Анатолий Приставкин - Городок
Начальник эксплуатации станции, замученный тощий человек, по виду язвенник, стал жаловаться, что с голубями идет настоящая война, их пытались выселять, даже стреляли из духового ружья, но все бесполезно. Есть вариант до пуска попробовать их травить, но неизвестно, разрешат ли им...
Комиссия ничего не ответила и убралась восвояси. Она торопилась в ресторан, чтобы отметить приемку водозабора.
К Шохову неожиданно подошел Третьяков, он был среди начальства.
Деликатно поздравил со сдачей объекта, с премией. Но Шохов уже понял, что Лешка подошел вовсе не для этого, и ждал начала.
— Вы там с письмом затеяли? — будто ненароком вспомнил он.— Ну, которое в Москву... Зря время теряете.
— Почему же зря?
— Приходи после работы, скажу.
Шохов раздумывал. Он понимал, что означают такие слова. Лешка приглашал его к себе домой. Приглашал, хорошо зная, что Шохов никогда бы ради любопытства или добрых отношений не переступил его порога... Но ведь тема-то не личная, дело касается судьбы всего городка. На это он и рассчитывал. И теперь с видом вроде бы безразличным ждал ответа.
Стройный, всегда подтянутый, спортивный Третьяков за этот год, пока не приехала к нему жена из Челнов, стал попивать и сразу же погрузнел, обрюзг. Поговаривали, что в тресте он с трудом сходился с начальством и подчиненными, дела его шли туговато. Но Шохов по своему опыту знал, что легче сто раз набрать новые кадры, даже в условиях Севера, чем входить гостем в сложившийся годами коллектив, приспосабливаться к нему и подбирать из него своих людей, которым возможно доверять.
Не за этим ли вызывал его на разговор Третьяков?
До Шохова доходило, что Лешке дают новый крупный объект, а значит, предстоит расширение штатов. Но если он собирается таким образом купить расположение Шохова, то напрасно теряет время.
Но чтобы выслушать Третьякова, чтобы узнать, что он на самом деле хочет, надо Шохову перешагнуть через себя (да и Тамару Ивановну преодолеть) и прийти к Лешке в дом. Прийти, невзирая на всех в Вор-городке, где точно знали, что Третьяков не свой здесь человек. И все-таки после короткого, но трудного раздумья он решился.
— Я зайду, — произнес, потупясь в землю, чтобы Третьяков не догадался о том, что он переживал.— В праздники... Но точней пока не скажу.
— Чем быстрей, тем лучше для тебя,— буднично заявил Третьяков и заторопился к машине. Он спешил догнать комиссию.
Но главное, он уже чувствовал, чувствовал, и в этом проявлялся его спортивный азарт, что он дожимает, говоря языком борцов, Шохова к ковру. А это было для него сейчас чуть ли не главной задачей.
Дома его ждал еще один праздник.
Дело в том, что Валерий Мурашка, как и остальные рабочие на водозаборе, в связи с досрочной сдачей пускового объекта получил первую в своей жизни премию.
Теперь он счел необходимым, как истый работяга (хоть только ученик), купить бутылку вишневой наливки и демонстративно поставить ее на стол.
Все было в этом жесте: признание семьи Шоховых как близких ему людей и радость по поводу сдачи и получения премии.
Тамара Ивановна тут же соорудила холодную закуску, поставила вариться картошку и подала рюмочки, не сделав никакого замечания по поводу принесенной бутылки.
В другой раз, Шохов знал, она не преминула бы турнуть его с этой бутылкой.
Сейчас Шохов разлил по рюмкам вино (Вовке, который закричал: «А мне, а мне!» — компоту) и поднял, глядя на Валеру:
— Твой отец, Мурашка, поучая меня, молодого строителя, сказал, что у поляков есть поговорка: пан бог создал землю, а все остальное на ней создали мы, строители...
При упоминании об отце юноша нахмурился. А Тамара Ивановна под столом толкнула мужа ногою.
— ...Я рад,— продолжал Шохов,— что ты стал настоящим строителем! Я тебя поздравляю...
— Мы тебя поздравляем,— поправила Тамара Ивановна ласково.
— Да, да. Мы все тебя поздравляем и желаем удачи!
И все выпили.
Мурашка закусывал сосредоточенно и лишних слов не произносил. А сама Тамара Ивановна, пригубив рюмку, посмотрела на мальчика долгим задумчивым взглядом.
— Валера,— спросила она как бы невзначай,— а много ты получил? Я имею в виду премию.
— Сто рублей, — сказал он, не отрываясь от тарелки.
— Что же ты собираешься с ней делать?
Валерий взглянул на нее и опустил глаза.
— Не знаю. Надо подумать.
— Уж будто не думал?
Тут Вовка закричал изо всех сил:
— Валера! Валера! Ты же хотел мотоцикл купить!
— Тише,— приструнила Тамара Ивановна сына.— Правда? Мотоцикл?
— Ну, я не решил... Я думал... Мопед, он дешевле стоит.
— А сколько он стоит? — не отступалась Тамара Ивановна.
— Сто семьдесят пять.
— Они у тебя есть?
— Я накоплю, тетя Тамара,— произнес Валера тоном немножко раздраженным.
— Ты прости, Валера, если я вмешиваюсь в твои дела,— миролюбиво произнесла она.— Но, может, мопед оставить на потом? А сейчас помочь матери?
Он молчал. А Вовка опять влез в разговор:
— Мам, он меня катать будет... Он обещал.
Тамара Ивановна и Шохов смотрели на Валеру и ждали ответа.
— А чего ей помогать? — наконец выдавил тот.— Она пенсию получает.
— Большую пенсию? — сразу спросил Шохов.
— Не знаю...
— А мы знаем. Мало получает.
Так как за столом возникла тяжелая пауза, Шохов налил вина и бодро предложил выпить за маму Мурашки, которая тоже была женой строителя и прошла с отцом Валерия большой путь: и Братск, и Хантайку, и другие места.
Тамара Ивановна ушла посмотреть кипящую картошку, а Валерий после второй рюмки немного расслабился:
— А я правда похож на отца?
— Нет, не совсем.— Шохов смотрел на него в упор.
— А вообще... Какой он был?
— Честный,— сказал Шохов.— Он терпеть не мог несправедливости. Поэтому и погиб.
— А вообще? — повторил юноша.— Ну за столом?..
— Шумным он был,— засмеялся Шохов. — Очень шумным. Громко разговаривал, громко ел и вообще... Сопел.
— Сопел, правда? — оживился Валера, улыбнувшись.
— Как паровоз!
Оглянувшись в сторону кухни, они как заговорщики, понимавшие друг друга без слов, налили и чокнулись.
— За старшего Мурашку, а? — спросил Шохов.
— Давай,— сказал Валерий, помедлив.
Он выпил и добавил:
— А у нас тоже много несправедливости.
— Где у вас?
— В бригаде.
— Это ты о чем?
— Вообще... И приписки, и пьянка. Вы начальник, вы не видите, наверное.
— Вижу, Валера,— сказал Шохов и посмотрел мальчику в глаза.— Но это так быстро не исправишь.
— А папа... А отец — он бы исправил?
Шохов покачал головой. Всплыл тот вечер, когда в окошко их комнатки при школе постучалась детская рука: «Папку убили». И он, Шохов, бежал, отчаиваясь, задыхаясь и вытирая слезы, по улице к Мурашке домой, а потом к больнице. А в уме уже колотилась эта ненавистная фамилия Хлыстова... Знает ли Валера, что Хлыстов был тут, что он и сейчас работает по соседству в Новом городе? А если бы узнал, что бы он сделал?
Появилась Тамара Ивановна с горячей картошкой на тарелке. Поглядела внимательно на обоих и женским чутьем догадалась, что состоялся у них свой, мужской разговор.
— Ну, мужички,— произнесла, присев.— Под горяченькое выпьете или хватит? Да, Валера может оставаться у нас, завтра еще праздник?
— Нет,— сказал юноша.— Спасибо, тетя Тамара, но я не останусь. Мне завтра надо быть... Ну, в одном месте.
— Свидание? — угадала проницательная Тамара Ивановна.
— Она у него в магазине работает,— беззастенчиво влез Вовка.
— А ты молчи! — прикрикнула мать,— Ешь и катись спать.
— Мы у нее пинг-понговые шарики покупали, — опять вставился сын.
— В спортивном отделе, значит? — спросила Тамара Ивановна Валеру.
Тот кивнул, не отрываясь от картошки.
— Ну, если девушка серьезная, так почему бы и не встречаться...
— Серьезная, — буркнул он в тарелку.
Потом они всей семьей провожали Валеру до Вальчика по темной дороге, и на прощание Тамара Ивановна велела заходить, а при случае можно познакомить с девушкой. И конечно, не забывать про мать. Она ведь болеет...
— Ладно.— И Валера ушел в темноту.
Весь следующий день промаялся Шохов в неопределенности: идти или не идти к Третьякову.
Если бы разговор шел о нем, и только о нем, он бы, наверное, не сомневался и знал, что идти не следует. Но судьба Вор-городка, но нечто невысказанное, касающееся его будущего, судя по намекам Лешки, заставляло Шохова колебаться. И хоть знал Григорий Афанасьевич, что поступается совестью (так бы оценила его поступок Тамара Ивановна), к вечеру собрался, воспользовавшись отлучкой жены к Коле-Поле. «Не убудет меня, если схожу. А пить я с ним не стану».
