Алексей Мусатов - Собрание сочинений в 3-х томах. Т. I.
Степа с удивлением покосился на Ширяева. Что это с ним? То ли он постарел и ничего не замечает, то ли не хочет ссориться с трактористами.
На другой день, подвозя воду к Поповкину оврагу, где пахал землю Сема Уклейкин, Степа заметил на конце загона группу колхозников во главе с дедом Анисимом. Колхозники бродили по вспаханному полю и проверяли глубину вспашки. Потом они сошлись вместе, о чем-то возбужденно заговорили, еще раз замерили глубину борозды и с решительным видом пошли навстречу трактору.
Анисим, угрожающе взмахнул палкой, потребовал, чтобы тракторист остановил машину.
— Тебе чего, дед? — удивленно спросил Уклейкин, заглушив мотор.
— Слезай! — строго приказал Анисим. — И ты слазь! — кивнул он Зойке, сидевшей над плугами.
Тракторист и прицепщица подошли к колхозникам.
— Ты что ж, собачий сын, делаешь? — зашумел Анисим. — По какому такому праву десяти сантиметров недопахиваешь? А?
— У меня ж мотор малосильный, цилиндры сношенные. Надорваться может машина.
— Безобразник ты, Семка! Пакостник! Свою же землю поганишь! — с обидой сказал Анисим и обратился к подошедшему Степе: — Видал, как твои комсомольцы над землей измываются...
Уклейкин сослался на прицепщицу — наверное, та неправильно установила плуги.
— А ты не ври! — возмутилась Зойка. — Сам заглублял... Норму выгоняешь, вот и мельчишь, а на других собак вешаешь!
Уклейкин молча переставил деление на углубителе и с мрачным видом полез на трактор.
— Нет уж, милок, погоди! — задержал его Анисим. — Придется тебе с нами в метесе прогуляться.
— Это еще зачем?
— А вот начальству доложим... Пусть баньку тебе устроят, попарят с веничком.
— Верно, Иваныч, — поддержал старика Игнат Хорьков. — Нам такие пахари не нужны...
— Да вы что, смеетесь? — опешил Уклейкин. — Я же на работе... У меня еще смена не кончилась... Кто мне за простой ответит? — И он вновь направился к трактору.
Игнат Хорьков взял Уклейкина за плечо:
— По чести тебе сказано — пошли до начальника.
— Никуда я не пойду! — вырываясь, закричал Уклейкин. — И не цепляйте меня!
— Э-хе-хе! — вздохнул Анисим. — А душа-то у тебя заячья, Семка. Нашкодил — да и в кусты.
Степа приблизился к Уклейкину и вполголоса сказал:
— Иди, раз зовут... Будь же человеком. К спорящим подошел Павел Трофимович.
— Что за сходка в рабочее время? — спросил он.
Степа рассказал, что случилось.
Ширяев поморщился, принялся по привычке ругать трактористов, потом махнул на Уклейкина рукой:
— Отпустите вы его... что с такого возьмешь... Посадили неуча за баранку, вот он и портачит.
— Что-то ты чересчур добрый, Трофимыч, — заметил Анисим, — А случись такое на твоей единоличной полосе — ты бы за это человека в землю втоптал.
— Так тогда же в нас дурная кровь гуляла... А теперь мы в артели живем... сочувствие надо иметь, понимание.
— А в артели, значит, землю портить можно?.. — спросил Игнат Хорьков.
Ширяев нахмурился:
— Этого я, положим, не говорил.
— Надо акт составить, — предложил Степа. — И пусть Уклейкин заново участок перепашет.
Ширяев согласился. Степа написал акт на мелко вспаханную землю, все подписались, и Павел Трофимович отправился в МТС. Но, прежде чем передать акт Репинскому, он показал его Лощилину.
— Опасаюсь, Николай Сергеич, — признался Ширяев. — Круто мы берем... Люди примечать начинают. Ковшов этот, наш агроуполномоченный, парень глазастый!.. Старик Безуглов по полю шарит. Шуметь начинают — мол, плохо работает ваша эмтээс, землю портит. Вот и актик пришлось составить.
— Так это же нам на руку! — обрадовался Лощилин, пробегая глазами акт. — Разговорчики всякие, недовольство, жалобы на эмтээс — что и требуется. Надо, чтоб механизация лихом обернулась.
— Все же поосторожнее надо бы, — заметил Ширяев. — Слишком уж часто машины стали портиться. Больше в ремонте стоят, чем землю пашут...
— А вы постарайтесь переложить вину на трактористов. Мол, они недоучки, бракоделы, аварийщики. Пустите слушок насчет вредительства. А мы кое-кого с работы снимем, раздор в их ряды внесем. Словом, пусть в колхозе шумят побольше, пусть актики почаще составляют.
— А если до директора дойдет? Он же человек партийный...
— Надо знать нашего Репинского, — ухмыльнулся механик. — Шумит, суетится, сыплет приказами и сам тут же о них забывает. Ему бы только цифирь была. Чтобы побольше гектаров нагнать да горючего сэкономить. А как вспахать, как посеять — он в это дело особо не вникает. Понимает мало да и перед начальством козырнуть большой охотник. — Лощилин на минуту задумался. — А осторожность, Трофимыч, конечно, нужна. Ты нас поругивай, но тоже с умом, лишнего не перехватывай.
— Я уж и так кручусь как белка в колесе, — пожаловался Ширяев. — Вот и Осьмухин на меня в обиде. Кричит, что я отсталый человек, супротивник машинам. Да, кстати, что он за фигура, Антошка этот?
— Фигура подходящая, — успокоил Лощилин. — Я его недаром в бригадиры выдвинул. Податлив, как глина. Хоть черта лепи, хоть ангела. Парень монету зашибить любит, гектары нагоняет, в передовики лезет. А это тоже нам на руку. И вы, Трофимыч, не скупитесь... Где надо задобрите парня, завысьте ему выработку. К качеству вспашки не придирайтесь.
Ширяев спросил, как же быть с актом на тракториста Уклейкина.
— Скажи, что мы его оштрафовали за плохую работу. И заставь парня перепахать участок... Не полностью, конечно, а так, для вида...
СЫНКИ И ПАСЫНКИ
В полдень Степа привез воду на полевой стан и еще раз столкнулся с Уклейкиным — тот заправлял свой трактор горючим.
— Сердишься, Сема? — спросил он.
— А чего мне сердиться! — безразличным тоном ответил тракторист. — Такое твое дело секретарское — внушать да наставлять.
— Дурной ты! — обиделся Степа. — Пойми — не во мне тут дело... Тебя ж с трактора ссадили... И кто? Мужики, колхозники. Ты им, можно сказать, в душу плюнул. А Ширяев как о тебе отозвался: «неуч». Да другой бы после этого сквозь землю провалился... или хотя бы подумал кое о чем.
Уклейкин молчал. Степа с подозрением оглядел парня — был тот на редкость грязный, всклоченный, рубаха и штаны измазаны маслом.
— Ну и хорош ты! — Степа покачал головой. — Скоро тобой ребятишек в деревне начнут стращать — берегись, детки, Семка-тракторист едет!
— Что ж мне теперь, белый фартучек нацепить, — с досадой сказал Уклейкин, — или комбинезончик, как у Нюшки! Хорошо тебе у водовозки-то! Норма не жмет — тихо все, спокойно. А ты потрясись целый день на железяке!.. Все потроха отобьет. И ноги сводит...
— Погоди, — перебил его Степа. — А как же Антон Осьмухин? Машины у вас почти одинаковые, земля одна и та же, а он в передовиках ходит... В газете о нем пишут... Да и Ветлугина вверх тянется.
— Нюшка с Антоном — это особь статья, — многозначительно усмехнулся Уклейкин.
— Почему ж особая? — осторожно спросил Степа.
— А ты, секретарь, тоже хорош! — озлился вдруг Уклейкин. — Ходишь тут, бродишь, а видишь только наполовину. Шерстить, так уж всех шерстить! Почему вот в бригаде сынки да пасынки завелись?
— Кто же это сынки?
— Ну, не сынки, скажем, так дочки, — замялся Уклейкин. — Сам смекай...
Степа задумался. И почему, в самом деле, так везет Ветлугиной? С каждым днем она работала все лучше и лучше. Имя ее не сходило с Доски почета, что висела в бригадном стане, а в районной газете появилась даже заметка об успехах первой девушки-трактористки и об ее учителе и наставнике бригадире Антоне Осьмухине. И, казалось, надо было бы радоваться, что комсомолка из их ячейки, босоногая деревенская девчонка, «Сучок», как дразнили Нюшку в детстве, так круто пошла в гору. Но радости не было.
«Ловко же он ее опутывает, бригадир этот... Как муху паутиной», — подумал Степа и тут же спохватился: уж не ревнует ли он Нюшку, не становится ли подозрительным и мстительным?
В сумерки Степа попал на участок, где работала Нюша. Он долго брел вдоль борозды и по привычке замерял глубину вспашки, когда Нюша догнала его на тракторе.
Глаза их встретились.
Девушка вспомнила, что после приезда Степы она с ним виделась всего лишь один раз. Это случилось позавчера вечером, когда Нюша пришла в избу-читальню на комсомольское собрание.
В считанные минуты она сделала отчет о проделанной работе, заявив в конце, что она теперь человек полевой и секретарствовать не может.
Парни и девчата без возражений избрали секретарем ячейки Ковшова. Нюша вручила ему ключ от сундучка, где хранились комсомольские дела, и протянула руку:
«Покедова, Степан Ефимыч... До осени...»
«Не за тридевять земель уезжаешь. Можем и раньше увидеться. Я к тебе в гости приду».
