Сергей Петров - Память о розовой лошади
Все, нырнул. И сразу набежали мысли о семье, о взрослых детях.
Домой он пришел с багровыми пятнами на скулах.
— Что с тобой? — испугалась жена. — На тебе лица нет.
Скрывать не было смысла, и он все рассказал. Ждал упреков, готов был к долгому спору, к ссоре. Даже к слезам жены приготовился, хотя она на его памяти плакала только однажды. Но она как-то странно похмыкала, потом совершенно спокойно села в кресло, достала из ящика стола сигарету, закурила, жадно вдохнула дым и мягко сказала:
— Странно у тебя все получается... Не поговорил, не посоветовался. Как снег на голову... Несерьезно как-то, по наитию.
Он сдвинул брови:
— Серьезно или нет, а дело сделано — не откажешься.
— По правде сказать, чего-то такого я от тебя давно ожидала, уж очень сильно ты природу любишь. Но чтобы вот так, вдруг, как будто бы меня и нет на свете и не надо со мной советоваться... Нет, не думала, что ты так можешь поступить. Обидно мне, честное слово. Обидно.
— Но я же и сам не знал, что так получится, — стал он оправдываться. — Накипело здесь, понимаешь? Знаешь ведь, что на селе сейчас делается — газеты читаешь...
— Знаю. Читаю, — кивнула она и, прищурившись, наклонила к плечу голову, крепко зажала губами сигарету.
— Вот и всколыхнуло меня.
Она выпустила клубок дыма, и он, расходясь, спрятал на миг ее лицо. Деловито, как на приеме больного, спросила из дыма:
— И полегче стало? Горечи поубавилось?
Андрей Данилович простодушно кивнул, и тогда она улыбнулась, но тут же прикрыла рот рукой с дымящейся меж пальцев сигаретой, а когда убрала руку, то губы опять были стянуты в прямую нитку.
— Понимаю, — протянула она и задумалась.
Он беспокойно сидел на тахте, смотрел на жену и прикидывал, что будет дальше. Она молчала, думала, и он сказал:
— Так и получилось. И я не жалею. А теперь нам что-то решать надо... Может, я куда поближе поеду, поработаю, а там посмотрим. Яснее все дальше станет.
— Подожди, Андрюша. Успокоиться надо, свыкнуться с твоим этим решением, с мыслями собраться, а то у меня от этого разговора голова разболелась.
А на другой день утром к заводоуправлению мягко подкатила зеркально-черная машина секретаря горкома партии. Машина с тремя нолями на номере. В его приезде не было ничего удивительного, бывал он у них на заводе часто, а в тот день у директора собирались на совещание сталевары — видимо, к директору и приехал. Но неожиданно открылась дверь его кабинета, а не директорского, и секретарь горкома зашел к нему.
Легкий в поступи, он порывисто шагнул за порог, а за его спиной замаячило испуганное лицо секретарши. По старой армейской привычке встречать начальство Андрей Данилович вытянулся во весь рост.
— Принимай, Лысков. Не ожидал? — воротничок белой рубашки секретаря горкома был накрахмален до костяной твердости. — Давно не виделись, вот и решил зайти по пути, проведать.
— Гостям всегда рады, — сказал Андрей Данилович.
Секретарь горкома кивнул и сел на валик дивана, словно подчеркивая, что он зашел ненадолго, мимоходом. Осмотрелся и сказал:
— Кабинет у тебя ничего себе, подходящий. Работать бы тебе да работать, в таком кабинете до пенсии, а ты, значит, уезжать собрался. Слышал я о вчерашнем вашем собрании. Скажу честно, приятно мне было узнать, что каким ты был в молодости, таким и остался — на передний край все тянет. Молодец, ничего не скажешь. Только... учти, у нас тоже не тыл. Потом еще — у тебя же семья. Жену твою мы из города не выпустим. Что же, врозь будете жить? Имей в виду — семейные драмы у нас не поощряются. — Увидев, как сердито вскинулся Андрей Данилович, он засмеялся и предостерегающе поднял руку: — Не делай строгих глаз. Шучу, конечно. Не прими всерьез. Дело это ваше, семейное, сами разберетесь. Другое меня волнует... На заводе собираются блюминг-автомат строить, крупнейший, заметь, в мире, а ты в такой момент сбежать собрался.
— Не я же буду строить.
— Ясно, что не ты. Но подумай, сколько на завод новых людей придет. Всех хорошо устроить надо. А кто же это лучше тебя сделает? Потом еще такое: задача сейчас не председателями колхозов людей посылать, а убедить специалистов сельского хозяйства, что их место не в городе, а в деревне.
— А когда председателями посылали, то направили в деревню одного работника райисполкома из города, — строптиво сказал Андрей Данилович. — До этого он в деревню только отдыхать ездил.
Секретарь горкома усмехнулся:
— Всякое случается... А сам ты почему тогда не поехал?
Вопрос огорошил Андрея Даниловича. В самом деле, почему?
— Не думал как-то тогда об этом, в голову не приходило. Не понимал еще, может быть, где мое настоящее место...
— Тогда вот не понимал, а теперь критику наводишь... Но взгляни на дело с другой точки зрения: может быть, и правда тот горисполкомовский товарищ село плохо знал, зато по его примеру сколько настоящих хозяев в деревню поехало. Вот и разбирайся, чья правда. Политика.
— Он сейчас там такую политику наводит... Карусельная установка ему понадобилась, а кормов-то и нет.
— Корма рано ли поздно, а будут, но людей к новым методам приучать потрудней. Одно это твое заявление очень хорошо показывает, каким ты специалистом сельского хозяйства на заводе стал...
Андрей Данилович обиженно сказал:
— Возможно, что и так... Но все же думается...
— Эх, Андрей Данилович, когда люди серьезное решение принимают, то они должны все твердо знать, — секретарь посмотрел на часы и поднялся, — а ты — «возможно, думается...». Вот и мне думается, что лучше тебе остаться здесь, где ты сейчас нужнее. — Он все за него решил, сказал: — Работай и не чуди. — А у двери обернулся и добавил: — Насчет самолюбия и прочего — не беспокойся. На следующем собрании ваш секретарь партбюро скажет, что в деревню тебя не отпустил горком партии.
7
Забыв тогда в саду, зачем его послала теща, Андрей Данилович словно очнулся, когда солнце стало сильно припекать спину, пошевелил лопатками и сообразил, что он уже не стоит над кустами смородины, а сидит на трухлявом обрезке бревна; теща небось заждалась — надо слазить в погреб.
Обогнув сарай, он вошел в него, ухватился за железное кольцо и сдвинул тяжелую крышку, открывая темный провал лаза.
Снизу, оттуда, где в глубине сухого, обшитого досками погреба терялась деревянная лесенка, густо, крепко пахло яблоками. Запах яблок перебивал все остальные запахи, никакой другой не шел с ним в сравнение — ни запах квашенной в бочке капусты, ни маринованных груш... Сидр вот только однажды перебил этот запах, но о сидре лучше было не вспоминать. Нагнувшись, он уперся руками в пол по краям лаза, сбросил в темноту ноги и, повисев так, нащупал ногами лесенку.
Доставая стеклянные банки с вареньем и сливовым компотом, он выставлял их на пол, а потом, закрыв лаз крышкой, носил банки в сени.
В доме все встали. Дочь убирала комнаты, а жена помогала теще готовить. По ее смущенному виду и по каменному лицу тещи он догадался: жена уже успела не угодить своей матери. Из комнаты вышел сын — руки в карманах штанов, широкие плечи развернуты. Прошелся туда-сюда по коридору и втиснулся боком в кухню.
Жена погнала его:
— Не мешайся. И без тебя тесно.
— Да-а... — забасил он. — Есть же хочется.
— Потерпи. Вот управимся...
Всегда так получалось: если ждали гостей, утром в доме не могли поесть толком. Андрей Данилович взял в сенях кастрюлю с холодными щами, сел в комнате на тахту, расстелил на коленях газету и позвал сына. Ели щи прямо из кастрюли, сын, пододвинув стул, сидел напротив, касаясь коленями его колен. Ел он деликатно, не торопясь. Андрей Данилович посматривал на его чернявые, гладко зачесанные волосы, на смугловатое лицо, на тонкий сухой нос, и ему было приятно, что сын так на него похож; окреп, раздался в плечах, в груди, и все, пожалуйста, — вылитый отец.
— Отнеси им туда, на кухню, — отдал он сыну пустую кастрюлю.
Сын скоро вернулся в комнату, и он ему сказал:
— Пойдем поработаем немного в саду. Землю хоть, что ли, возле деревьев слегка перекопать. Смотрел сейчас — совсем сухая земля, твердая... Запустили мы сад, просто безобразие.
Сын недовольно ответил:
— Но мне скоро на тренировку.
Кажется, в то время он увлекался волейболом.
— Как скоро?
— К часу.
— О-о... До часа мы с тобой знаешь еще как наработаться можем. Как раз и разминка тебе... Пойдем.
Очень хотелось ему побыть в саду с сыном, пускай и не по-настоящему поработать, а так, хотя бы для видимости.
— Пойдем, пойдем, — настойчиво повторил он. — Не ленись.
Сын вышел в сад с явной неохотой. Не вышел, а поплелся следом и работал вяло — не копал землю, а ковырял ее острием лопаты и брезгливо морщился, если вдруг с комом земли выворачивал красного земляного червя.
Андрей Данилович сказал с горечью:
— Чего ты так боишься этих червей? Укусят они тебя, да?
— Почему это я их боюсь? — огрызнулся сын. — Просто противно, потравить бы их всех как-то надо.
