мама находилась рядом и с улыбкой слушала наш диалог.
— А куда ты поедешь потом?
— Потом? — я ощутил на своей руке тёплую ладонь Марины. — Потом я уеду куда-нибудь далеко-далеко.
— В тридевятое царство?
— Пожалуй, ещё дальше.
— Дальше не бывает, — ребёнок засмеялся. — Дальше только край света.
— Вот туда я и уеду.
— Как же ты будешь жить, если там самый край света?
— Я буду искать свою сказку.
— Сказки не бывают своими, сказки все общие. Если бы у всех были сказки, то их бы было слишком много.
— А их и так много. У каждого своя сказка. У тебя, у меня, у мамы и у всех других людей.
— И ты расскажешь мне свою сказку?
Я помолчал, некоторое время не отвечая на заданный вопрос. Рука Марины всё сильнее сжимала моё запястье. Рука была горячая и влажная. Рука выдавала эмоции, являясь барометром настроения.
— Расскажу, Ира. Обязательно расскажу, но только не сейчас.
— А когда?
— Когда ты очень, очень захочешь её услышать.
Марина встала и взяла дочку за оба мизинца.
— Пойдём к бабушке. Бабушка сегодня в гости звала.
Иринка слезла с дивана и серьёзным, взрослым голосом произнесла:
— Андрей, когда я вернусь, то очень, очень захочу услышать твою сказку.
— Хорошо. Обещаю, что она будет интересной.
Они вышли из квартиры, а я снял телефонную трубку и набрал номер с визитки, которую мне вчера сунул по-пьяни Федяев.
Трубку сняла секретарь:
— Господина Федяева, если можно.
— Кто его спрашивает?
Назвался. Через несколько секунд услышал:
— Да?
— Господин Федяев?
— Ну, говорите, говорите.
Ещё раз назвался:
— Вы вчера, в ресторане свою визитку оставили. Просили позвонить.
Он долго пытался вспомнить, наконец, произнёс:
— А, ну да, помню, конечно. Хотел что-нибудь?
— Мы же встретиться собирались, вопрос один обсудить.
— Да? — пауза… — Сегодня я не могу. Давай завтра, с утра, в моём офисе. Хорошо?
— Хорошо.
— Адрес на визитке записан. Ну, до встречи, — и Фёдор Степанович положил трубку.
Отошёл от телефона и услышал, как вновь скрипнула входная дверь. Вернулась Марина.
— Отвела ребёнка?
— Отвела, — женщина вплотную приблизилась ко мне.
— А зачем? — мои руки обняли её талию.
— Понятия не имею.
— Зато я знаю, — и, прижав к себе, впился в зовущие желанием губы.
Крик вырвался на свободу. Глаза налились помешательством. Два тела, бессильные доползти до спальни, упали на диван и забились в конвульсиях. Звериное чувство стонущей плетью стегало рвущиеся на части куски плоти, доставляя обоим грязное наслаждение. Вторая половина утреннего триллера. Дополнение. Променад в аду, но какое наслаждение! Ух…
Я, тяжело дыша, откинулся на спину и некоторое время лежал, не двигаясь. Женщина так же отдыхала, закрыв глаза и не шевелясь.
— Марина, — почти шёпотом позвал я, — Марина…
— Что? — она не открывала глаза.
— Скажи, ты меня тоже, в данный момент, любишь?
— Пожалуй, да.
У меня непроизвольно вырвался клокочущий, идиотский смех:
— Да ничего, ничего, это я так, о своём, — успокоил я женщину, когда она приподнялась и удивлённо заглянула в глаза, — о своём, сугубо личном.
— А о чём, если не секрет?
— Да какие секреты у вора от батюшки, — выпалил экспромтом придуманную поговорку. — Всё о ней, о любви, значит. Мне сегодня повезло, меня сегодня два раза, в данный момент, любили.
— Ты о чём?
— Говорю же — о своём.
Марина накинула халат и убежала в душ, а я принялся собирать разбросанную по всей комнате одежду.
Извечная игра природы. Вначале с нетерпением ждёшь: «Когда? Когда?». Когда же всё произошло, почесывая затылок, думаешь: «А на кой хрен мне это было нужно?»
— Чаю попьёшь? — Марина вышла из душа.
— Наливай.
— А есть хочешь?
— Как всегда.
Женщина присела ко мне на колени:
— А ещё что-нибудь хочешь?
— Хочу.
— Что?
— Сказку твоей дочери рассказать.
— Хорошо. Сейчас поедим, и я её приведу.
Она расставила на столике блюда и чашки. Я в первый раз за этот день позавтракал. Или пообедал. Настроение поднялось. Расслабленный и убаюканный сытостью, откинулся на спинку кресла.
— Спасибо, Марина.
— Тебе спасибо.
— За что?
— Как это, за что? Скажем, за внимание, — она налила мне и себе ещё по чашке чая. — Кстати, Саша не приехал?
— А ты его уже Сашей зовёшь?
— Ну, Александр. Какая разница?
— Нет, ещё не приехал.
— Жаль, — вздохнула Марина, — обещал вскоре.
— Да ещё время с тех пор, как он звонил, часами измеряется. Приедет, никуда не денется.
— Андрей, мне почему-то кажется, что ты его недолюбливаешь. Или ошибаюсь?
