Теодор Вульфович - Моё неснятое кино
Обзор книги Теодор Вульфович - Моё неснятое кино
Теодор Вульфович
Моё неснятое кино
Необходимое пояснение
(Вместо предисловия)
Писать рассказы, повести и другие тексты я начинал только тогда, когда меня всерьёз и надолго лишали возможности работать в кинематографе, как говорится — отлучали!.. Каждый раз, на какой-то день после увольнения или отстранения, я усаживался, и… начинал новую работу. Таким образом я создал макет «Полного собрания своих сочинений» или некий сериал кинолент, готовых к показу без экрана, а главное, без цензуры, без липкого начальства, без идейных соучастников, неизменно оставляющих в каждом кадре твоих замыслов свои садистические следы. Теперь мне остаётся только заполнять в этом «Собрании сочинений» белые пятна, незавершённые страницы.
Меня спрашивали: «Зачем ты это делаешь?».
Я отвечал: «Чтобы не подохнуть от скуки; чтобы не свихнуться от восторга перед прелестями торчащей перед глазами действительности; чтобы не заржавело…»
Так что, всё то, что я написал, скорее всего, это мои большие и маленькие неснятые фильмы. Смешные или горькие размышления о результатах того, что всё-таки удалось запечатлеть на плёнке и с теми или иными потерями довести до экрана…
Достаточно свободно и без особого давления с официальных сторон мне удалось снять несколько научно-популярных фильмов (на московской студии, что находилась на Лесной улице).
Среди них были замечены:
«Старт в стратосфере» — 1955 г., «Если бы горы могли говорить» — 1956 г., первый номер детского киножурнала «Хочу всё знать!». И — только два художественных игровых фильма — «Последний дюйм» (по рассказу Дж. Олдриджа) — 1959 г. и «Мост перейти нельзя» («Смерть коммивояжера» — пьеса Артура Миллера) — 1960 г. Обе ленты сняты на «ЛЕНФИЛЬМЕ» — спасибо простому и замечательному человеку, тогдашнему директору студии, Николаеву, и художественному руководителю — замечательному, но не простому режиссеру Козинцеву Григорию Михайловичу.
Перечисленное сделано в содружестве с режиссёром Никитой Курихиным. Вместе мы начали работать ещё на режиссерском факультете в институте кинематографии. Он погиб в автомобильной катастрофе летом 1968 года… Пусть память о нём будет светлой. Мы неплохо потрудились. Вместе… А развело нас обоюдное несовершенство.
Остальные фильмы я уже снимал без него… Он — без меня… Кончилась хрущёвская оттепель (её уже называли «распутицей»). Все мои последующие фильмы были в разной степени изуродованы доброхотами, наставниками и откровенными держимордами. Я в них (в лентах) вижу больше следов увечий и отпечатков пальцев повелителей разных мастей, чем сохранившихся достоинств. А это фильмы:
«Улица Ньютона, дом 1» — «ЛЕНФИЛЬМ», 1962 г. Фильм о молодых студентах-физиках принимали, или, вернее, не принимали, четыре с половиной месяца, кромсали, уродовали его так, что мы уже не могли вспомнить, что из картины удалено, а что осталось, какая реплика заменена по смыслу на обратную, и как нам теперь свести концы с концами. Выворачивали руки, ноги, мозги наизнанку. Больше других лютовал совершенно опсихевший от нашей непокорности зампред Комитета по делам кинематографии (фамилию упоминать просто брезгую, кстати, он был не одинок)… Начали атаку на фильм персонажи из ленинградского обкома КПСС и секретарь по пропаганде (фамилию тоже не назову — пусть и она канет и булькнет в партийно-художественном болоте).
После этого три с половиной года я числился безработным и мог писать свои рассказы и повести, не очень-то сокрушаясь о потерянном времени.
«Крепкий орешек» — эксцентрическая комедия — «МОСФИЛЬМ», 1968 г. Поначалу всё шло довольно благополучно, если не считать «помощи» моих коллег по профессии — худсовета киностудии «МОСФИЛЬМ». Они меня не жаловали — средне именитые, совсем не именитые и даже те, которых никто никогда не знал и не узнает никогда… Тем не менее, фильм официальными военными кругами был принят и включён в программу пышного празднования пятидесятилетия вооружённых сил страны. За один месяц почти ежедневных показов по воинским частям и учебным заведениям я стал: «Отличным пограничником», «Выдающимся сапёром», «Почётным офицером» одной из прославленных дивизий в окрестностях Москвы: ни разу не прыгнувшего с парашютом, меня произвели в мастера этого вида воинской доблести со знаком «101-го прыжка» из поднебесья; я стал почетным суворовцем и отличным воспитателем подрастающего воинского поколения одновременно; апофеозом был Кремль — Почетная грамота специального Караульного полка (тоже с каким-то нагрудным знаком). При этом фильм пользовался неизменным успехом — смеялись и аплодировали от всей души. И всё это я слышал и видел сам… А тут беда! Наши оккупационные войска в Чехословакии после лихой победы над другом и братом были загнаны в глухие леса и предгорья, без права появляться в населённых пунктах. И затосковали. Глухо. Год, как-никак, 1968-й! В отрыве от живых людей наши солдаты и офицеры малость одичали, стали катастрофически закисать и тухнуть… В политорганах переполошились. Решение было найдено мгновенно: десять самых старших и самых ретивых офицеров и генералов Политуправления Советской Армии были направлены в полки и батальоны, дислоцированные в Чехословакии с десятью копиями фильма «Крепкий орешек»! — для поддержания психической устойчивости и боевого духа. (Клянусь! Я никакого отношения к этой акции не имел — разве что ещё в мае 1945 года (двадцатью тремя годами раньше) был участником освобождения Чехословакии и в передовом отряде, со своим взводом разведчиков на бронетранспортёре, въехал в Злату Прагу в составе танкового корпуса генерала Белова, армии генерала Лелюшенко). Но, как бы там ни было, а военно-транспортный самолёт с десятью копиями «Крепкого орешка» был десантирован во все воинские подразделения на территорию Чехословакии. А с ними десять отважных комиссаров Политуправления.
И вот тут маршальский золотой этаж Министерства Обороны СССР (так называемая «инспекторская группа», а по существу, скопище военных пенсионеров самых высоких воинских званий, от нечего делать решили посмотреть мою ленту, и тут же, после просмотра, грохнули своё единодушное мнение, направленное во все инстанции с требованием: «срочно!». Скромно — положительная оценка моего фильма за несколько часов была заменена на резко отрицательную. И началось… (Но об этом чуть позднее. См. опус «Эксцентрическая комедия»).
Друзья и родные решили, что теперь-то мне снимать не дадут вовсе (320 печатных изданий страны Советов хором заявили, что я «Опошлил последнюю святыню— память о Великой Отечественной войне 1941–1945 годов, и надругался над… тут каждый может вставить своё слово, — в печатных изданиях тоже были разночтения — от девичьей и воинской чести, до чести Страны. В целом!»).
В нападках на фильм и его создателя дураки, как всегда, перестарались и, несмотря на множество ограничений в прокате (Минус кинотеатры центра Москвы! Минус все столицы республик! Украина совсем оборзела: «Минус вся республика! — кроме курортной зоны»). Вот тут люди, именуемые зрителями, как с резьбы сорвались: «что же это за диковина такая зловредная, что все, ну, прямо все-все газеты её так сильно лягают, а журнал «Крокодил» аж двумя фельетонами шарахнул, как из орудий главного калибра». И повалили — за первые полгода 37 миллионов зритепей! Намечался рекорд… Опсихелый зам. дёрнулся и приказал: «Прекратить подсчёт», — «А куда девать цифры и деньги?» — «Перекидывать на другие, идейно выдержанные фильмы выдающихся мастеров, например» (Со мной этот трюк уже проделали при прокате «Улицы Ньютона, дом 1»).
Да ладно уж, чего душу травить? Будем перечислять дальше:
«Посланники вечности» — «МОСФИЛЬМ», 1971 г. «Товарищ генерал» — «МОСФИЛЬМ», 1974 г.
«Шествие золотых зверей» — «МОСФИЛЬМ», 1979 г.
«О странностях любви» — «МОСФИЛЬМ», 1981 г. (стереофильм).
Каждая картина имеет свою историю и приключения, но сейчас не об этом…
Теперь я пишу просто для того, чтобы было написано. И, может быть, издано… Чтобы прочли.
Самое первое…
…Самым-самым первым оказался Джекки Куган. Мне было три с половиной… но не больше четырёх лет. Это была американская кинокомедия с проказами, драками и трюками. Показали мне фильм в одном из трёх кинотеатров Москвы, расположенных на Пушкинской площади, не в «Центральном», не в «Великом немом», а скорее всего, в «Паласе». И тогда я за кем-то повторил: «Вот так штука капитана Кука», — и от себя добавил: «Джекки Куган», — вот и получалось КИНО. Это были мои первые опыты монтажа несочетаемого — наверное, всё это и оказалось впоследствии моей основной профессией…
Потом уже, и долго, всякое кино я принимал, как дикарь, за чистую монету и считал, что «так оно и было на самом деле» — только никак не мог догадаться, как удалось всё это заснять с такой тщательностью… Сомнений в достоверности происходящего на экране не возникало… А когда я стал догадываться, что всё это как-то воссоздается, делается, творится… На большой перемене в зале школы у Никитских ворот появились какие-то экстравагантные дамочки и девицы. Они вылавливали девчонок и мальчишек в снующей толпе и записывали в свои кондуиты.
