Феоктист Березовский - Бабьи тропы
А вооруженные мужики, под командой офицеров, шлепали броднями по лужам, корчились под проливным дождем и группами перебегали от избы к избе, пряча под полы армяков ружья и винтовки.
В потоках воды, огня и грохота зловеще стучали во дворах ружейные выстрелы.
Замаячили светляки в окнах.
Охваченные смертельным страхом, просыпающиеся в избах бабы торопливо укрывали дерюгами ребят, хватали и надевали на себя первую попавшуюся одежонку.
В ужасе крестились и шептали:
— Господи Иисусе, помилуй…
— Неуж светопреставление?
— Заступись, мать пречистая богородица!
В доме Ширяевых вся семья была на ногах.
Дед Степан суетливо хватал впотьмах со стены то узду, то хомут, то вожжи, сбрасывая все это на пол. Марья металась по избе, отыскивая старикову одежду. Демьян бестолково и неуклюже толкался между ними. А бабка Настасья, точно прикованная, сидела в кути у стола.
Дед Степан шарашился около сбруи и шипел в куть:
— Собирайся, Настасья, ради истинного… Порешат тебя за Павлушку.
— Никуда не пойду, — сурово отвечала бабка Настасья.
— Неуж останешься?
— Останусь.
— Да ведь убьют тебя?
Марья сдернула с полатей зипун и также кинулась уговаривать бабку Настасью:
— Поезжай Христа ради, маменька. Нас с Демьяном не тронут, а тебя убьют… беспременно убьют!
Все тем же спокойно-суровым голосом бабка Настасья тихо говорила:
— Двоим надо на телеге ехать. Все равно заметят… и убьют. Не мешкай, старик. Садись верхом на коня да через задние дворы скачи гумнами к дороге. К коммунарам поезжай. Коммунаров надо предупредить. Теперь все дело в них. Об нас какая забота?
— Беда с тобой! — с досадой воскликнул старик и, повернувшись к Марье, спросил:
— Нашла, что ли, зипун, опояску?
Марья металась и стонала:
— Ох, горюшко наше!.. Ох, царица небесная! Нашла, тятенька. На-кось…
Дед Степан выхватил у нее из рук зипун и опояску и кинулся в куть.
— Как ехать-то, Настасья? — спросил он, натягивая зипун. — Какой дорогой?
— Нельзя дорогами ехать, — ответила бабка Настасья, щурясь от полыхавшего по избе огня. — По всем дорогам будут идти, перехватят тебя… убьют.
Замолчали.
Дед Степан суетливо подпоясывался.
Марья все еще металась и охала.
Демьян стоял посреди избы, перебирал пальцами бороду, прислушивался к грозе и ливню, соображая, каким путем направить отца, и ничего не мог придумать.
— Стреляют! — испуганно сказал он, обращаясь к отцу.
— Скорей, тятенька!
На момент все замерли.
Сквозь грохот грозы и рев дождя прорывались отдельные выстрелы.
Слышались отчаянные крики баб. Где-то, совсем близко, шумел народ.
— Куда же ехать-то? — еще раз спросил дед Степан, кидаясь опять к сбруе.
Бабка Настасья встала из-за стола и, задевая впотьмах за сноху и за сына, пошла к старику.
— Слышь, Степан? — торопливо зашептала она, прислушиваясь к приближающемуся шуму за окнами. — Вспомнила я… Поезжай к мельнице, обогни болотце около поскотины, потом прямо в урман. Найдешь там тропу, тропой и поезжай. Скорей!
Вспомнил и дед Степан, что есть там тропа: та самая глухая таежная тропа, давно всеми забытая и чуть приметная в лесу, по которой когда-то пришли они с бабкой из Васьюганья в Белокудрино. Около деревни след этой тропы стерся и порос мохом да брусникой, а подальше от деревни не один раз примечал ее дед Степан, когда урманить ходил. Этой тропой от Белокудрино до Новоявленского не больше сорока верст, — путь самый короткий и прямой, никому неведомый.
— Не погибну во мхах? — спросил дед Степан, хватая узду и седло с гвоздя.
— Не мешкай! — толкнула его бабка Настасья к двери. — Не погибнешь, знаю я эту тропу. Беги скорей!
Шум на улице усиливался. Откуда-то долетал отчаянный бабий голос:
— Спа-си-те-е-е!..
Дед Степан кинулся в сени и на ходу крикнул:
— Благословляйте!
Демьян и Марья послали ему вслед:
— С богом, со Христом, тятенька!
Закрывая за собой дверь, дед Степан еще раз обернулся за порогом, просунул обратно в избу голову и, освещенный молнией, прошептал:
— Прячься, Настасья! Ради истинного… Подходят!
Бабка Настасья махнула рукой:
— Ладно…
Демьян вышел за отцом в сени, запер на задвижку дверь и вернулся в избу.
А дед Степан, выскочив из сеней на двор, под дождем и грохотом грома пробежал в пригон; с трудом отыскал впотьмах буланого коня и, взнуздав и оседлав его, потянул за собой. Конь упирался, но получив удар ногой под бок, покорно пошел за дедом в ограду.
Проворно прыгнул дед в седло и тронулся через задний двор к гумнам, а там, натянув поводья и подталкивая ногами коня, поскакал в потоках дождя к мельнице.
И в тот самый момент, когда конь вместе с дедом отделился от усадьбы, в ограду Ширяевых с ревом ворвалась ватага мужиков, вооруженных винтовками, охотничьими ружьями, топорами и вилами.
— Бей! — ревела ватага. — Здесь!.. Бей!.. Отворяй!
Не ожидая ответа, навалились на дверь. Запорка крякнула, и дверь с визгом распахнулась.
Мужики ввалились в сенцы, потом в избу.
— Зажигай огонь, сволочи! — звенел впотьмах голос Колчина.
— Зажигай! — кричали охрипшими голосами мужики.
— Кто тут есть?
— Живо!
Демьян тихо сказал:
— Спичек нету…
Какой-то человек в военной форме вынул из кармана спички. Долго скоблил по коробке. Отсыревшие спички не горели. Мужики топтались и тяжело пыхтели. Изба наполнилась запахом самогона. Наконец спичка вспыхнула. Демьян, не торопясь, взял со стола сальник и поднес к огню.
И лишь только огонь осветил незнакомую толпу мужиков и стоявших в кути хозяев, Колчин исступленно завизжал, обращаясь к военному и указывая рукой в сторону бабки Настасьи:
— Вот она, ведьма, господин капитан! Эта самая! Внучонок ее, Пашка Ширяев, один из главных большевистских комиссаров, господин капитан.
Капитан смерил глазами спокойно стоявшую и строго смотревшую бабку Настасью, повернулся к Демьяну, поставившему сальник на стол, и рявкнул:
— А ты кто такой?
— Кто… я-то? — спросил в свою очередь бледный Демьян, поворачиваясь к офицеру.
— Ширяев я, Демьян.
— Отец Пашки Ширяева?
— Знамо, отец… Конечно… — Мы, того…
Хотел Демьян еще что-то сказать, но запнулся и скосил глаза к порогу, от которого блеснул желтый огонь, в тот же миг прогремел оглушительный выстрел — ряд крупной дроби влип в левое ухо Демьяна.
Взмахнув большими руками, Демьян закачался и шлепнулся спиной на пол.
— Кара-у-у-л! — истошно закричала Марья. — Уби-ли-и-и!
Бабка Настасья выронила из рук клюшку, метнулась к сыну и, падая на него, зашептала:
— Убили… Демушка… касатик… убили…
Хотела за ней броситься к Демьяну и Марья, но удар обухом по голове повалил ее обратно в куть.
— Бей! — ревели пьяные мужики. — Бей!
Колчин выхватил из ножен шашку, подошел к старухе, размахнулся и ударил в плечо.
А мужик, поваливший топором Марью, стукнул бабку обухом по затылку и сказал:
— Ладно… окачурится… старая ведьма…
Судорожно дернувшись, бабка свалилась под ноги офицеров, откинула руку в сторону и уставилась в потолок остановившимися стеклянными глазами.
Еще раз ворвалась в комнату и затрепетала молния, осветив изуродованные тела.
Вокруг Демьяновой головы расползалась большая лужа крови. Такая же лужа темнела в кути около Марьиной головы. И, точно брусничный сок, хлестала кровь на пол из рассеченного плеча бабки Настасьи.
Капитан повернулся к мужикам.
Скомандовал:
— Пошли!
— Постойте, господин капитан, — остановил его Колчин. — У них есть старичонка. Должно быть, спрятался…
— Осмотреть! — скомандовал капитан. — Обыскать дом и двор.
Один из мужиков слазил на полати, другой заглянул в подполье; потом всей ватагой, держа впереди сальник, сходили в горницу; вышли в ограду и впотьмах обшарили хлевы, амбар и погребушку.
— Спрятался, сукин сын! — ругался Колчин, направляясь с капитаном к воротам. — Все равно утром найдем.
Из толпы мужиков, шагавших за офицерами, кто-то крикнул:
— Куда теперь, ваше благородие?
— Через дом, к Арбузову, — ответил Колчин.
Гуськом потянулась ватага через ворота на улицу.
Никто не заметил, что от пригонов бежала к дому Параська. В густых потоках дождя она тоже не заметила выходившей из ограды толпы мужиков. Слышала говор, но плохо соображала, откуда доносятся голоса. Бежала двором к сенцам и стонала:
— Ох, порешили… Ох, маменька родимая!.. — Вбежала через открытую дверь в избу и полушепотом, со стоном заговорила, останавливаясь у порога:
