Григорий Ходжер - Белая тишина
«Ивану надо привезти», — подумал Богдан и вдруг вспомнил, что он едет в Малмыж к хозяину железных ниток, у которого есть дети, и их не плохо было бы порадовать яблочками.
В Малмыже он был вечером, отнес к Митрофану рыбу.
— Зачем ты привез рыбу? Митрофан же сам ловит, — набросилась на него Надежда.
— Дед сказал, лишнее не будет, — улыбнулся Богдан.
— Этот Пиапон чего еще выдумал? Да, скажи ему, у нас радость, письмо получили от Вани, жив, здоров, находится где-то в Хабаровске или под Хабаровском, точно не пишет где. Ох, время какое!
Митрофан с Надеждой ждали сына и никак не могли дождаться, Иван с воинскими частями год назад возвратился на Дальний Восток, но не мог навестить родителей. Письма его были скупы, он сообщал о себе, о службе.
— Беспокоимся мы об Иванке, времена такие, — вздыхала Надежда.
Телеграфист, щуплый человек невысокого роста, с большим носом, впалыми щеками, встретил Богдана у дверей.
— Молодой человек, ко мне нельзя приходить, — сказал он громко.
Богдан растерялся, хозяин железных ниток никогда раньше не встречал его так неприветливо.
— Вот ребятам, — пробормотал он, протягивая красные яблоки, — я еще и рыбу привез.
Телеграфист вышел на улицу и тут же возвратился.
— Спасибо, Богдан, и не сердись на меня, так надо, — сказал он, принимая подарки.
Телеграфист повел Богдана в свои комнаты, жена его и дети поздоровались с гостем, как с давним знакомым.
— Тяжелые времена настали, Богдан. Белогвардейцы победили, вся Сибирь их, весь Дальний Восток в их руках. Теперь надо быть очень осторожным, — говорил телеграфист за чаем.
— Ты скажи, Ленин жив? — спросил Богдан.
— Жив, Богдан, жив, но в тяжелом состоянии. В него стреляли.
Голос у телеграфиста дрогнул, а глаза повлажнели.
Богдан о многом хотел спросить, но и к его горлу подступил комок, и он стал маленькими глотками допивать чай.
— Нет, Советскую власть не задушить им. Рабочие и крестьяне будут воевать за свою свободу. Лишь бы Ленин остался жив.
Телеграфист замолчал, отхлебнул чай из кружки.
— Скажи, Советская власть есть еще где? — спросил Богдан.
— Есть и будет Советская власть!
— Тогда почему ее здесь нет? Почему белые победили?
Телеграфист взглянул на юношу и понял, что собеседник его расспрашивает не ради любопытства, что его глубоко волнуют эти вопросы. «Если и таежные гольды за Советскую власть, — мы победим и здесь, на Амуре», — подумал он.
— Белые победили потому, что им помогают другие богачи других стран. Они прислали свои войска, пулеметы и пушки. Николаевск захватили японцы. Хабаровск захватили японцы, американцы, французы, англичане; Читу захватили чехи и словаки. Вот сколько стран выступили в защиту белых! А мы одни, голые, разутые, оружия не хватает на всех. Так и рассказывай своим, почему белые победили. Только будь осторожен, теперь белые мстят всем красным, расстреливают, вешают.
— Хорошо, я буду осторожен. Скажи, Ленин будет жив?
— Ленин будет жить! Так и передай своим, — сказал он на прощание.
Несмотря на ночь, Богдан выехал на рыбацкий стан, он знал, что Пиапон ждет его. «Ленин будет жить!» — так и скажет Богдан, как только войдет в его хомаран. «Ленин жив! — будет говорить он охотникам. — Не верьте приказчикам и торговцам, Ленин будет жить!»
Черная, холодная сентябрьская ночь накрыла землю. Так темно, что не видно носа оморочки. Но Богдан уверенно плыл по течению. На стане его ждет Пиапон, он ждет, он не спит.
«Хороший человек малмыжский хозяин железных ниток», — думает Богдан, вспомнив слезы на его глазах.
Далеко впереди залаяли собаки. Значит, скоро рыбачий стан. Он спешил, но даже себе не сознавался, зачем он спешил, зачем, глядя на ночь, выехал из Малмыжа, когда мог спокойно переночевать в доме Митрофана. Вот и рыбачий стан. Богдан пристал, вытянул оморочку и зашагал к хомаранам. Рыбаки спали, ни в одном хомаране не горел жирник.
«Не буду будить деда, утром все расскажу», — подумал Богдан и прошел мимо хомарана Пиапона; дошел до другого, постоял в раздумье, повернулся обратно. На этот раз он раздвинул вход в хомаран Пиапона.
— Кто там? — сонно спросила Дярикта.
— Я, Богдан. Я только хотел сообщить, Ленин жив.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
В центре Приамурья в городе Хабаровске действовал подпольный комитет большевиков под руководством рабочего Хабаровского арсенала, талантливого партийного работника Д. И. Бойко-Павлова. Подпольная организация, несмотря на жесточайший террор, расширяла свои связи с рабочими, крестьянами, вела работу среди калмыковских частей, готовя вооруженное восстание. В ночь на 28 января 1919 года восстание началось. Вмешательство американских, японских войск позволило белогвардейцам удержаться, восстание было подавлено.
В 1919 году в Приамурье выросла грозная партизанская армия.
— Богдан, помоги мне, с русскими надо поговорить, — сказал Полокто. — Когда был Санька, не надо было толмача.
— А почему не выучишь русский язык? — спросил Богдан.
— Трудно. Я все понимаю, что они говорят, а сам сказать не могу.
— Согласен тебе помочь, куда ехать? На лесозавод?
Полокто с сыновьями с самого начала лесозаготовительного сезона работал на Шарго возчиком на собственной лошади. Зарабатывал он хорошо, но на заработанные деньги не мог купить ни продуктов, ни материи на одежду: лавки на Шарго пустовали. Полокто не очень беспокоило отсутствие продовольствия и товаров, он копил деньги и ждал лучших времен, когда полки лавок будут ломиться от муки, крупы, сукна, дабы. У него уже накопилось несколько больших связок китайских монет с квадратными дырками посредине. Полокто давно собирает эти монеты, они ему очень нравятся, потому что удобны для счета и хранения: он считает их по сотням, нанизывает на нитку и получается вроде ожерелья. Очень удобно. Когда имеешь дело с торговцем, не надо пересчитывать, бросил ему связку — сотня, бросил другую — другая сотня. Очень удобно. Только теперь почему-то торговцы не берут эти монеты, русские машут руками, китайцы улыбаются, маньчжуры хитро щурят глаза. Но Полокто не обращает на это внимания — деньги есть деньги, если их сейчас не берут торговцы, то возьмут после. Нынче зимой, когда он на несколько дней вернулся домой отдохнуть и порыбачить, проезжал какой-то китайский торговец, он купил у Полокто лису, выдру, пятьдесят белок и щедро заплатил — дал три с половиной связки дырчатых монет и одну большую серебряную, где был изображен толстый китаец с расплывшейся шеей. Монета была новенькая, возьмешь ее кончиками большого и указательного пальцев, дунешь, и она издает тонкий, сладкий серебряный звон. Хорошая монета. Крупная. Новая. Никто в Нярги никогда не видал раньше таких монет, даже Пиапон с Холгитоном, побывавшие в Маньчжурии, не встречали такой монеты. Полокто бережет ее и очень ценит. Он завернул ее отдельно в чистую тряпочку и положил на самое дно сумки с николаевскими рублями, которых тоже собралось немало. Много теперь у Полокто денег, на них, пожалуй, три лошади можно купить, а может — четыре.
— Нет, Богдан, в Шарго не поеду, там нечего купить, — ответил Полокто. — Поедем в Малмыж к Санькиному преемнику.
— Он не преемник Саньки, он его слуга.
— Это Санька слуге доверял все свое богатство?
«Ему не растолкуешь», — подумал Богдан.
— У Саньки в Малмыже ничего не осталось, все его богатство с ним, в Николаевске, — сказал он.
— Не говори. Санька прислал в свою лавку много муки, крупы и других продуктов.
— А ты откуда знаешь?
— Э-э, мы все знаем, — самодовольно ответил Полокто. — Мы дружим с большими людьми.
Богдан усмехнулся. А Полокто вспомнил толстого управляющего в Шарго, который доверительно сообщил ему, что в Малмыж пришел небольшой обоз из Николаевска, что его хозяин, Александр Терентьич Салов, не забывает своих друзей, которые на него работают, прислал продовольствия, товаров. Услышав это, Полокто не стал задерживаться в Шарго, и быстро возвратился в Нярги. Теперь он собирался в Малмыж, но чтобы поговорить с приказчиком, ему нужен переводчик, потому он и обратился к Богдану.
— Большие друзья мне сообщили, — добавил Полокто. — Поехали сейчас, чего задерживаться? К русским едем, на русской лошади надо ехать, показать им, мы, нанай, тоже умеем лошадью править.
Лошадь Полокто, привыкшая к тяжелой работе, не хотела бежать. Полокто стегал ее кнутам, но она, пробежав шагов сорок-пятьдесят, опять переходила на шаг.
— Ленивая стала, — объяснял Полокто. — Прежде она бегала, как ветер. Когда она бежала, из-под ее ног летели куски твердого снега, льда. Вот как. Теперь разленилась. Но она сильная, столько леса везет зараз, ни одна другая лошадь не вывозит столько. Сильная стала. А отчего, думаешь? Я сено ей хорошее даю. Приходишь к ней ночью, другие лошади опят, а она свое сено жует, вот до чего сладкое, даже спать не дает ей. Я берегу это сено. Многие русские у меня просят это сено, но я не даю.
