Геннадий Семенихин - Летчики
— Подполковник Мочалов, — вскричал Шиханский, потеряв обычную выдержку, — вы забылись. Кто вам дал право критиковать инструкцию вышестоящего штаба?
— Я ее не критикую. Но эта инструкция не может быть догмой. Вот почему я позволил Ефимкову в конкретных условиях прошедшего учения применить творческий метод. И как командир части я отвечаю за это головой. А что касается инструкций, так ведь не подходит она ко всем случаям жизни.
— Ерунда! — бушевал Шиханский. — Ваши экспериментам боком мне выходят. Вы зазнались, Мочалов, забыли элементарное уставное положение, известное каждому сержанту, о том, что любое устное или письменное распоряжение старшего следует считать обязательным. Боюсь, с такими задатками вы далеко не пойдете. Командовать полком вам явно не по плечу. Полагаю, что вашу карьеру придется несколько подпортить. Тоже мне экспериментаторы! Можете идти! — оборвал свою речь Шиханский и прибавил: — Завтра на разборе поговорим.
Мочалов положил на стол макеты самолетов и, вытянув руки по швам, смело посмотрел на Шиханского.
— Товарищ полковник, моя карьера — честно служить родине, и запомните, что никакими угрозами вам ее не испортить. В любом ранге и любой должности я буду продолжать эту карьеру… пока, — он чуть не задохнулся от стеснившего грудь волнения, — пока бьется в моей груди сердце.
И, круто повернувшись кругом, широкими шагами он вышел из кабинета.
В приемной было тихо. Бесшумно двигался маятник стенных часов под резной кукушкой: влево-вправо, влево-право. Посетители — их было четверо — сидели на мягких стульях, равнодушно просматривая газеты, взятые со столика у адъютанта. Один только полковник Анисимов, заместитель Шиханского, расхаживал по комнате, мягко ступая по ковру. Внимательно взглянув на покрасневшего от волнения лицо подполковника, он приостановил шаг.
— Ну что, горячей была аудиенция? — спросил он, подмигивая.
— Отсюда, вероятно, многие так выходят, — усмехнулся Мочалов, — как после пожара себя чувствуешь.
Анисимов взял его за локоть и в самое ухо, шепотом, чтобы не слышали остальные, сказал:
— А ты не ершись, не ершись, не ты первый, не ты и последний. Из этого кабинета только те удовлетворенными выходят, кто умеет вовремя поддакнуть. А ваши атаки на учении — блеск. Прямо скажу.
Их разговор прекратился, потому что в эту минуту над головой адъютанта раздался отрывистый звонок. Адъютант торопливо раскрыл дверь в кабинет, и все, находившиеся в приемной, услышали голос Шиханского:
— Анисимова ко мне. А этот командир полка пусть немедленно улетает в Энск. Нечего ему здесь делать. На разборе закончим с ним.
Адъютант закрыл за собой толстую, обитую клеенкой дверь и, выразительно посмотрев на Сергея, пожал плечами:
— Вы, очевидно, слышали?
— Слышал, — мрачно ответил Мочалов и снял с вешалки свою фуражку, — счастливо оставаться, товарищи офицеры.
Связной самолет тарахтел над зеленеющими отрогами гор, над пастбищами, где бурыми пятнами передвигались колхозные стада. Мотор трещал весело, и под крыльями пестрый покров земли тоже казался веселым: искрились разлившиеся речушки, поблескивала вода в дорожных колеях. Мочалов на этой небольшой высоте залюбовался пейзажем и вдруг ощутил, что легкость и спокойствие возвратились к нему. «Ерунда! — подумал Сергей о недавнем разговоре с Шиханским. — Ну что он может мне сделать, если я прав! Снять с должности — пускай! Снимет — министру напишу, в ЦК. Не из-за корыстных побуждений полез я в этот спор. Дело государственное мы с Кузьмой отстаивали. А когда так — к чертям все рогатки. Буду бороться!»
От легкого толчка он чуть-чуть покачнулся на сиденье. Это летчик положил лимузин на левое крыло и низко прошел над стайкой серых козуль, выбежавших на лесную полянку. Потешно взбрыкивая ногами, животные разбежались в разные стороны, а летчик обернулся и, посмеиваясь, посмотрел на Сергея. Мочалов покачал головой и погрозил ему пальцем.
IIРазбор учений проходил в трехэтажном красивом особняке. У подъезда с белыми колоннами, гудя, останавливались «победы» и «газики». Из машин выходили полковники, подполковники. Только одному майору было разрешено явиться на разбор — Кузьме Петровичу Ефимкову. Тяжело ступая по ковру, устилающему мраморную лестницу, Кузьма поглядывал на свои запыленные сапоги.
— Вот дела. Все из-за Мелика, — ворчал он на шофера, — если бы не пришлось эти скаты качать, нам бы хватило времени почистить сапоги… А теперь…
— Ничего, ничего, — подбадривал Сергей.
У входа в зал стоял полковник Шиханский с большой папкой под мышкой и зорко осматривал входящих. Остановив взгляд на сапогах Мочалова и Ефимкова, он брезгливо сморщил губы и покачал головой. За долгие годы службы Шиханский выработал в себе почти автоматическую привычку, встречая подчиненного, особое внимание обращать на его внешний вид. Ефимков, отгадавший мысли полковника, со вздохом покаялся:
— Машина в дороге три раза останавливалась. Времени не хватило себя привести в порядок.
— Несерьезно, товарищи офицеры, — хмуро заметил Шиханский, — тому, у кого нет внутренней дисциплины, не хватает и внешней. — Он взял за локоть Мочалова и отвел в сторону. — А вас могу поздравить. Задали вы нам хлопот. Ох, и влетит же мне за вас. Достоверно знаю, генерал Олешев о ваших атаках на разборе специально говорить будет, пометки у себя в блокноте делал. И вам достанется, и мне заодно.
Мочалов вздохнул. «Раз инспектор осудил, значит, все», — подумал он, хмуро глядя на Шиханского.
— Что же вы молчите. Допрыгались?
— Товарищ полковник, но ведь пленки фотокинопулеметов говорят в нашу пользу. У нас больше «сбитых».
— Пленки, пленки, — зло прервал Шиханский, прижимая папку с бумагами к заметно выдававшемуся из-под парадной тужурки животу, — откуда у вас такая наивность? Можно подумать, пленки — это те гуси, что, по преданию, Рим спасли. Не оправдают вас и пленки. Инспектор ожидал от вас хорошего массированного удара, а вы шестерками противника клевали.
Лицо Шиханского внезапно изменилось, стало почтительным, улыбающимся, внимательным. По лестнице, в сопровождении своего адъютанта поднимался генерал Олешев.
Мочалов и Ефимков вошли в зал. После того как Шиханский окончил рапорт, Мочалов сел и осмотрелся. Он увидел впереди себя ровные линии голов. Все ряды были заняты.
Мочалов впервые присутствовал на таком ответственном заседании и чувствовал, что волнуется. Он беспокойно оглянулся на Ефимкова и обрадовался, встретив его ободряющий взгляд.
— Порядок, дружище, — шепнул Кузьма, — мы сегодня на уровне.
С хозяйской неторопливостью генерал Олешев поднялся на высокую, обитую красным сукном трибуну. Шиханский повернул к нему лицо, весь застыл в ожидании. Олешев гулко кашлянул.
— Товарищи офицеры! Заранее хочу вас предупредить, что я не отношусь к числу инспекторов, имеющих обыкновение говорить на разборах лишь половину замеченного и написанного, а вторую половину выкладывать только в Москве. Правда, принято говорить, что слово серебро, а молчание золото, но я предпочитаю начистоту выкладывать свои мысли и замечания.
По залу пронесся оживленный говор и тотчас смолк.
— Я — инспектор. Даже генерал-инспектор, — продолжал Олешев, — и к вам приехал не с задачей выискивать пороки и громить. Долг инспектора, находящегося в войсках, изучать жизнь, анализировать ее в разных проявлениях, вскрывать и бороться со всем отрицательным, внедряя ценное, доброе и разумное. Иногда, правда, бывает, что отрицательное при этом цепляется, удерживается. Вот тут уж ничего не сделаешь, приходится инспектору применять и нажим, дабы освобождать от него хорошее и ценное.
Он снял очки и, взяв их за дуги, повертел перед глазами.
— Перейду к оценке прошедшего учения. Мы с вами, товарищи офицеры, живем во времена, когда нам, летчикам-истребителям, нужно быть постоянно начеку. И спать нам нужно, товарищи офицеры, как никому другому, чутко. Учение было для вас ответственной проверкой. Да, да, весьма ответственной. Проверялись и ваше мастерство и ваша боевая готовность.
Олешев подошел к схеме. Острый конец указки неторопливо побежал по линиям чертежа. Инспектор начал подробно рассказывать о ходе учения и обстановке, в которой действовали летчики. Указка остановилась в самом центре схемы, где скрещение двух пунктиров обозначало место встречи колонны бомбардировщиков с группой истребителей Кравцова.
— Вот здесь бомбардировщики были встречены большой группой истребителей. Офицер Кравцов атаковал их сразу всеми эскадрильями. Такая атака — это крепкий, я бы сказал, боксерский удар по противнику. — Указка поползла дальше и теперь остановилась там, где трассу полета бомбардировщиков пересекал второй пунктир. — А вот здесь, товарищи офицеры, по замыслу организаторов учения, общую колонну должна была атаковать вторая группа истребителей, руководимая офицером Мочаловым. Подполковник Мочалов должен был так же, как и Кравцов, нанести удар одновременно большой группой. Однако, — Олешев взял с трибуны очки и надел их, — однако, товарищи офицеры, массированный удар не состоялся. Да, не состоялся, — повторил он и обвел глазами зал, будто стараясь установить, как все находящиеся в нем реагируют на эти слова.
