Арчил Сулакаури - Белый конь
— Юноши, разрешите представиться — Гедеон Оманашвили, здешний абориген.
Этот голос и манеру я словно слышал раньше, они показались мне настолько знакомыми, что я с трудом не заключил старика в объятия.
— Не желаете ли посетить мои пенаты и отдохнуть с дороги? Вы к тому же вымокли до нитки!
Лука вопросительно посмотрел на меня — неужто Оманашвили?
Я дал понять кивком — да, именно он. Долго упрашивать нас не пришлось — мы взвалили на плечи свои рюкзаки и последовали за радушным хозяином. «Я помогу вам», — предложил он и хотел было взять часть нашего багажа, но мы вежливо удержали его. Батони Гедеон шел впереди, временами оглядываясь и указывая нам дорогу. Следом за нами понуро плелась старая овчарка. Странная это была деревня: дома стояли только по одну сторону дороги, на склоне горы. Другая сторона выходила на Алазани.
Я шел за нашим проводником молча. Вот мы миновали дом Сабы, я сразу узнал его — три каменные ступеньки, дубовая дверь… Я не остановился, только обернулся, внимательно посмотрел на дом и как зачарованный продолжал идти за батони Гедеоном. Кто он, этот Оманашвили? Я ведь только понаслышке знал, что на свете есть такой человек — Гедеон Оманашвили… Видел же его впервые. Отчего я так разволновался, так обрадовался, отчего смотрю на него с такой нежностью?
Мы миновали почти всю деревню, прежде чем хозяин остановился у маленького домика с балконом. Он артистичным жестом указал на дом и произнес: «А вот и мои апартаменты!» Он ввел нас в чисто подметенный и ухоженный двор. В дом он нас не пригласил, а усадил в тени под липой. Похоже, длинный стол и табуретки были работы хозяина. Он подробно расспросил нас, кто мы, откуда родом, куда идем. Мы все рассказали, и он остался доволен нами. Даже подбодрил и похвалил нас: «Молодцы, молодцы!» За разговором мы не заметили, как к забору подошли две знакомые старушки — они принесли хлеб, зелень и огурцы.
— Ага, пожаловать изволили? Без меня жить не можете! — сказал им Гедеон. — Входите и все кладите на стол. А где же калбатони Магдалина?
— Магдана скоро придет. Сделает хинкали и придет.
— Хорошо, что вы еще не забыли святых законов гостеприимства.
Старухи разложили приношения на столе и ушли.
— И стариков своих предупредите, что у меня гости, — крикнул батони Гедеон им вслед и обратился к нам. — Юноши, нас в этой прекрасной деревне осталось всего четыре двора. Даже эти старухи, и те захотели в райцентр переселиться. Они и стариков своих уломали. Но я здесь на что! Я им такого наговорил, что они день своего рождения прокляли. Не выйдет, нет! Вы в гроб вместе со мной здесь сойдете! — погрозил он вслед старухам.
Батони Гедеон был похож на старого провинциального актера. Его жесты, мимика, голос, манера говорить были трагикомичны. Да, в нем трагизм и комизм шли от единого корня. В волнении, в радости, в откровенности или в злобе был он очень старомоден и вызывал добрую улыбку. Страшно было, что завтра всего этого уже не будет.
Он быстро накрыл на стол, вынес из дому тарелки и ножи с вилками, разломал руками хлеб, нарезал сыр и снял с огурцов кожуру. Тем временем явилась и третья старушка, она принесла нам в медной кастрюльке исходящие паром хинкали. «Кушайте на здоровье, пока горячие», — сказала она и мигом ушла.
— Магдалина! — окликнул ее батони Гедеон. — Ваши старики должны знать, что гость послан богом и что испокон веков гостей в Грузии встречали с большим почетом.
Магдана, которую батони Гедеон упрямо величал Магдалиной, обернулась и, снисходительно улыбнувшись, пожала плечами. Насколько я понял, старики с батони Гедеоном были не в ладах, и теперь он пытался помириться с ними через гостей, то есть через нас. Но те, как видно, твердо стояли на своем и позиций не сдавали.
— Не дадим остыть хинкали, — сказал батони Гедеон и, подавая нам пример, подхватил из кастрюльки хинкали. — Просто замечательно, — заявил он, попробовав. Мы без слов последовали примеру хозяина. В это время звучно зевнула, тем самым напомнив о себе, собака.
— Собака есть собака, — говорил батони Гедеон. — С зубами или без зубов… Лает, и на том спасибо, мои дорогие. Если бы не Топала, я бы о вашем приходе и не узнал. Что, старина, — обратился он к собаке, — кости грызть уже не можешь, так хинкали захотелось?
Топала ловко поймала брошенную батони Гедеоном хинкалину и в один миг ее проглотила.
— Пока хватит с тебя, потом похлебку состряпаю.
Батони Гедеон вдруг вспомнил о чем-то, стремительно поднялся, зашел в дом и вскоре вернулся, неся маленький серебряный кувшинчик и серебряные, не больше наперстка, стаканчики.
— Друзья мои, я угощу вас эликсиром жизни. Этот эликсир — настойка из местных трав. Амброзия — на здешней водке. Напиток богов… Я этим жив, каждое утро пью по рюмочке натощак… О, это неистощимый источник бодрости и энергии.
Он налил в крохотные рюмочки густую, темно-желтую жидкость и подмигнул нам. Потом, благословив нас, выпил. Мы тоже благословили его и опорожнили свои рюмки… Боже, ну и ну! Отравы с таким запахом, столь горькой и крепкой, я отродясь в рот не брал. Чуть волосы не встали дыбом.
— Правда ведь, нектар? — спросил батони Гедеон.
Я посмотрел на Луку и понял, что ему не лучше, чем мне, но он соглашался: «Да, батоно, это настоящий нектар». Больше мы с Лукой к рюмкам не притрагивались.
Я не сказал нашему хозяину, что знаю здешние места. Не упомянул ни о Иотаме, ни о Сабе, ни о Томе Бикашвили. Разумеется, расскажи я о них, общаться нам стало бы легче. Знал я кое-что и о самом Гедеоне Оманашвили, но говорить воздержался. Спросил лишь об одном:
— Батоно Гедеон, утром я видел на склоне горы белого коня, он пронесся, как молния, и исчез… Мой друг его разглядеть не успел. Теперь я думаю: уж не привиделось ли мне?
Батони Гедеон не сразу ответил на мой вопрос, он задумался и опять заговорил про свою амброзию: «Этот эликсир готовится только в серебряной посуде, и пить его, разумеется, нужно из серебряного сосуда, а то желаемого эффекта не будет». Он явно говорил одно, а думал о другом. Видимо, ему нужно было время для обдумывания. Вместо прямого ответа на мой вопрос он начал издалека. То, что он рассказал, я уже слышал от Анано, а Лука — от меня. Но, несмотря на это, мы с интересом слушали историю Иотамовых коней. Рассказал он и о том, как после случившегося надел железные башмаки, как взял в руки железный посох и отправился искать управы на Барнабишвили.
— И я нашел на него управу! Правда, и сам пострадал. Но главное было одолеть этого вандала и негодяя… — батони Гедеон вновь предложил нам «эликсир жизни». И на сей раз мы не смогли отказать ему и подставили свои серебряные наперстки. Хозяин произнес: «Дело в том, господа, что в погоне за знаниями и информацией все мы растеряли мудрость».
Батони Гедеон снова погрузился в себя.
— Думаю-думаю, а понять все никак не могу: если Барнабишвили заслуживал наказания, то за что наказали меня? А если был виновен я, то не должны были наказывать Барнабишвили. Именно в этом парадокс, друзья: наказали нас обоих — и меня, и его. Меня, возможно, даже больше… Что я мог сделать, не удалось мне объяснить этому мизантропу-следователю, за что и с кем я боролся, убедить, что хотел я обуздать подлеца, который всю деревню разорил. «Уважаемый Варлам, — говорил я следователю, — Барнабишвили поступает с нами так-то и так-то…» А он, проныра и трус, отвечал: «Барнабишвили — мой друг, не мог он этого сделать». Так и стоял на своем Варданашвили, этот карлик с сердцем труса. А впоследствии он и друга не пожалел. Видно, из-за собственных грехов был он трусливым и безжалостным, от страха не знал жалости ни к своим, ни к чужим… Так окончилось правление Барнабишвили.
Я вскочил и в волнении зашагал вокруг стола. Лука подал мне знак — сядь, неудобно. Но я ничего не видел. Мне вспомнилась холодная темная ночь, напуганный Варлам с оружием в руках — трусливый карлик Варданашвили, как величал его батони Гедеон. У меня перед глазами встали четыре улыбающиеся толстушки — любительницы и знатоки фарфора — и сама Ламара с большими затуманенными глазами…
— Вы взволнованы, юноша?! — Батони Гедеон тоже поднялся и обнял меня за плечи. — Это хорошо, ведь до сих пор ни у кого на свете даже жилка от моей истории не дрогнула. Нет, положительно мы стали холодными и бессердечными, чужую боль ни во что не ставим! Спасибо, друг мой, за сочувствие и отзывчивость, я этого не забуду… А теперь я расскажу, что было дальше. Барнабишвили бог наказал — говорят, он сошел с ума и рыщет по свету… Да, потеряли мы мудрость, батоно, потеряли!
— Барнабишвили жив? — удивился Лука.
— Я слышал, что жив: обезумевший, бегает под вязами и копает ямы. Сам-то я с ним не сталкивался, хотя раза два нарочно ходил под вязы. Видите, уже и легенду придумали об этом варваре.
