Иван Истомин - Живун
Однако рыбаки еще долго вспоминали случай с Хасанбоем и шутили:
— Во время грозы, видно, рыба в неправильно поставленные сети лезет.
А Хасанбой думал иначе.
С наступлением зимы большинство рыбаков переключилось на охоту, на промысел песца и горностая. Хасанбой же взялся возить почту на оленях. Но каждый раз, бывая у себя в поселке, он стал уходить на лыжах в сторону сора. Народ вначале думал — Хасанбой любительски занимается охотой. Но почему же он возвращается всегда без добычи?
Как-то во время такой прогулки на лыжах Хасанбою встретился Хасю Ладукай, сутулый, белобородый ненец, возвращающийся с охоты. Летом они вместе рыбачили.
— Ты что же, парень, охотишься или так зря на лыжах время проводишь? — спросил Ладукай.
— К соровому лову рыбы готовлюсь, — серьезно ответил Хасанбой.
Ладукай, видно, не понял и, огорченно плюнув, сказал:
— Странный ты парень, Хасанбой. Чем зря на лыжах кататься, к рыбалке бы готовился, сети бы свои хоть проверил, починил! — и не стал больше разговаривать, ушел к дому.
А Хасанбой действительно к рыбному промыслу готовился. В этом все убедились, когда снова начался соровой лов.
Шумно и торопливо умчали могучие струи Оби потемневшие ледяные глыбы вниз, к Карскому морю. Пришедшая за льдом вода широко разлилась по сорам, образуя неглубокие поймы. Через полмесяца на рыжевато-бурой поверхности воды показались островки ярко-зеленой травы. Как всегда, вначале в сор на разные участки поехало человека три для разведки: появилась ли рыба. В числе их был и Хасанбой. Он привез около полсотни килограммов крупного серебристого сырка, товарищи же его добыли всего по нескольку штук, хотя сетей у всех троих было поровну.
— Как так? — удивились рыбаки. — Совсем интересное дело получается. Ты, Хасанбой, в прошлом году неправильно поставленными сетями лучше нас добывал. Нынче опять хорошо ловить начинаешь. Почему это?
Хасанбой улыбнулся, стоя возле лодки с богатым уловом. Поглаживая черные жесткие волосы он сказал, будто сам себе:
— В прошлом году я сам не знал, почему много рыбы попадалось мне. А нынче знаю. Секрет один знаю.
— Какой такой секрет? Однако ты немного шаман? Хасанбой засмеялся.
— Не-ет. Я узнал один секрет. Вот поедем в сор, покажу вам всем, где и как нужно ставить сети.
На следующий день вся бригада выехала в сор, захватил с собой достаточное количество сетей, палок для них, продуктов, одежды, а также нюки[44] и шесты для чумов. Вечером в том же направлении отчалил от поселка катер с рыбоприемным плашкоутом.
В первый же выезд на лов Хасанбой стал объяснять:
— Вот тут, против этого куста, сети нужно ставить не поперек сора, а вот так, наискось. Вон там, за травой, подряд можно ставить не больше трех сетей, остальные ставить бесполезно.
Рыбаки шумно заговорили:
— Что ты обманываешь! Сколько лет рыбачили, никогда сети так не ставили.
— Вот поэтому и рыбу добывали плохо. Рыба-то вдоль наших сетей ходила, — горячо стал объяснять Хасанбой.
— Не может быть! Мы всегда загораживали путь рыбе.
— Нет, не загораживали. Рыба, оказывается, не так ходит, как мы думали: под водой много бугров, много ям, и рыба не везде в одном направлении движется.
Рыбаки, пожимая плечами, переглядывались между собой:
— Как же ты, Хасанбой, видишь, что и как под водой расположено?
— Да я все дно сора изучил зимой, когда воды не было.
Ладукай Хасю поддержал:
— Правду говорит, я сам много раз замечал, как он в эту сторону ходил.
Остальные рыбаки, дымя самодельными трубками, тоже вспомнили про лыжные прогулки Хасанбоя. А бригадир Осорма, хлопая паренька по плечу, похвалил:
— Молодец парень, смекалку имеешь! Попробуем по твоему совету сети ставить…
…В начале комариного месяца — июля — на зеленом травянистом берегу рыбоугодья было собрание. Представитель рыбозавода, поминутно отгоняя от лица рои надоедливых комаров, сказал, вручая бригадиру Осорме переходящий красный вымпел:
— Получайте за перевыполнение полугодового плана рыбодобычи. Надеюсь, этот вымпел до конца путины будет развеваться в вашей бригаде.
— Обещаем оправдать доверие, — ответил Осорма, принимая вымпел крупными, огрубевшими от воды и комариных укусов руками. — Мы овладели пока одним секретом. Но на этом не остановимся. Смекалистые люди у нас есть, — и посмотрел на Хасанбоя.
Раздались аплодисменты, похожие на громкий плес рыб.
1951
Чудо
За темными квадратами окон слышится вой и свист пурги. Неистово гудят провода. Бешеный ветер качает их, и оттого свет в электролампочке, висящей низко над столом, то и дело мигает, и гладко причесанные густые черные волосы Айны блестят то ярко, то тускло. Она сидит недалеко от окна, склонясь над распечатанным конвертом. На плечи накинута белая пуховая шаль. В чистой и уютной комнате тихо. Родные легли спать, а ей не спится, хотя уже за полночь.
Айна вынимает из конверта фотокарточку и задумчиво смотрит на портрет молодого ненца в армейской форме подтянутого и улыбающегося. Это — Вытко, жених Айны, полтора года назад призванный на действительную службу. Девушка с любовью разглядывает фотокарточку, чуть щуря раскосые черные глаза, про которые Вытко часто говорил, что они так же глубоки, как воды озера Еря-То, самого глубокого озера на Ямале. Затем Айна перечитывает письмо от любимого человека и принимается писать ему ответ.
Склонив голову набок и по-детски прикусив пухленькие губы, Айна почти бесшумно строчит пером. Иногда она останавливается и, подперев кулаками круглые с ямочками щеки, минуту сидит задумчиво, словно прислушиваясь к реву пурги за окном.
«…Ты, Витенька (она звала жениха русским именем), обижаешься, почему я до сих пор не написала тебе про историю с нашим огородом. Знаешь, это длинное дело, но сейчас я опишу тебе все по порядку, чтобы ты не обижался на меня. Помнишь, я тебе как-то писала, что после окончания учебы в сельскохозяйственной школе я сразу же выехала из Салехарда к себе, в колхоз. Окружные организации помогли мне достать семенного картофеля. Сам знаешь, у нас, в районе, семян не достать, никто еще полеводством не занимался. Этот картофель, пока я его везла, причинил мне много хлопот. Ехала я на паузке, погрузив кули на палубу: трюм весь был занят солью. В дороге разыгрался настоящий буран, ведь время-то было как раз после ледохода. Ударил даже морозец, и я испугалась, что заморожу семена. Стала просить, чтоб погрузить картофель в трюм катера. Но капитан, будь он неладен, и слушать не хотел. Некогда, говорит, возиться мне с твоей картошкой, я, говорит, боюсь, как бы самому с катером не замерзнуть посредине реки.
Хорошо, что за меня заступился один пассажир — работник рыбзавода, и приняли все-таки мой картофель на катер, в трюм, а то бы заморозили.
Я всю дорогу думала, что в колхозе, наверное, ждут не дождутся меня, обрадуются картофелю. Постановление-то сентябрьского пленума партии, думаю, и их потревожило, беспокоятся, наверное, чтобы и в наших краях полеводством заняться, а получилось совсем иначе. Пришла я к председателю Юнаю Петровичу и говорю, так-то, мол, и так-то, прибыла в ваше распоряжение и привезла картофель на семена. Он — ты сам знаешь его привычку — погладил волосы, поправил очки и привычно пробурчал, дескать, очень хорошо, мы, мол, начали переход на оседлый образ жизни, ведем строительство, и рабочие руки, мол, нам нужны и картошка нужна. А сам то ли удивленно, то ли с насмешкой смотрит на мое запыленное пальто. Я тоже удивилась: „Разве огород заводить не будем?“ Юнай Петрович поглядел куда-то мимо меня, стал чесать свои лохматые брови, говорит: „Да нет, мол, огородом заниматься нам еще рано, хотя по плану и должны. Надо, говорит, сперва всех колхозников-кочевников в дома поселить. Нам, дескать, предстоит построить жилые помещения, склады, звероферму, пошивочную мастерскую, детясли…“ И начал и начал перечислять. А счетовод наш добавляет: „Это важнее, с огородничеством можно подождать“.
Я, конечно, напомнила им о последних решениях партии по развитию сельского хозяйства. А они мне: „Знаем, мол, слыхали и понимаем не хуже тебя. Как раз, говорят, мы и должны сейчас первым делом перевести всех кочевников, кроме пастухов-оленеводов, на оседлость, а потом уже заниматься разведением огородничества и прочего такого“.
Я вспомнила, что нам рассказывали на курсах о роли полеводства. Говорю, как раз это-то и привлечет людей к оседлости и доходы колхоза повысит. А счетовод наш — тот же самый рыжий старичок коми — засмеялся: „Да-да-да… От пяти центнеров картофеля на вечной мерзлоте и получим такой урожай — сразу миллионерами станем“. А Юнай Петрович сердито посмотрел на меня поверх очков, пробурчал, мол, ты, Айна, со своей затеей оттолкнешь людей от перехода на оседлость, опозоришь, говорит, колхоз и его, как старого председателя. Разве, дескать, можно рисковать таким делом?
