Эльмар Грин - Другой путь. Часть первая
Не видя его тоже, я прошел прямо сквозь толпу танцующих, готовый на этот раз просто отнять его у очередной женщины, если натолкнусь на них. Но я не натолкнулся. Тогда я стал выискивать его в толпе стоящих вокруг. Но и среди них его не было. Полный досады на себя, я обогнул дом, зайдя к нему с той стороны, куда выходило второе крыльцо. На крыльце, правда, сидели два человека, но это были не они.
Я присмотрелся к этим двоим. Хо! Это Пентти Турунен и Ахти Ванхатакки уже успели занять верхнюю ступеньку крыльца дома старого Матти и сосали на ней свои трубки, глядя на оранжевый закат. Привыкшие к такому виду вечернего отдыха у себя в Кивилааксо, они и тут умудрились выискать соответствующее место. И, должно быть, что-то новое проникло в их мозги после всего услышанного и увиденного здесь, потому что в голосе Турунена просквозило подобие удивления, когда он сказал, вынув изо рта свою трубку:
— М-да!
А Ванхатакки не только откликнулся такой же многословной речью, но и подкрепил ее кивком головы. После этого они сплюнули каждый на свою сторону и снова засопели трубками.
Здесь перед их глазами открывалось больше простора, чем перед низким крыльцом Ванхатакки там, в Кивилааксо. Здесь их взгляд свободно скользил через двор старого Матти, проникая затем далее между его коровником и амбаром на простор хлебного поля, за которым виднелась вода озера, а за водой — опять суша и опять вода, пока все это не заканчивалось черной полосой леса на самом горизонте, где тускнел закат.
Я тоже кинул взгляд в ту сторону, и вдруг мне показалось что-то знакомое в очертаниях человека, который пересекал в тот момент поле Вуоринена. Не Антеро ли это? И если так, то куда он идет? В той стороне находилось хозяйство родителей Матлеены. Что ему могло там понадобиться? Да ведь понятно что. Не раздумывая долго, я кинулся за ним. Я мог бы его сразу окликнуть, конечно, но вдруг это был не Антеро?
Стараясь не упустить его из виду, я тоже скоро приблизился к земле Матлеены, и мне показалось, что сама она мелькнула там в своем голубом платье над картофельным полем, прежде чем скрыться за грудой валунов. Но если это и была Матлеена, то двигалась она никак не в сторону своего дома, а скорее к своему лесу, который рос у них на каменистом бугре у самой воды. А мужская фигура, перейдя картофельное поле, тоже направилась к лесу.
Взял и я то же направление, хотя уже понял, что зря только трачу время. Это мог оказаться совсем не тот парень, который был мне нужен. А если бы и тот? Не навязываться же было мне к нему со своим разговором в такой момент. Все же я продолжал идти туда же, намереваясь перевалить лесистый бугор, чтобы затем спуститься к озеру, по берегу которого проходила нужная мне дорога. Поднимался я по мшистому склону леса медленно, стараясь без шума уйти из этих красивых мест, где люди проявили ко мне столько приветливости.
С вершины бугра я еще раз кинул взгляд через просветы деревьев на это озерное царство. Ночной сумрак постепенно надвигался на украшенные людским трудом холмистые выступы и на разделявшую их воду. На одном из выступов у самой воды горел костер, пламя которого с такой же четкостью уходило в глубину озера, с какой поднималось к небу. Я полюбовался немного этой двойной мерцающей точкой. И как же, наверно, красиво выглядел этот край в Иванову ночь, когда зажигались в разных местах над водой целые смоляные бочки!
И вдруг я услыхал неподалеку голос Антеро Хонкалинна, который сказал негромко:
— А тебе что важнее: мои речи или я сам? Если речи — ну что ж. Могу наговорить тебе, если желаешь, много красивых слов, как это принято у некоторых. Но надо ли это?
И голос Матлеены ответил со вздохом:
— Не надо.
Я начал потихоньку спускаться к озеру. И в это время голос Матлеены сказал с укором:
— Но ты сейчас даже не смотришь на меня.
А Хонкалинна ответил с живостью:
— Как не смотрю! А разве эти озера не то же самое, что ты? Разве этот рыбачий огонек, танцующий над водой, не ты? И все эти беспредельные финские просторы, наполненные вечерней прохладой, разве это все не ты? Их нет без тебя, и тебя нет без них. Ты с ними одно неразрывное целое. И тем дороже ты для меня.
Матлеена, должно быть, даже не нашлась, что сказать в ответ на этот неожиданный поток жарких слов, потому что с ее стороны было молчание. И в это молчание Хонкалинна внес новый вопрос:
— А разве я для тебя значил бы что-нибудь без всего этого и без людей, с которыми у нас одно сердце?
Матлеена засмеялась и ответила:
— Где уж тебя оторвать от всего этого. Так и придется мне вечно тебя выискивать и в этих людях и в этих просторах.
Она еще что-то добавила под смех Антеро, но слушать мне этот разговор не полагалось, и я скоро спустился к дороге.
По ней я опять прошел мимо усадьбы старого Матти, где еще не совсем умолкли голоса, и оттуда прежним путем вернулся в Кивилааксо, сделав около леса Арви петлю покруче, чтобы не увязнуть невзначай в его болоте. И, только растянувшись на своей постели в каморке возле кормовой кухни, я вспомнил, что все еще нахожусь в распоряжении Рикхарда Муставаара.
37
Но я не собираюсь рассказывать вам про Муставаара. На черта он мне сдался в том рассказе, который постепенно зреет для вас в моей голове! Провались он к дьяволу вместе со своим проклятым именем. Не стану я поганить им другие хорошие имена. Довольно того, что оно крепко вколотилось в мою собственную память, где отпечатался также вид его бездонных черных глаз, полных затаенной свирепой угрозы.
Эти глаза были первое, что я увидел над собой утром после того праздника в Матин-Сауна. Разбудив меня толчком кулака в бок, он приблизил ко мне свое лицо и сказал повелительно по-русски:
— Не раздевался? Готов? Поехали!
И я, еще совсем полусонный, оказался в его багровой машине, а он сел рядом. Арви устроился рядом с водителем. Но мы не очень долго ехали на этой машине. Скоро мы пересели на поезд, а на следующий день пересели в автобус и потом еще полтора дня шли пешком.
Но нельзя сказать, чтобы я не узнал тех мест, куда мы в конце концов прибыли. О, я знал, что на расстоянии одного дня ходьбы от этих мест на запад находилась не совсем чужая для меня деревня Туммалахти, где я мог быть встречен очень хорошей женской улыбкой и очень радостным восклицанием: «О-о! Аксель! Не забыл еще своих верных друзей?». А восклицание это могло дополниться осторожным вопросом, в котором просквозили бы рядом сочувствие и надежда: «Ты опять один на свете, Аксель?».
Но мне не пришлось заглянуть в Туммалахти. Муставаара торопился. И, наблюдая за ним, я постепенно начал догадываться, почему он торопился. Причиной этому были, конечно, те таинственные ночные гости из-за озера, а может быть, еще и тот короткий сигнал, что он принял по радио. Откуда он его принял и куда торопился? Это я тоже в свое время очень хорошо узнал.
Мы лежали на лесистом бугре в укрытии листвы, и Арви говорил вполголоса Рикхарду:
— Вот здесь у них километровый просвет. А почему просвет? А потому, что дальше растекается трясина, и в летнюю пору они за это место спокойны. Но для кого трясина, а для кого мост. Они привыкли думать, что летом тут и зверь не проскочит. Где им знать, что в Суоми жив человек, исходивший эти места вдоль и поперек. Почти десять лет прошло. За это время вокруг новые деревья выросли и кусты. Мох сколько раз обновлялся и давно сгладил все и скрыл. И сами они тут менялись и менялись. Где им знать?
Говоря это, Арви показывал Рикхарду на чертеже отдельные бугры, деревья и камни, по которым тому предстояло определить свой путь. Эти же точки Рикхард высматривал в бинокль, отыскивая среди трясины то место, где русские партизаны во время войны утопили с помощью камней на небольшой глубине сосновые стволы и коряги, невидимо пересекавшие топь на пути к их убежищу. Арви сказал ему:
— Важно нащупать крайнюю корягу, а дальше ноги сами найдут дорогу даже в полной темноте и выведут прямо к тому лесу. А тот лес не просто лес. Это как бы огромный остров среди непроходимых топей. Километра три-четыре в диаметре. На нем и отсидеться можно несколько дней в случае тревоги. А потом уйти дальше с другого конца острова. Там тоже есть утопленные стволы. Вот они здесь помечены, вправо от большого камня, возле которого сосны. Там их можно искать не торопясь, потому что это уже будет в четырех километрах от первой линии их границы. А дальше тянется лес, по которому можно пройти без помехи километров тридцать.
Все это Арви показывал Рикхарду на бумаге, а тот высматривал в бинокль. Когда немного смерклось, Муставаара взобрался на крупную елку и оттуда еще раз внимательно прощупал биноклем каждый кусочек своего будущего пути. А ночь мы провели в лесной хижине спятившего охотника. Это был старый человек с белой щетиной на широких челюстях. Глаза его смотрели мимо людей, но видели каждого, сверкая недобрым блеском из-под серых бровей. Утром он посмеялся негромко нам вслед и сказал, глядя в сторону:
