Анатолий Приставкин - Городок
— Тащат,— подтвердил дядя Федя и, оглянувшись, зажег папироску.— Но не все. Тут ты врешь.
— Почти все,— поправился Вася.— А кто не крадет, тот и бедствует.
— Тогда поясни, чем же ты богат? — полюбопытствовал дядя Федя. Он сегодня был на удивление предупредителен, и не язвил, и не придирался. Он будто приглядывался к Самохину, буравил его сердитыми глазками.
— Речь не обо мне,— отмахнулся Самохин.— Жулики в ювелирном в очереди стоят. А я вон во времяночке отсиживаюсь.
— Тем более непонятно! — воскликнул дядя Федя.— Копишь, что ли?
— Нет, — ответил Вася серьезно.— Я просто не умею воровать. Я шабашник, но я не жулик.
— Еще и анархист!
— Во! — вскинулся Вася и даже кулаки сжал. — Так и знал, что судить позвали! Жулик Вася! Анархист! А еще кто? Говорите, говорите...
— Ну, а ты разве не пытался судить, по-своему, конечно? Когда поджигал чужой дом? А? — спросил очень ровно Шохов.
— Я не хотел! — крикнул Вася и поник. Все молчали, и он молчал.
— Я не хотел,— повторил он тихо.— Это ведь личное... В беспамятстве... Я люблю ее.
— Ну, а если бы весь поселок сжег? В приступе любви? Да еще кто-нибудь сгорел, а?
И опять тяжелое молчание нарушила Галина Андреевна.
— Вася,— произнесла она очень доброжелательно,— а кто твои родители?
— А что? — спросил он, не поднимая головы.
— Они живы? Да?
— Нет.
— А ты их помнишь?
— Нет,— отвечал он глухо.
— А где ты воспитывался?
Вася будто мельком взглянул на Галину Андреевну и снова уткнулся в пол.
— В детдоме.
— Сколько же лет?
— Сколько... Всегда.
— И что же? — спросил теперь дядя Федя.— Вас там учили так... ну, так относиться к жизни?
Вася с какой-то тяжелой, затаенной ненавистью посмотрел на дядю Федю, но, может, он его и не видел, а вообще смотрел куда-то в пространство.
— А вы знаете, что такое всю жизнь жить без дома? — спросил он, обращаясь к дяде Феде, но и опять будто бы в пространство.— Жить и не иметь ничего своего? Знаете? Когда всю жизнь настороже, потому что рядом беспощадные дружки? Вы думаете, что в детдоме воспитывают коллективистов? Общественных, добрых парней?
Вася глотнул комок, не в силах произнести ни слова. Галина Андреевна первая поняла и быстро налила ему воды. Самохин схватил стакан, залпом его выпил и поставил на стол. Руки у него дрожали.
— В детдоме воспитывают зверей! — выпалил он, глядя на дядю Федю.— Эгоистов! Себялюбцев! Вот кого! Если я еще стал человеком... пусть не таким... это Нелька меня сделала! У меня вообще никого нет, кроме нее!
— Но разве таким, прости, методом... И потом ты бьешь, говорят, ее? — произнесла жалобно Галина Андреевна.
— Я не помню, — ответил Вася едва слышно. — Я боюсь ее потерять...
— Может, нам с ней поговорить? А? Вася? — спросила Галина Андреевна.— А где сейчас этот... Хлыстов?
Шохов объяснил, что Семен Семенович будто бы не собирается здесь жить.
— А соберется, так я все равно не дам! — крикнул Вася.
— Ну, не горячись. Это и мы можем сделать,— отмахнулся дядя Федя.— И даже никого не поджигая...
— А я его убью,— вдруг спокойно сказал Вася, поднимая голову.
— Ну вот, договорились, называется!
— Убью. Точно, убью,— повторил Вася спокойно.
И оттого, что так уверенно, так убежденно он произнес это, все поверили, что он способен исполнить свою угрозу. Да и кто бы усомнился, припомнив пожар!
— Глупости! Глупости это! — воскликнула Галина Андреевна.— Забудь про свои глупости! У тебя такая трудная жизнь... Тебе еще тюрьмы не хватало?
Шохов и дядя Федя одновременно посмотрели на Галину Андреевну, видимо оба поняли, почему именно сейчас она вспомнила о тюрьме и почему вспылила.
Только Вася ничего не хотел понимать.
— А какая мне разница? — спросил он с вызовом.
— Большая! — горячилась Галина Андреевна.— У тебя, Васенька, вся жизнь впереди. И любовь будет, и все будет, поверь мне...
— Да нет,— отмахнулся он, погружаясь вновь в свои тяжелые размышления.— Мне ничего не надо без Нельки. Я потому и пришел, что мне все равно, что вы со мной сделаете! Выселите, не выселите, а без нее мне кранты... Мне и жизнь-то не нужна...
— Никто тебя не собирается выселять,— сказала убежденно Галина Андреевна.— Сам только веди себя по-человечески. Слышь?
— Ну, я пойду?
Вася привстал и посмотрел на Шохова. Не дожидаясь ответа, вышел.
Часть седьмая
Среди паники, среди общих сомнений, сплетен, слухов, самых невероятных, когда еще заседал растерянный исполком, когда писались коллективные письма и не была до конца изжита вера в чудо, что все образуется, а Григорий Афанасьевич Шохов демонстративно на глазах у всех достраивал кирпичный гараж, прошел слух, что Вася Самохин бросает дом и переезжает в Новый город.
Пока остальные жители (теперь их звали временные) паниковали, советовались друг с другом, подсчитывали сбережения и писали письма на родину на случай переезда, Вася Самохин не сидел сложа руки, а проявил необыкновенную практичность.
Он сходил в завком, партком своего треста, заручился поддержкой начальства и в течение месяцев трех, пока шли пересуды по поводу судьбы Вор-городка, получил двухкомнатную квартиру, на которую у него два года была законная очередь.
Но и очередь и даже завком не много бы значили, если бы Вася не ухитрился кого-то оттереть и кому-то подмазать. А говоря приличным языком, всунуть крупную взятку. Деньги у него водились.
Это все выболтала Нелька одной из подруг в конторе Гидропроекта, а та, в свою очередь, поведала своему мужу, который поделился слухом с Галиной Андреевной. И пошло...
После «общественного суда», когда все сочувствовали несчастному Самохину, минул ровно год, и многое изменилось.
Самохины помирились, и хоть ругались иногда, крупных скандалов между Васей и Нелькой уже не было. Она даже собиралась заиметь ребенка, но сделала аборт, и об этом конечно же все кругом знали.
Дом их так и не принял окончательного обличья добротного дома, тем не менее был вторично отстроен, утеплен, ухожен, а при нем, по примеру остальных, был заведен садик с огородом, а в саду выстроена теплица.
Правда, в огороде у Нельки кроме лопухов да крапивы ничего не росло и не могло расти, она как посадила редис и лук, так и забыла про них и не поливала никогда. А все потому, что жила, судорожно хватаясь то за одно, то за другое, ничего не доводя до конца.
Васю добродушно ругали, наставляли на путь истинный, и он всех, не сердясь, выслушивал. Если артачился для вида, то был отходчив. А когда они ссорились с Нелькой, так знала об этом вся улица Сказочная и даже как бы принимала участие, выясняя между собой, кто из них прав, а кто виноват. Обычно винили Нельку.
Люди приговаривали посмеиваясь: «Баба что глиняный горшок, вынь из печки, а он еще пуще шипит!»
И в этом, насмешливом, попутном, проявлялась симпатия прежде всего к Васе. А когда Нелька вгорячах, в момент какого-то очередного разлада сделала аборт, никто опять же не осудил самого Васю. Он, мол, шумен, но отходчив, да и любит ее. А кабы Нелька вела бы себя получше, да не крутила головой и языком, да хозяйством бы занималась, так было бы все у них хорошо. Не петь курице петухом, не быть бабе мужиком...
И вдруг как гром с небес: Самохины бегут.
От кого хочешь ждали. На полтыщи жителей Вор-городка могли быть паникеры, и трусы, и просто слабонервные, пугливые люди. Но что бесшабашный да беспутный, вечно партизанствующий Вася первый рванет из Вор-городка, это никому в голову прийти не могло.
Как-то по-воровски, молчком, тишком, втихомолочку.
Никто не принял бы всерьез его намерения, если бы Вася ни с того ни с сего не стал предлагать купить у него времянку. Обстроился, обжился и вдруг стал торговать. И цену поначалу заломил бешеную, несуразную, как всегда делал, но потом сбросил вполовину, вчетверо, а продал за какой-то мизер на дрова.
Тут-то до людей и дошло, что Вася бежит. Попытали Нельку, которая, оказывается, и сама-то до поры ничего не знала. А когда прояснилось, выдала Васю с головой, пересказав с похвальбой про хлопоты с квартирой и даже все подробности про взятку.
Все прощали Самохину: халтуру, левачество, поджог Хлыстова, буйный характер и шумные сцены. Но бегство, продуманное, трусливое, в общем-то предательское по отношению ко всем остальным,— не простили. И не могли простить. Именно потому, что этого ожидали от кого угодно, от людей случайных, перелетных, от таких, как Третьяков, скажем, который был как бы на отшибе и ждал себе в городе законную квартиру. Вася был свой. Почти как член семьи!
Как бы то ни было, в воскресный день, теплый, без солнца, но и без дождя, Самохин пригнал трактор с прицепом и стал переносить вещи.
