Ингеборг Бахман - Рассказы
Обзор книги Ингеборг Бахман - Рассказы
Ингеборг Бахман
Рассказы
От переводчика
Читатель этих рассказов, несомненно, заметит, что это — проза поэта. Хотя первой публикацией австрийской писательницы Ингеборг Бахман была прозаическая миниатюра "Паром" (1946), представленная в настоящей подборке, славу ей принесла прежде всего ее лирика, сразу покорившая читателей и критиков интенсивностью переживания, редкостным богатством метафор, свежестью языка. Когда после публикации отдельных стихотворений Бахман в журналах вышли две книжки ее стихов — "Отсроченное время" (1953) и "Призыв к Большой Медведице" (1956), она стала знаменитостью. Ее удостоили нескольких литературных премий; летом 1955 года пригласили на международный семинар в Гарвардский университет, а на зимний семестр 1959/60 года — во Франкфуртский университет для чтения курса лекций о поэтике, где в свое время выступали с лекциями Генрих Бёлль, Гюнтер Грасс, Криста Вольф. Несколько лет она работала сначала на австрийском, позднее на баварском радио и овладела жанром радиопьесы. Особой популярностью пользовалась одна из них — "Добрый Бог из Манхэттена" (1958).
В 1961 году вышел в свет первый сборник ее рассказов "Тридцатый год". Рассказы "Шаг к Гоморре" и "Ундина уходит" взяты из этого сборника. Это не обычная повествовательная проза, а лирические монологи, написанные в основном от лица мужчины. Герои этой книги — бунтари-одиночки, они восстают против современной цивилизации, которая отчуждает человека от самого себя, выхолащивая его душу, и готовы строить мир заново, а для начала обновить язык, стертый, лживый, неспособный выразить ни одного истинного понятия. Тема несостоятельности языка возникла у Бахман под влиянием философии Людвига Витгенштейна, о котором она написала одно из своих известнейших эссе. В названном сборнике рассказов уже прослеживаются многие постоянные мотивы творчества Бахман: утопические идеи переустройства мира, дисгармония в отношениях мужчины и женщины. Творчеству Бахман свойственны мифологические, библейские и сказочные ассоциации. В одной из своих франкфуртских лекций Ингеборг Бахман говорила о том, как трудно современному писателю дать имя своему персонажу. Выбор имен имеет для Бахман существенное значение. Вот и в этих рассказах имена не случайны — евангельская пара Иосиф (Йосип) — Мария, Мара — злой дух славянских сказаний, Ундина — мифологическая русалка и героиня произведений немецкого романтизма.
После 1961 года Ингеборг Бахман надолго умолкает. За десять лет — до появления в 1971 году романа "Малина" — у нее не выходит ни одного значительного произведения, если не считать нескольких разрозненных стихотворений. В эти годы она переживает тяжелую личную драму — расставание с Максом Фришем, с которым она была близка в течение пяти лет. Человек глубоко ранимый, она искала возможность передать людям свой "опыт страданий" и задумала цикл романов "Виды смерти", подобный "Человеческой комедии" Бальзака. Основная идея — люди в современном мире не умирают своей смертью, их убивают, медленно и беспощадно. "Общество — это величайшая арена убийств", где чаще всего жертвами становятся женщины.
Осенью 1973 года Ингеборг Бахман погибла от пожара в своей квартире в Риме, где она жила в последние годы. Некоторые фрагменты задуманного ею цикла и кое-какие другие произведения были напечатаны посмертно. Свой личный архив она разрешила вскрыть только после 2025 года.
С. Шлапоберская
Паром
В разгар лета река — это тысячеголосая песнь, что несется через перепады, оглашая окрестности своим звучаньем. Но у берегов она становится тише, невнятней, как бы уходит в себя. Река широкая, и ее напор, разделяющий землю, означает разлуку. К северу долина делается темной и тесной, холмы плотно прилегают один к другому, вздыбленные леса нависают над землей, а вдалеке высятся вершины покруче, которые в светлые, ясные дни рисуются плавной дугой. За рекой в сумраке ближайшего лесного укрытия стоит господский дом. Паромщик Йосип Пойе видит его, когда перевозит на ту сторону людей и грузы. Дом всегда перед ним. Ослепительно белого цвета, он вдруг открывается его глазам.
Глаза у Йосипа молодые и зоркие. Он видит, когда вдали в кустарнике гнутся ветки, он чует пассажиров парома, будь то плетельщицы корзин, что едут на другой берег за лозой, или мастеровые. Иногда является и какой-нибудь приезжий, а то и целые компании смеющихся мужчин и веселых, ярко одетых женщин.
Царит послеполуденный зной. Йосип один-одинешенек. Он стоит на узких мостках, что ведут от берега через длинную полосу мягкого песка. Причал построили среди глухих зарослей кустарника, на песчаном и каменистом участке, который постепенно переходит в луг и поле. Обозреть берег невозможно, взгляд все время тонет в кустарнике, а прорезающие его слабо утрамбованные тропинки кажутся свежими шрамами. В прихотливом движении облаков угадывается переменчивость этого тревожного дня. Кругом томительный покой, и безмолвная жара на все кладет свою печать.
Один раз Йосип оборачивается. Он смотрит на господский дом за рекой. От дома его отделяет вода, но он все же видит барина, стоящего у окна. Он, Йосип, может часами спокойно стоять или лежать, может изо дня в день слушать все ту же реку, но вот господин в белом доме, который они иногда называют замком, похоже, чем-то обеспокоен. Он подходит то к одному, то к другому окну, иногда спускается из лесу на берег, так что Йосип думает, что он хочет переправиться, однако тот это отрицает, насколько можно разобрать в шуме воды. Бесцельно побродив по берегу, он поворачивает обратно. Господин этот очень могуществен, окружающим он внушает робость и нерешительность, но он добрый. Это все говорят.
Йосипу больше не хочется об этом думать. Он пытливо всматривается, не идет ли кто. Никого нет. Он смеется. Сейчас у него свои маленькие радости. Он уже мужчина, но ему все еще доставляет удовольствие отыскивать в песке плоские камешки. Медленно расхаживает он по влажному податливому песку, взвешивая находку в руке. Потом, пригнувшись, делает взмах рукой, и озорной камень со свистом несется над волнами, подскакивает и летит дальше, опять и опять. Три раза. Когда Йосип делает это часто, камни, бывает, подскакивают по восемь раз. Только они должны быть правильной формы.
Время ползет час за часом. Перевозчик давно уже молчаливый, замкнутый мечтатель. Гряда облаков над отдаленными горами становится выше. Возможно, солнце скоро спрячется, обведя золотой каймой бело-облачные чертоги. Возможно, тогда явится и Мария. Явится опять поздно, и в корзине у нее будут ягоды или мед и хлеб для барина. Йосипу придется перевезти ее через реку, и он будет смотреть ей вслед, пока она идет к белому дому. Он никак не возьмет в толк, зачем Марии все это носить в тот дом. Лучше бы барин своих людей посылал.
С сумерками приходит смятение чувств. Усталость развевает сомнения. Мысли петляют по тайным тропам. Барин уже не молод. Вряд ли в нем живет желание, столь же жгучее, как у молодого Йосипа Пойе. Зачем Марии думать о нем, когда он на нее и не смотрит, а размышляет о больших делах, которые для нее сложны и непонятны! Как бы часто она к нему ни ходила, он на нее и не взглянет, если она будет молчать. Он не поймет, что говорят ее глаза, и отошлет ее, безмолвную, домой. Он ничего не узнает о ее печали и ее любви. Но лето пройдет, а зимой Марии придется танцевать с ним, Йосипом.
Уже роятся мошкара и мухи, что так оживляются после захода солнца. Они непрестанно рыщут в воздухе, неторопливо описывают круги, пока вдруг не собьются в кучу. Тогда они рассыпаются и продолжают летать, пока все не повторится снова. Где-то еще поют птицы, но их почти не слышно. Рокот реки это ожидание, подавляющее все другое. Это громкий шум, полный тревоги и возбуждения. Веет прохладой, а в ней — смутная мысль. Будь ты хоть слепой, ты все равно увидишь, как на другом берегу за деревьями светится белое пятно стены.
Наступил вечер. Йосип подумывает, не пойти ли ему домой, но пока еще ждет. Трудно решиться. И вот он слышит, что идет Мария. Он не глядит в ту сторону, да и не хочет глядеть, ему все говорят шаги. Она с ним здоровается — робко, беспомощно. Он смотрит на нее.
— Уже поздно. — В его голосе — осуждение.
— Ты больше не поедешь?
— Не знаю, — отвечает он. — А куда это ты собралась в такое время? — Он удивительно непреклонен.
Мария не смеет ответить. Она онемела. Его взгляд — это приговор. Он замечает, что в руках у нее ничего нет. Ни корзинки, ни сумки, ни даже платка, раздувшегося узлом. Она несет только себя.
Глупая девчонка. Он поражен, не может ее понять, да и, пожалуй, презирает. Но облака уже обведены пылающей каймой. Река медленней гонит свои волны, они стали шире, чем днем, водовороты на стремнине — темней и опасней. Никто сейчас не решится переправиться через реку на лодке. Безопасность сулит только паром.
