Лидия Вакуловская - И снятся белые снега…
— Нет, Барыгин, я Акачу снимал, ты меня снимай, — повторил Калянто. — Я председателем теперь не буду.
— Как это я тебя сниму? — Барыгин усмехнулся упрямству Калянто. — Собирай колхозное собрание, вызывай из тундры пастухов. Они тебя выбирали, пусть они и снимают.
— Собирать не буду, — ответил Калянто. — Они все мои ошибки знают — опять выберут, ты мои ошибки не знаешь, потому снимай сам, если приехал.
— И много у тебя ошибок? — с веселым любопытством спросил Барыгин.
— Много. За мои ошибки давно меня снимать надо. Ты сам так говоришь на сессии, на собрании говоришь.
Рыпель делал Калянто разные знаки, тщетно стараясь привлечь его внимание. При последних словах председателя Рыпель громко кашлянул и спросил:
— Что ты сказал, Калянто? Повтори, я прослушал.
Калянто обернулся к нему, и Рыпель, резко сдвинув брови и прикусив губу, отрицательно качнул головой. Калянто не понял знака и сказал:
— Ты, Рыпель, хорошо мои ошибки знаешь, Барыгин совсем не знает. У меня две жены есть: одна в тундре живет, другая в селе. У меня в доме никакой мебели нету: стол нету, стул нету, кровать нету. Мои две жены Келлы верят. Что могу делать? Как могу председателем быть? — Он повернулся к Барыгину и беспомощно развел руками.
Бухгалтер не сводил с Калянто глаз. Кивал головой, когда тот кивал, так же водил по столу ладонью, и когда Калянто умолк, Чарэ повторил его жест — беспомощно развел руками, словно и у него были такие же грехи, что и у председателя, хотя подобных грехов за ним не водилось: жена у него была одна, дом был набит мебелью, причем не той залежалой, которую разбирали в магазине по призыву Калянто, а выбранной в райцентре, — Чарэ специально ездил за ней на вельботе.
Услышав признание председателя, Барыгин отвернулся к окну и стал глядеть на закат. Потом подошел к ходикам, еще подтянул гирьку, опять возвратился к окну.
В кабинете долго молчали. Наконец Рыпель хрипловато сказал:
— Нет, Калянто, я этого ничего не знал.
— Разве жену мою Репелетыне не знал, когда в стойбище жил? — удивился Калянто.
— Репелетыне? — Рыпель на мгновение задумался, потом усмехнулся: — Да нет же, не знал. Я мальчишкой из стойбища ушел.
— Забыл, — с сожалением сказал Калянто. И грустно продолжал: — Репелетыне теперь старуха стала, болеет много. Моя жена Вуквуна ее в село зовет — ехать не хочет. Глупая женщина. Надо самому проведать ехать.
— Да-а, Калянто… — Рыпель прикусил губу, покачал головой. — Выходит, ты… Ну, как тебе сказать… В общем, неприятные ты нам вещи сообщил.
Барыгин оторвался от окна.
— Вот что, товарищи, — решительно сказал он. — Мне ехать надо, а вам спать. Будем кончать разговор.
— Да, надо спать, — согласился Калянто, широко зевая.
Чарэ тоже звучно зевнул, а Рыпель поднялся, взял свой портфель:
— Пойду на катер, скажу, чтоб к отходу готовились.
Он вышел, хлопнув дверью. Барыгин оглянулся на стук, сказал Калянто:
— А в океан не стоит сегодня ходить, пусть люди отдохнут.
— Надо ходить, — возразил Калянто, устало выбираясь из-за стола. — Вода тихо стоит. Когда такая погода будет? Лежбище моржа далеко — на вельботе спать можно. Я тебя провожать пойду, назад вернусь — утро будет. Тогда выйдем.
— Провожать меня не надо, дорогу знаю, — сказал Барыгин. — Вы мне лучше скажите: почему деньги на новый интернат жалеете? Интернат старый, в медпункте теснота, а заявок на строительство не даете.
— Не даем, — вздохнув, согласился Калянто и кивнул на Чарэ: — Он знает почему. Этот год вельботы новые надо, руль-моторы надо, звероферму достроить надо. Это деньги большие берет. Когда сделаем, интернат другой строить можно, целую больницу строить можно.
— Это когда же будет?
— Через два года будет, — подумав, сказал Калянто. — И добавил: — Когда другой председатель будет.
— Другой будет, когда выберут, — ответил Барыгин. — А пока тебе придется. Если на исполком тебя с Чарэ вызовем — не удивляйтесь. Акачу виноват, он человек отсталый, но вы больше виноваты — такие вещи скрывать нельзя. Вы скроете, другие скроют — конца не будет. Разве сам не понимаешь?
— Почему? Я понимаю, — Калянто снова кивнул на Чарэ. — Он тоже хорошо понимает.
Больше Калянто не заговаривал о своем снятии, и Барыгин не возвращался к этой теме.
Они вместе покинули контору, пошли по улице. Калянто не мог изменить давней привычке провожать каждого приезжего, а Чарэ просто было по дороге с Барыгиным, он жил в том конце села, где катер бросил якорь.
13Присевшее за сопки солнце, казалось, втянуло туда же все тепло. Стало холодно, изо рта шел пар. Было светло, как и днем, но воздух приобрел стеклянно-голубоватый оттенок.
— Холодно, — сказал Барыгин и потер озябшие руки.
— Есть немножко, — согласился Калянто. — Два часа холод держится, потом солнце тепло даст.
Еще на берегу, когда несли в медпункт Еттувье, а потом и в конторе Калянто хотел спросить Барыгина, откуда тот узнал о случае в седьмой бригаде, да так и не решился. И лишь теперь спросил:
— Ты как про Акачу узнал? Мы это крепко в секрете держали.
— Я все знаю: и про Акачу, и про тебя, и про всех. На то я и председатель райисполкома, — пошутил Барыгин.
— Все знать не можешь, — сказал Калянто.
— Почему? Вот Рыпель, например, говорит: он твою Репелетыне не знает. А я знаю. Был когда-то в третьей бригаде, говорил с ней. Сынов твоих видел.
— Это когда ты в бригаде был? — недоверчиво спросил Калянто.
— Давно, — ответил Барыгин. — Лет десять назад.
— Почему мне не говорил? — удивился Калянто. — Почему не ругал меня?
— А зачем ругать? Я тебя за это ругать не имею права, — серьезно сказал Барыгин. — Я просто спросить тебя могу: где, например, сегодня твоя жена Вуквуна с сыном ночует, если дом на замке, а ключ у тебя в кармане?
От этого вопроса Калянто даже рот приоткрыл — до того он был неожиданным, и так долго собирался с ответом, что Барыгин снова спросил:
— Так где Вуквуна ночует?
— Разве ты видал, когда я замок вешал, ключ в карман ложил? — наконец недоуменно спросил Калянто.
— Видеть не видел, но знаю. Да ты не удивляйся, это все в районе знают. Если кто в Медвежьи Сопки собирается, его предупреждают: председателя дома не ищи, у него на дверях как раз к твоему приезду замок появится. Как думаешь, верно предупреждают? — усмехнулся Барыгин.
— Не знаю… Может, верно, — ответил Калянто, вконец смутившись.
Впереди на пустой улице маячила фигура. Похоже было, что человек топчется на месте.
Однако Коравье не топтался на месте. Он возвращался от Пепеу и шел так, как позволяли его больные старые ноги. Через каждые тридцать-сорок шагов Коравье садился на землю и отдыхал. Собака брела за ним, отдыхала вместе с ним и не всегда охотно и сразу поднималась, когда поднимался Коравье.
Коравье опять присел отдохнуть. К нему подошли трое. Сперва Коравье узнал своего соседа Чарэ, а потом и Калянто. Третий человек был русский, незнакомый.
Чарэ до того удивился, увидев Коравье, что, вопреки своей молчаливости, заговорил первым.
— Куда ты идешь, Коравье? Как ты сюда попал?
Коравье хотел рассказать, но за него ответил Калянто:
— Он у Пепеу был, теперь домой идет. Верно, Коравье?
Все это Калянто сказал по-чукотски и начал было переводить Барыгину, но Барыгин остановил его:
— Я понимаю. Если говорят не спеша, я хорошо понимаю.
Коравье показался Барыгину таким слабым и немощным, что он сказал Калянто:
— Надо отвести его домой. Где он живет?
— Совсем близко, пять домов пройти, — ответил Чарэ и подошел к Коравье: — Пойдем, Коравье, я тебе помогу.
Собака зло зарычала, торчком подняв разодранное ухо и ощетинив жидкую шерсть на загривке.
— Ишь, расхрабрилась! — усмехнулся Барыгин, узнав собаку, с которой столкнулся днем на тропинке.
— Сколько старику лет? — спросил Барыгин, когда, оставив Коравье и Чарэ, они пошли с Калянто дальше.
— Кто посчитать может? Может, сто, может, больше.
— Сто не может быть, — отчего-то решил Барыгин.
— Может, меньше, — не стал возражать Калянто и продолжал: — Ему в доме ремонт делать надо. Печку новую надо, окно ставить, крышу прибивать, Скоро зима идет.
— Он что, один живет?
— Один живет.
— Да, трудно. Значит, колхоз ему и продуктами помогает?
— Все помогают, еду носят. Когда Кумлю в селе бывает, ему хорошо. Кумлю хорошо за ним смотрит.
— А кто эта Кумлю?
— Дочка его. В бригаде с мужем живет, чумработница. Она хорошо за ним смотрит, только редко бывает. — Калянто помолчал и уже строго сказал: — А Рыпель совсем отца забыл. Я хотел говорить ему сегодня — некогда было.
Барыгин приостановился, спросил:
