Иван Зорин - Письмена на орихалковом столбе: Рассказы и эссе
Обзор книги Иван Зорин - Письмена на орихалковом столбе: Рассказы и эссе
Предположения
Тень, которую зришь, — отраженный лишь образ, и только.
В ней ничего своего, с тобою пришла, пребывает
Вместе с тобой и уйдет, если только уйти ты способен.
Овидий. Метаморфозы, кн. III
Кто заглянул раз в себя — тому уж не оторваться.
О, ненасытный! Так внутрь себя, словно в воду,
Глядит безобразный Нарцисс.
Псевдо-Овидий. К Превращениям, кн. IX.О НЕВОЗВРАЩЕНИИ ДЖЕКА УОРФИЛДА
…Из стран заморских
Вещи-пилигримы.
Там, у себя они непобедимы,
А здесь сгореть готовы со стыда.
Р.М.РилькеЭто вовсе не тот подробный критический анализ романа, какового он, несомненно, заслуживает. Подробный анализ его художественных особенностей потребовал бы неизмеримо большего, скрупулезного труда и, возможно, большей литературоведческой компетентности. Но это и не рекламный проспект. И не набросок. Это скорее аннотация, где мы попытались в сжатой форме дать некоторое представление о его фабуле и структуре. Итак…
Действие разворачивается параллельно в трех временах и на двух континентах. К современному европейскому писателю детективного жанра случайно попадает журнал с комментариями некоего доктора Нормана к рукописному тексту конца восемнадцатого века. Опубликованная в журнале за 1916 год статья-комментарий доктора Нормана содержит лишь фрагменты оригинала рукописи. Из предисловия к статье писатель узнает, что обнаруженная доктором Норманом в архивах мореходной Уорфилд и К° рукопись принадлежит перу Джека Уорфилда-младшего и относится к периоду экспедиции последнего в selva oscura верховий Солимоинса. При беглом рассмотрении доводов доктора Нормана, трактующего необычное сообщение Уорфилда-младшего в духе сказок бочки, у писателя закрадываются сомнения в их убедительности. Не располагая посланием Джека Уорфилда (адресованным отцу — Уорфилду-старшему), писатель решает провести собственное расследование событий, произошедших на Амазонке двести лет назад. Он основывается на журнальном варианте комментариев доктора Нормана, попутно привлекая в поиск семейную хронику Уорфилдов и биографию самого доктора Нормана. Используя эти источники, автор ставит задачу по возможности реконструировать текст оригинала, по всей видимости, окончательно утерянного, а затем, анализируя воссозданный материал, аргументировать иную версию, пока лишь им смутно угадываемую. По замыслу писателя, его работа должна вылиться в новые, собственные комментарии к рукописи. Таково содержание первой главы книги, к концу которой читатель понимает, что писатель — и есть автор книги, а его произведение — читаемый роман, как раз и есть воплощение задуманного плана, то есть в первой главе писателем рассказана предыстория создания романа.
Вторая глава романа — суть вспомогательное отступление, где автор, цитируя выдержки и извлечения из истории дома Уорфилдов, как врач-психиатр, составляет как бы ретроспективный анамнез героя, жившего в восемнадцатом столетии. Почти физическое неприятие юным Уорфилдом философии гоббсовского «Левиафана», его патологическое нежелание становиться преемником на посту президента Компании и ряд других симптоматических фактов интерпретируются автором как проявление психастенических черт характера протагониста. Постепенно он убеждается также, что объект был скован страхом действия, типичным, по Жане, признаком меланхолии, которая усилилась после неудачной помолвки, расторгнутой благодаря вмешательству сурового патрона — Уорфилда-старшего. Конфликт произошел приблизительно за месяц до поспешного отплытия Джека Уорфилда в Южную Америку.
Следовательно, рассуждает автор, Уорфилд-старший, заставляя единственного наследника отправиться в столь рискованный вояж, свято верил, что лишь трудности и впечатления затеваемого им предприятия смогут исцелить меланхолический недуг сына. Такова истинная цель путешествия, а вовсе не коммерческая, как утверждается в статье доктора Нормана. Поведение же интраверта-инфанта, его столь быстрое и покорное согласие диагностируются автором как реализация бегства из конфликтной ситуации, и вот уже фрегат, принявший Джека Уорфилда на борт, выходит из дуврских доков.
Дальнейшее построение сюжета облечено в форму полемики автора с доктором Норманом, сквозь призму которой просматривается ход событий в реизложенной рукописи Джека Уорфилда[1]. Пятьдесят посвященных этому страниц — центральное, связующее героев, звено повествования — информируют читателя о следующем.
Завязка интриги традиционна — столкновение с индейцем среди алых цветов ватника над телом шафранового тукана, сраженного пулей и стрелой из духовой трубки. Агрессивный испуг, охвативший героя, исчезает после неожиданной английской фразы: «Успокойся, Джек Уорфилд, во всяком случае, ружье ведь тебя не подведет…» — иронично произнесенной, как кажется герою, экзотическим туземцем. Бесплодные попытки Джека Уорфилда обратиться к странному незнакомцу по-английски или на языке тупи, следуя за ним вдоль русла Жауари[2], тотем змеи на спине индейца, якобы отмечающий принадлежность к племени жури, таинственное приключение с аллигатором и, наконец, открывшаяся взору малока у подножия глинистого плато служат не лишенным привлекательности прологом к основной теме — теме Лэйзидримленда — утопической общины, куда попадает герой. Лэйзидримленд — название, придуманное Джеком Уорфилдом в первые дни пребывания в общине, хотя, по его признанию, оно недостаточно точно отражает ее дух. Лэйзидримленд — исходящий адрес его рукописи. Лэйзидримлендцы описаны им в стиле подобных сообщений Лакондамина как еще один латиноамериканский Naturvolk. Джек Уорфилд бытописует жизнь иеху, причем ряд аспектов их существования выглядит даже как утрирование свифтовских персонажей. Лишенные зачатков социальной иерархии, ритуальных обрядов и совместных культовых празднеств, они внешне представляются первобытнее самой первобытности. Но они — иеху добровольные, или дикари от разума. Анархия как адекватная форма выражения крайнего индивидуализма, отказ от объединяющей культовой атрибутики, как первого шага, ведущего к ужасам массификации, сведение к минимуму словесного общения, как, пускай, невольного, но разрушителя чужого внутреннего мира, эффективного инструмента манипуляции сознанием (что, в частности, приводит к отмиранию языка), табу на практическое претворение любых духовных изысканий, необратимо вызывающих и негативные последствия для членов общины, — все это логические выводы из основного закона для Лэйзидримленда. Лэйзидримлендская концепция бытия не нова. Развитие общины уподоблено серии шахматных цугцвангов, позиций, когда произвольный ход только ухудшает положение, следовательно, единственная возможность избежать краха — это застыть на примитивной стадии эволюции, laisser faire, laisser passer. Напрашиваются параллели с некоторыми восточными воззрениями (например, чань — буддистским принципом «недеяния» — увэй), но здесь искусственно-рационалистический запрет на действия, войдя в противоречие с естественной жаждой личностного самовыражения, со стремлением к самоактуализации, породил головокружительный феномен: третье, пограничное сну и яви состояние психики у лэйзидримлендцев. Рождение этой промежуточной составляющей — гигантской коллективной галлюцинации, сверхдлительной и устойчивой[3], избавило лэйзидримлендцев от деградации, к которой неминуемо привел бы запрет на деяния. Теперь же титаническими усилиями мысли поколений лэйзидримлендцев в эфемерной бездне создан orbis tertious бесплотных образов — трансформаций реальных творцов — призрачных игрушек, над которыми ставятся социальные, технические и прочие эксперименты. Боль прогресса оторвана от бытия и перенесена в гипнотическую даль.
Революции, войны и прочие общественные катаклизмы, постоянно происходящие там и иногда кардинально меняющие облик третьего мира, слабо влияют на размеренную жизнь колонии. Правда, изредка наблюдаются материализация образов и переходы их из страны грез в реальность. Так иногда вспыхнет близрастущая пальма как отголосок неудачного эксперимента: гибели надмира в атомном кошмаре; или вдруг откуда-нибудь появятся железные сигарообразные предметы, начиненные дьявольской разрушающей силой. Джек Уорфилд пишет, что «его новые сограждане всячески препятствуют подобным метаморфозам: возникающие предметы безжалостно уничтожаются ими». Например, вышеуказанные железные снаряды лэйзидримлендцы просто утопили в болотах. На заре общины появилась ересь, посягнувшая на принцип непретворения и утверждавшая, что социальные идеи должны конкретизироваться в переустройствах колонии, а технические — воплощаться в орудиях производства, что облегчит существование общины, поможет ей в борьбе за выживание. Но ересь не привилась, а еретики, согласно преданию, откочевали на запад, куда-то в Перу. Уж не их ли потомки, пишет Джек Уорфилд, пали жертвой встречи с г-ми Кортесом и Писарро? Таким образом, Лэйзидримленд вовсе не уставшая, закатная цивилизация, но цивилизация, избравшая совершенно иной путь: на котором нет места тараканьим гонкам людей ради… ради чего бы то ни было, а врожденные темные человеческие страсти не замыкаются на ближнем, а разряжаются на бесплотных игрушках иллюзорного мира, в детски-безобидной для ближнего игре.
