Иван Истомин - Живун
Волк! Он то ли рычал, то ли скулил. Его темная фигура странно шевелилась. Олени, храпя и задрав головы, беспорядочно толкали друг друга, крутили нарту на месте, а Ёнко с вожжой в руке прыгал рядом с оленем-вожаком, утопая в снегу по колено.
Постепенно они удалились немного от горящих глаз. Олени стали топтаться на месте, тяжело поводя боками и косясь в сторону волка. Опомнился и Ёнко — надо удирать или готовиться к защите. Волк, видно, только что попался в песцовый капкан и еще не успел высвободиться из слабой для него ловушки. Что, если зверь сейчас оторвет капкан от якорька и кинется сюда? Успеет ли Ёнко удрать от него? А если защищаться, то чем?
Эти мысли молнией промелькнули в голове мальчика. Так же быстро подумал он о своем снаряжении. «Тынзян», — осенило его. Не выпуская вожжу, Ёнко вскочил на нарту, схватил тынзян. Не обращая внимания на обжигающий пальцы ветер и колючий снежный вихрь пурги, стал зорко всматриваться в громко скулящую, еле видимую фигуру волка. Олени нетерпеливо дергали нарту, а ветер то сбоку, то сзади старался свалить парнишку. Но Ёнко, широко расставив ноги, приготовил к броску тынзян, конец которого остался привязанным к нарте. Через миг петля, подхваченная удачным порывом ветра, со свистом полетела к поминутно зажигающимся в темной мути светящимся точкам.
Сквозь шум пурги послышался резкий визг зверя. И не успел Ёнко схватить брошенный в снег хорей, как совершенно испуганные олени рванулись и понеслись куда-то. Ёнко с трудом сидел в нарте, готовой вот-вот перевернуться. Сразу же почувствовал, как под ним туго натянулся тынзян, а где-то позади в смертельном страхе заревел волк.
Темень, пурга, предсмертный звериный вой сзади, дикий бег испуганной упряжки… Мальчику сделалось страшно. Онемевшими руками держался он за края нарты, чтобы не свалиться с сиденья. По разгоряченному лицу текли струи растаявших снежных брызг и неприятно, больно щекотали. Заиндевевшие ресницы мешали видеть. Во рту пересохло.
Сколько прошло времени в такой езде, трудно было определить. Во всяком случае, мальчику казалось, что пробежали олени огромный путь. Мало-помалу олени начали бежать ровней. Сидеть на нарте стало легче. Ёнко немного успокоился и заметил, что волчьего рева не слыхать. Бросил беглый взгляд назад: не оторвался ли зверь? В месиве из снега и темени не увидел ничего. Потянул рукой тынзян — тяжело поддается. Значит, волк в петле.
Уставшие олени шли все тише и тише. Они хватали снег разгоряченными ртами и наконец совсем остановились, не чувствуя хозяйской власти: Ёнко даже не шевелил вожжой.
Ёнко, пряча лицо от хлесткого снега, подергал на всякий случай тынзян, натянувшийся струной. «Сдох, конечно», — решил мальчик, устало поднялся на ноги, привязал передового, как принято, к копылу нарты и, озираясь озабоченно, стал размышлять: что же делать дальше?
Была уже ночь и буранило по-настоящему: ветер — холодный, пронизывающий — со свистом кружил жесткий снег. Вокруг в нескольких шагах не было видно ничего. Ёнко, утопая пимами в снегу, обошел кругом упряжку. Поглядел на небо и тяжело вздохнул: хоть бы звездочка какая светила — одна бурлящая мутная мгла. Понял — ехать дальше бесполезно. Как тут узнаешь, где пастух с оленями, где поселок? По Полярной звезде, по сполохам северного сияния Ёнко легко узнал бы, где юг, где север. Кто в тундре не сведущ в этом? Но сегодня небо — плохой ориентир.
Грустно сделалось мальчику, хотелось плакать, звать на помощь. Он тяжело опустился на нарту и растерянно крутил в руке конец вожжи, ежась от холода под снежным вихрем. Казалось, ему словно кто-то ласково шептал: «Только не пугаться и не теряться. Не куролесить зря по тундре, не мучить себя и оленей. И не плакать. Лучше переждать буран. Куропачий-то чум на что? Да еще с оленями».
Мальчик взглянул в сторону, куда струной уходил тынзян. Захотелось поглядеть на свою добычу. Ёнко встал с нарты, но сильно покачнулся от резкого порыва ветра и раздумал. Подойдя к лежащим кучей оленям, уже заметно занесенным снегом, Ёнко минуту постоял, внимательно всматриваясь в их неясные очертания. Затем, оберегая лицо, чтобы не удариться о рога, пробрался и расположился спать между вожаком и соседним оленем. Привычные олени даже не шевельнулись.
Закрыв глаза, Ёнко вдруг почувствовал сильный голод. Глотая слюну, стал мечтать об ужине, который, наверное, уже давно закончили интернатские ребята. Вспомнил, что за пазухой под малицей провизия, данная воспитательницей. Вспомнил и о сушеном мясе, положенном отцом в нарту. Но вставать не хотелось, и Ёнко сунул руки за пазуху, нашел булочку, сахар, начал есть.
«Да, плохо получилось — думал Ёнко, пряча лицо в густом теплом мехе оленя-вожака. — Отец, наверное, считает, — я помогаю пастуху стадо караулить. Поди, доволен, что удалось быстро отправить оленей на пастьбу. А бедные олешки лежат голодные, зубами скрежещут — в упряжи-то трудно доставать корм из-под снега. И воспитательница, наверное, тоже считает меня в безопасности возле пастуха. А я совсем не знаю, где нахожусь. Может, долго придется так лежать. Могу даже уроки пропустить. Ой, как нехорошо получилось. И зачем только я вздумал к капканам ехать? Теперь давным-давно был бы с пастухом. Пастуху, однако, трудно одному караулить оленей в такую пургу. Я бы большую помощь мог оказать ему — вдвоем-то волка не допустили бы к стаду. А не этот ли задушенный мной зверь беспокоил его вчера, как нисев сказывал? Значит, я уже помог пастуху избавиться от хищника. И вообще, какого бы волка я ни уничтожил, все равно помощь колхозу. Пожалуй, нисев не очень сильно будет ругать меня за самовольную поездку к капканам. И воспитательница не так сильно расстроится оттого, что я в пургу ночевал один в тундре. Вот только не пропустить бы уроков и успеть подготовиться к ним».
При этой мысли Ёнко зашевелился. Ненадолго почувствовал на лице жгучий снежный вихрь. Снова спрятал лицо в олений мех. Шевельнул ногами, начавшими согреваться. Пурга все больше заносила снегом упряжку и ее маленького хозяина, словно куропаток, зарывшихся и снежную лунку на ночлег. Недаром ночевку в открытой тундре называют пребыванием в «куропачьем чуме».
Усталость и время брали свое. Вскоре Ёнко задремал, а потом уснул. Проснулся он оттого, что кто-то вдруг бросил его лицом вниз на снег и стал громко хлопать возле уха. Открыв глаза и подняв голову, Ёнко увидел почти над собой стоящего оленя. Животное, в мех которого мальчик прятал лицо, видно, не стерпело голода, вскочило на ноги и начало возле самого уха хозяина бить копытами снег в поисках корма — ягеля.
Ёнко неуклюже заворочался, насилу высвободился из-под толстого слоя снега, затем поднялся на ноги и стал озираться. Пурга заметно стихла, и вокруг мальчик видел довольно хорошо. Наступило утро — вот сколько он, оказывается, спал.
Ёнко зябко поежился, потянулся, зевнул и начал выбираться из необычного места отдыха. Утопая пимами в глубоком снегу, добрался до нарты, раскопал ее и сел на оленью шкуру. Позевывая, снова стал озираться, поглядывая на небо. Да, наступало утро.
«Чего же мне дожидаться тут? — стал размышлять Ёнко, пристально всматриваясь в пепельно-мутную даль. — Может, я нахожусь недалеко от пастуха, и можно было давно уже попасть к нему? Где же все-таки я?»
Ёнко встал и принялся внимательно изучать местность, прощупывая взглядом еле видимые бугры, ямы, сугробы. «Нет, ничего тут не узнаешь, — думал он. — А может, испуганные олени понесли меня в обратную сторону и я нахожусь где-нибудь недалеко от поселка?»
Мальчик повернул лицо к ветру и стал старательно принюхиваться. Верно, вроде дымком попахивает. Значит, на ветреной стороне где-то есть жилье. Только это, может быть, и не поселок, а чей-нибудь чум.
Ёнко принюхался несколько раз и мысленно произнес: «Пахнет здорово дымом. Наверняка там наш поселок. Ох и далеко же повезла меня взбесившаяся упряжка! Когда я выехал из поселка, ветер дул мне с левой стороны, а сейчас из поселка дым несет на меня. Выходит, я проехал в обратную сторону далеко за поселок. А не переменился ли ветер?»
Мальчик опустился на корточки и стал рассматривать снежные заструги.
— Нет, ветер без перемен, — произнес он вслух и добавил мысленно: «Теперь, чтобы к пастуху попасть, все равно придется ехать через поселок. Вернусь с упряжкой домой».
Пока Ёнко размышлял и определял свое местонахождение, заметно просветлело. Буран, словно обессилев от неумеренного буйства, налетал изредка и незлобно. Ёнко решил не мешкать и двигаться на запах дыма. Окончательно освободившись от сна, он чувствовал себя довольно бодро, только ноги снова начали зябнуть, и больно горело лицо, иссеченное вихрем. Чтобы несколько согреться, мальчик принялся расталкивать ногами оленей, занесенных снегом. Потом стал нарочито спешно хлопотать возле нарты. Увидел натянутый тынзян, вспомнил про волка. Как же быть со зверем? Опять волочить на аркане? А вдруг оторвется? Ищи его потом, а добыча-то почетная. И мех, поди, можно повредить — пока тащишь, на боку у волка лысины появятся.
