Джозеф Хеллер - Портрет художника в старости
Обзор книги Джозеф Хеллер - Портрет художника в старости
Джозеф Хеллер
Портрет художника в старости
«— Том!
Нет ответа.
— Том!
Нет ответа.
— Блин! — в сердцах сказала тетя Полли. — Удивительно, куда мог деваться этот мальчишка!
Накинув на плечи спортивную кашемировую куртку от Армани, „этот мальчишка“, Том Сойер, сидел в гостиной, утопая в глубоком кресле, и с удовольствием подсчитывал, насколько прирастет капитал от принадлежащих ему акций и облигаций всевозможных компаний в результате вчерашнего скачка цен. Он ждал четырех приятелей; те ехали к нему в шикарном, специально нанятом лимузине с вызывающе затемненными стеклами, который доставит их в лучшую ложу на стадионе перед началом большой встречи — то ли футбольной, то ли баскетбольной, он забыл, а может быть, и чемпионов по боксу. Это не имело значения. Имело значение то, что он будет там. По этому случаю он облачился в дорогую, купленную в магазине Тэрнбулла и Ассера рубашку с продольными полосами баклажанного цвета и белым с серебристым отливом воротничком, который сейчас был расстегнут. Штаны у него держались на широких подтяжках в красно-черный горошек. Том гордился своей смекалистостью и уже придумал новую мудреную загадку, которую на пари задаст легковерным друзьям. Каждый из них понадеется, что на этот раз ему наконец обломится 300 долларов, но судьба распорядится иначе. Он знал, как заманить их в ловушку, — надо начать с какого-нибудь малозначащего замечания, сделать вид, будто думаешь вслух: „Знаете, мужики, никак не могу поверить, что…“»
Бред собачий, досадливо подумал старый писатель. Он понял, что книга не идет.
Отложу, решил он и бросил шариковую ручку. Сейчас ему меньше всего хотелось обременять мозг придумыванием убедительной загадки, чтобы оправдать начало и двигаться дальше. Та, которую он имел в виду раньше, уже была частично использована им в одном из романов. Едва ли кто-нибудь заметит, что он повторяется. Но сам-то он знал, что повторяется, и этого маленького обмана достаточно, чтобы проникнуться презрением к себе и позволить халтуру и дальше. Он чувствовал, что все это не стоит труда. Нет, растянувшаяся до книжного объема пародия на чисто американский поп-роман «Приключения Тома Сойера», герой которого Том Сойер — наш современник с дипломом юриста из Йельского университета или со степенью магистра в сфере управления из Гарварда — нет, такой замысел не выкует в кузне его сердца еще не воссозданное сознание ни сегодняшнего мира, ни его собственного народа. Преждевременная попытка, размышлял он с печальной улыбкой, и, уж во всяком случае, не такая, не эта книга, о которой он с пугающей иронией начал было подумывать в глубине души как о прощальном литературном портрете художника в старости. Хотя, если говорить всерьез, он, как и прежде, имел в виду нечто другое. Ведь даже Джеймсу Джойсу в своем «Портрете художника в юности» не удалось достичь желанного метафизического совершенства. Теперь он понимал, что написанное им начало — всего лишь банальная сатира, не дающая простора ни художественному эксперименту, ни глубокой разработке семейных конфликтов или мировых трагедий. Такую вещь за полдня состряпает любой сегодняшний газетчик из числа так называемых профессионалов и уложится в восемьсот слов, тогда как он просидит над романом три-четыре года и испишет четыре сотни страниц…
Многолетний опыт научил нашего автора не выбрасывать ни одной написанной страницы, пусть самой беспомощной, пока он не пройдется по ней вторично и не уберет в папку или в память компьютера.
Сегодня, однако, ему и думать об этом не хотелось.
— Бред собачий, — пробормотал он вслух и, осторожно оторвав верхние листья от желтого линованного блокнота, скомкал их и бросил в плетеную мусорную корзину.
Утро казалось бесконечным. Ему снова захотелось прилечь и вздремнуть, но он переборол это желание, вздохнул и, взяв шерстяную кофту и шарф, вышел. Он надеялся, что прогулка к морю прогонит сонливость, очистит голову и подхлестнет ум. Устало передвигая ноги по подъездной аллее, он краем глаза заметил на лужайке жену — она стояла, держа обеими руками лейку, у бочки возле угла дома и смотрела на него. Ему не нужно было напрягать зрение, чтобы прочитать на ее лице знакомое выражение симпатии и огорчения из-за того, что провалилась его очередная утренняя попытка писать; возможно, в ее лице был оттенок презрения, какое он сейчас испытывал к себе. Жену звали Полли, тоже Полли — только сейчас до него дошло, что это имя связано с человеком, с которым он только что играл на бумаге в кошки-мышки, дошло и ушло: чистое совпадение. Он лениво помахал жене рукой, состроил деланную улыбку и ускорил шаги, пока не дошел до начала аллеи и не скрылся из виду за поворотом дороги. Почти радуясь тому, что его не видят, он сразу же сбросил скорость и не спеша побрел к морю.
Шел он туда тридцать пять минут. Спешить было некуда. Выйдя на берег, он почувствовал, что дышит тяжело, но, к счастью, не слишком тяжело для своего возраста. Рядом оказалась незанятая деревянная скамья, он присел отдохнуть. Он старался ни о чем не думать, глядя на расстилавшуюся перед ним мирную картину — песчаную полосу пляжа, море, пустынный горизонт, — и ждал, не случится ли с ним какого-нибудь чуда. Бессмысленный его взгляд остановился на людях, совершавших прогулку в отдалении, вдоль самой кромки воды, вокруг некоторых бегали спущенные с поводков собаки. Большинство прогуливающихся были женщины. В последние годы он заметил за собой привычку все чаще и чаще обращать внимание на женщин. Привычка возникла с тех пор, как женщины стали носить брюки — разного покроя, но непременно в обтяжку на бедрах, так что хорошо просматривались очертания трусиков — и, разумеется, мини-юбки. Но эти, попавшие сейчас в поле его зрения, были какие-то низкорослые, с грузными фигурами. Тащатся по песку, как гусыни, никакой грации.
Однако куда подевалось его вдохновение, изобретательность, мастерство, мрачно размышлял он. Кое-какие ответы он знал, они годились и для него самого, и для многих его современников, занятых тем же ремеслом, и для литературных знаменитостей, которых давно не было в живых. Прежде, когда он был полон жизненной энергии и молодого задора, стоило ему только захотеть, как откуда ни возьмись, из какого-то неиссякаемого волшебного источника рождались в голове необыкновенные образы и сюжеты. Теперь ему приходится ломать эту голову и ждать прилива вдохновения. Ломая голову в ожидании прилива, он тупо смотрел на вольные птичьи стаи, на парящих в воздухе тяжеловесных чаек и легкокрылых крачек, на быстроногих куликов, бегущих по влажному песку за отхлынувшей волной в поисках мальков-червячков. Он ждал и страстно жаждал хотя бы намека на свежую плодотворную идею, которая должна вот-вот мелькнуть где-то в проблеске откровения, как жар-птица, внезапно выпорхнувшая на свободу, жар-птица, которая когда-то приносила ему недели и месяцы творческого подъема, идею надежную, неизъяснимую, обещающую разжечь пламя воображения и укрепить в нем дух искания. Мысли его путались, глаза стекленели. Он чувствовал, как тяжелеет и клонится книзу голова. Веки сами собой сомкнулись. Он, кажется, даже задремал. Потом очнулся, задумался, губы задвигались в воображаемом диалоге. Он почувствовал, что молитвы его — о чудо! — услышаны, и резко поднялся со скамьи.
Дорога домой была на десять минут короче. Не глядя по сторонам, он пошел к невысокому деревянному дому, который служил ему мастерской и где спали остававшиеся на ночь гости в тех нечастых случаях, когда они с женой приглашали кого-то к себе. Дышалось ему еще тяжелее, чем час назад, но он этого не замечал. Полли, подрезавшая розовый куст, не могла не заметить, что мужа будто подменили: уверенная походка, решительный вид. Она понимающе улыбнулась и, когда он молодцевато помахал ей рукой, вся засветилась радостью и надеждой. Он немного вспотел от быстрой ходьбы. Войдя в мастерскую, он быстро сполоснул холодной водой лицо, шею и кинулся к столу. Все готово: вертящееся кресло, включенный приемник. Он пододвинул к себе блокнот, взял ручку. Он едва ли отдавал себе отчет, что мурлычет карибскую песенку «Желтая птица». Тут же из приемника, всегда настроенного на волну классической музыки, полились звуки. Какая удача! Это была жизнерадостная заключительная часть знаменитого виолончельного концерта Гайдна. Он ликовал.
ЖЕЛТАЯ ПТИЦА
«— Она не хочет петь. Она умерла.
Мальчишка все продумал заранее. Он не хотел, чтобы продавщица в отделе домашних животных местного универсама узнала правду. Он также не хотел, чтобы кто-нибудь в семье догадался, что он выпустил новую канарейку из клетки — ему не терпелось посмотреть, что она будет делать. Он закрыл окна, затворил дверь. Канарейка вышла из клетки, повертела туда-сюда головкой, вспорхнула и полетела прямо в зеркало над туалетной тумбой. Удар, и птица падает бездыханная, едва шевельнув перышками.
