Александр Серафимович - Том 2. Произведения 1902–1906
– Я молод, силен, здоров, у меня крепкие руки и голова, полная знаний, и я хочу работать.
А жизнь, усмехаясь страшной, слепой, никогда не сходящей с ее лица усмешкой, говорит:
– Ну так что ж.
– Я хочу работать, я хочу тратить энергию, силы, знания, я хочу работать, – жить.
– Так что ж.
– Боже мой!.. Молодость, силы уходят, а я их трачу не на прямой производительный полезный труд, а на то, чтобы, вцепившись зубами и когтями в кого-либо из ближних, столкнуть его и, заняв его место, вместо него трудиться, работать. Ведь это же бессмысленно!
– Так что ж.
Когда в последнем думском заседании поднялся вопрос о гражданке Тютневой, среди гласных распространилось замешательство, растерянность. Почтенные, искусившиеся в обсуждении всяких вопросов гласные вдруг стали шататься, испуганно в недоумении оглядывались, ища опоры. И я с удивлением глядел: отчего это?
История гражданки Тютневой чрезвычайно проста. Гражданка Тютнева в одной из городских больниц девять месяцев работала в качестве массажистки, надрывалась, отдавала больнице силы, Здоровье… Бывали дни, когда через ее руки проходило по восемнадцати-двадцати больных. И гражданка Тютнева сказала:
– Господа, заплатите мне за мой труд.
Было чрезвычайно просто и понятно: раз человек работал, надо заплатить; но как только она сказала это, все гласные пришли в величайшее волнение, беспокойство и растерянность. И не потому, что гласным было жаль денег, – нисколько, вовсе нет. Я с удивлением слушал, как, заикаясь, путаясь, с растерянными глазами бормотали они: с одной стороны, нельзя не сознаться, что заплатить нужно; с другой, нельзя не признаться, что заплатить невозможно. Наконец я понял; в зале почудился страшный беззвучный смех, бессмысленная слепая усмешка:
– Ну так что ж.
– Господа, – говорили гласные, – молодые, только что окончившие, жадные до работы врачи, фельдшера, фельдшерицы, акушерки, массажистки с удивлением видят, что недостаточно только приобрести знания, что надо еще бороться за право на труд. Но как? И вот они идут в больницы и говорят: «Разрешите нам работать у вас без жалованья. Мы будем работать и терпеливо ждать, быть может, у вас откроется штатное место. Ради бога, рекомендуйте нас для частной практики – с голоду умираем. Помимо этого, мы подучимся у вас, а это даст возможность скорее отыскать место». Их пускают. И таких экстернов всегда масса в больницах всех больших городов. Работают они в высшей степени добросовестно, работают годы; намного облегчают труд штатного персонала и… не получают ни гроша. Справедливо ли это? Допустимо ли, чтобы город, большой богатый город, отнимал крохи у слабых, беззащитных, голодных людей, отнимал бы только потому, что они слабы, беззащитны, голодны? Как можно пользоваться чужим неоплачиваемым трудом!
Это было просто и ясно, все загомонили, и гласные с облегчением закивали головами; но в зале почудился бессмысленный, жестокий, неслышный смех, и все смешалось, спуталось.
– Так эти люди отдают больницам свой труд, – вы говорите, – нужно его оплачивать. Посмотрите. Город ассигнует на врачебный персонал определенную сумму. Но вот в больницу является масса врачей, фельдшериц, массажисток. Они работают добросовестно, усердно. Им платят, им отдают все, что предназначено на больничное дело; им отдают все, что ассигнуется на народное образование, им отдают все, что получается с конок, с рядов, с трактиров, да, да, да, это не преувеличение, потому что к вам потянутся и из Петрограда, из Варшавы, из Казани. Они съедят вас.
Да, и это правда, и это жестокая, неумолимая правда, и опять слышится чей-то беззвучный страшный смех, и опять растерянные, сбитые с толку гласные беспомощно озираются, ища выхода.
И чтобы спастись, укрыться от преследующего их злорадного смеха, они перенесли вопрос с принципиальной почвы на чисто формальную и здесь поступили по отношению к г-же Тютневой крайне жестоко и несправедливо.
«Фараоны»*
Часов в девять вечера по одной из центральных улиц г. Таганрога (знаете, на Азовском море?), в сопровождении товарища и слуги-подростка, шел гимназист третьего класса местной гимназии, жизнерадостный, здоровый мальчуган. Навстречу три парня, покачиваются, делают вид, что пьяны. Проходя мимо мальчиков, один из парней, слегка толкнул гимназиста палкой в локоть, и гимназист почувствовал как бы легкий укол. Конечно, не обратили внимания. На другой день локоть вспух, через два дня мальчик, несмотря на усилия врачей, умер от гнойного заражения крови. Родители были в неописуемом отчаянии. За что? за что? за что? Ответа не было, потому что карающий меч Немезиды падает слепо на правых и виновных.
За что убили случайно встретившегося мальчика совершенно не знавшие его люди? А так. Говорят, на палке была насажена булавка, отравленная или загрязненная.
Кто же убил? «Фараоны». Живут они на окраинах, опоясывающих город. Грязь, поголовная безграмотность, ужасающее невежество и ужасающая нищета. Город ничего не делает для окраин, и они страшно мстят. Вот характеристика «фараона» в одной из местных газет.
«Фараон» особенное удовольствие видит в оскорблении проходящих или в нанесении им физической боли. Если по улице идет женщина, «фараон» сквернословит во всю глотку. Редко бывает, чтобы дети, совершавшие прогулку по улицам, возвращались домой без слез. Того толкнули, и он упал с тротуара; того напугали бранью и криками, третьего просто избили. Ненависть, какую питают окраинцы к центру, проявляется в наивной и дикой форме. Впрочем, это даже не ненависть, это просто дикость, распущенность, окраинская удаль. Посмотрите вы на любого из тех же окраинцев, когда он работает, у вас же или где-нибудь в мастерской, – это совсем другой человек, услужливый, мягкий, корректный. Трудно поверить, что это тот самый, который еще вчера так грубо гоготал на всю улицу, так мерзко сквернословил и толкал во все стороны всех, кто не принадлежит к его компании.
Вы думаете: это в одном Таганроге? Киевские «подкалыватели» приобрели всероссийскую известность. Вот случай из многочисленных в Екатеринославе. В лесу, лежащем недалеко от города, гуляла компания молодых людей и девушек. Выскакивают «фараоны» и начинают беспощадно бить. Все бросились бежать. Одна из девушек упала. Вечером она молча вернулась домой, молча провела два дня и молча умерла.
В Ростове-на-Дону, в сумерки, едет человек на извозчичьих санях. Лошадь в гору идет шагом. Навстречу два парня, напевают, покачиваются; один, проходя, всаживает человеку в спину сапожный нож и идет дальше, так же горланя, не прибавляя шагу. Полиция, крики… За что? Как? Почему? А так: они даже не знают друга друга.
По Юго-Восточной дороге идет поезд, подходит к городу часов в десять вечера. Вдруг в вагон на ходу влетает, разбив вдребезги окно, булыжник, фунтов пять весом. На один дюйм только левее, и череп пассажира, сидевшего у окна, разлетелся бы вдребезги. Поезд пролетел.
За что? Да, за что?
А в Москве громилы, веселящие дачников?
«Фараон» подкарауливает вас везде: на улице, в поезде, за городом. Каждую минуту, каждый час могут оскорбить, изувечить вас, ваших мальчиков, оскорбить, изнасиловать вашу дочь, вашу жену. И даже если этого никогда не случится с вами, вы всю жизнь должны постоянно носить с собой страх, холодный, тяжелый страх, что это может случиться каждую минуту.
Полиция то и дело хватает «фараонов», составляет протоколы, передает мировому, следователю, но ведь невозможно же, чтобы полиция нянчила всех детей на улице, караулила по откосам все поезда, провожала всех барышень на прогулку, ходила следом за всеми гражданами, едущими на извозчике. И ведь у «фараона» вовсе не написано на лбу, что он «фараон». Он идет мирно, бьет не спеша вас по физиономии и идет себе мирно дальше или скрывается в переулке.
Наконец его схватят. Что за преступление толкнуть ребенка, плюнуть в лицо женщине, площадно обругать девушку?! Ну, отсидит несколько дней, эка важность!
Я вижу, достоуважаемый читатель, вы меня слушаете, и глаза у вас становятся круглыми. Это хорошо. Вы теперь видите, что избавиться от этого гнетущего, сосущего страха можно только, сделав из «фараонов» людей путем… путем просвещения, школ, народных чтений, народных клубов, библиотек, читален. Невозможно ведь жить в таком страхе.
Еще о даровых работниках*
Вопрос об экстернах, вызванный историей с г-кой Тютневой, затронул широкий круг заинтересованных лиц. Редакцией получено по этому поводу интересное письмо, освещающее вопрос с новой стороны
Оказывается, что не в одних только больницах имеются экстерны. С уверенностью можно сказать, что большинство наших солидных учреждений преспокойно пользуется неоплаченным, даровым трудом. Под предлогом предоставления тому или другому кандидату при первой открывшейся вакансии штатной должности принимают его на неопределенный срок в качестве дарового работника. Но вакансия на штатную должность оказывается мифом, ибо всегда на действительно открывшуюся вакансию найдутся лица с протекцией, и сверхштатному служащему в редких только случаях удается добиться платной должности. В большинстве же случаев, проработав год, а иногда и больше, измученные, истратившие последние гроши, потеряв надежду, уходят, и снова начинается бесцельное обивание порогов различных учреждений и хлопоты о штатной должности.
