Олег Рой - Сценарий собственных ошибок
Обзор книги Олег Рой - Сценарий собственных ошибок
Олег Рой
Сценарий собственных ошибок
* * *
Роман «Сценарий собственных ошибок» – неожиданное явление на ниве современной отечественной словесности. Это роман-эксперимент в духе Стивена Кинга. Мистическое начало в произведении тонко сочетается с притчей, остросюжетность – с психологизмом. Этот текст Олега Роя один из самых кинематографичных. Читаешь его, словно фильм смотришь! Он поражает выстроенностью мизансцен, диалогов, световых решений, мастерством детали, как и новое, еще не опубликованное сочинение автора – «Старьевщица», за которым уже выстроилась очередь на экранизацию. Все романы, созданные Роем до недавнего времени, рассказывали о судьбе, которая дарит шанс на счастье, и о человеке, который находит в себе смелость этот шанс не упустить. «Сценарий собственных ошибок» – совсем другая история. Она – о цене, которую человек должен заплатить за то, что неправильно воспользовался случаем, предоставленным блюстительной судьбой. О человеческой неблагодарности и своекорыстии фортуны. Роман пробирает до мурашек.
Александр Иншаков
Сценарий собственных ошибок
Памяти моего сына
Женечки
посвящается
Часть I
Кладбищенские вороны
«Мне это не снится, – мысленно повторял Игорь, стараясь не закапать одежду воском свечи. – Андрюха действительно умер. И сейчас мы его хороним».
Со словом «смерть» у людей обычно связаны одни и те же стереотипные ассоциации: либо трагедия, безутешное горе родственников, запоздалое раскаяние знакомых, которые лишь сейчас поняли, кого потеряли; либо некая мрачная романтика, с легким налетом мистики. Угрюмая красота и торжественность похоронных обрядов, вычурность кладбищ, этих загадочных и пугающих ворот между нашим, привычным, и тем миром, лежащий в гробу покойник, который еще недавно был живым – разговаривал, чувствовал, смеялся, страдал, и вдруг… Вдруг приобщился к таинственной и жутковатой истине, которую каждому из оставшихся еще только предстоит познать.
Многим смерть, весь антураж вокруг нее кажутся даже привлекательными. Например, художникам, поэтам, писателям. Или готам, таким как дочь Игоря Алина, которая стояла сейчас рядом, такая взрослая, вопреки своим четырнадцати, истово сжимала тонкую восковую свечу и восторженно моргала страшноватыми, жирно обведенными черным карандашом глазищами.
Возможно, Алине эти первые в ее жизни похороны казались чем-то интересным или величественным. Но Игорь Гаренков не испытывал не только благоговения, но, как ни странно, и скорби. Он ощущал только одно – раздражение. Его бесило все происходящее. И священник с востренькой бородкой и франтовато подкрученными светлыми усиками, который частил непонятную церковнославянщину, явно стремясь поскорее отделаться от панихиды. И вдова – несмотря на синеватую отечность глаз, к которым постоянно прикладывался платочек, Марина выглядела слишком изысканно и элегантно в траурном наряде от модного кутюрье. А собственная жена Инна, прижимаясь к нему, бдительно несла вахту, отслеживая всех женщин моложе и красивее себя, появлявшихся в поле зрения супруга. И он сам – сорокалетний лысеющий глава и владелец солидной фирмы, который в скорбную минуту способен следить за тем, чтобы не закапать свечным воском рукав новой куртки за десять штук баксов. И вот эти бывшие сотрудники Андрея, которые потупляли взоры, усердно делая вид, будто понимают по-церковнославянски, а на самом деле, должно быть, думали только об одном: сколько бабла это стоило? Какую сумму родственники, желавшие, чтобы все было, как положено, сунули священнику, дабы он согласился отпеть самоубийцу?
Вот отчего для Игоря – и наверняка не только для него – эти похороны были лишены величия и благостности. Человек, который уходит из жизни по собственной воле, оставляет после себя какой-то хаос, внося разлад в души тех, кто его окружал. Не получается полноценно горевать по тому, кто наложил на себя руки, особенно без объяснения причин. Все равно сквозь скорбь пробиваются недоуменные вопросы: почему он это сделал? Сколько в его жизни было такого, о чем мы не знали – и теперь уже не узнаем? И еще – гаденькое опасение: как это отразится на нас? Будто самоубийство – симптом болезни, которой можно заразиться…
«Такой молодой!» – послышался из толпы бабский вздох. И правда, Андрюхе до старости пахать и пахать было. А в гробу, окруженном венками и пышными букетами, на белой подушке, его лицо выглядело не просто неузнаваемым, а лет на двадцать моложе истинного возраста. Белое, гладкое, словно туго натянутое покрывало на постели, без единой знакомой морщинки. Это надо ж было так загримировать!
И сразу мелькала дурнотная, мерзостная мыслишка: а каково сейчас его настоящее, незагримированное лицо? Лицо висельника… Андрей покончил с собой, установили судмедэксперты, ранним утром, между тремя и четырьмя часами. И еще пять часов висел в петле. Свисал с крюка, откуда перед этим снял люстру. Снял аккуратно, грамотно – навыки обращения с электричеством еще в провинциальной юности приобрел… Что сталось у него с лицом? Насколько сильно оказались растянуты позвонки? Не был ли он в петле похож на ощипанную курицу – с жалкой тощей шеей, с отчетливо наметившимся после тридцати пяти брюшком?
Капля воска шмякнулась – нет, не на рукав, на каменный пол. Ее падение словно разбудило Игоря: он собрался с духом, постаравшись не думать о всяких трупных пакостях. Вместо того чтобы изучать лицо мертвого, снова стал смотреть на живых.
Вон по другую сторону гроба Миша Парамонов и Володя Сигачев. Друзья, ровесники, почти братья… Так они ощущали себя в провинциальном Озерске, откуда выбрались в большое московское плавание. И доплыли-таки кое-куда! Володя – известный в профессиональных кругах архитектор, Миша – популярный журналист. Игорь на жизнь и доходы тоже не жалуется. Андрюха… и у него все было благополучно. Особенно после того, как он более чем удачно женился. Отец Марины – крупный партработник, во время перестройки урвавший свой клок народно-хозяйственной собственности и срочно перекрасившийся в бизнесмены – всячески помогал семье любимой дочери. В общем, четыре друга…
Они не могли пожаловаться на то, что Москва им чего-то недодала.
Теперь уже три…
Панихида закончилась. Не то чтобы Игорь настолько разбирался в тонкостях церковной службы – просто уловил момент, когда священник прекратил свои малопонятные упоминания Господа, Царствия Небесного и прочих вещей, о которых весь жизненный опыт Игоря не мог дать никакого представления – и он был твердо уверен, что и у других этого представления нет. Разве способен человек знать, что ждет нас за гранью жизни? Есть только одна реальность – твердая, как этот гроб, который Игорь подхватил за бронзовую ручку, прежде чем взгромоздить его правый передний угол себе на плечо. От нежданной тяжести едва не крякнул. Неужели правда, что в покойниках прибавляется веса? Или настолько тянут лишь горе и подозрительность? Да нет, чушь собачья, просто Игорь себя запустил, давно не посещал тренажерный зал. А все равно не по себе. Как-то запредельно, уныло не по себе. Точно эта тяжесть гроба равнялась весу могильного камня, под которым каждому придется лежать в конце-то концов.
![Ульяна Соболева - Пусть меня осудят...[СИ]](/uploads/posts/books/124/124.jpg)
