Григорий Ходжер - Белая тишина
Вот с того теплого мартовского дня все и началось, что ни день — новости? Одна интересней другой. В Хабаровске, в Николаевске, на Сахалине, во Владивостоке (города-то какие, не выговоришь даже) менялись власти, народ волновался. А война все не кончалась, говорили, что новые люди у власти не хотят кончать войну, они хотят воевать до победы. Теперь говорили, чтобы закончить войну, надо изгнать тех людей у новой власти и захватить власть рабочим и крестьянам.
Пиапон часто выезжал в Малмыж, слушал эти известия, и голова его пухла от всяких мыслей. А тут еще Митрофан с Надеждой совсем перестали получать письма от сына, и Надежда сохла с горя.
— Вот вам и жизнь без царя, — твердил старый Колычев, — Все пошло прахом без самодержца нашего. Это что, еще натерпитесь, помяните мое слово. Бог на небе не потерпит…
Пиапон совсем растерялся, он ничего не мог понять, что происходит вокруг, и никто толком не мог ему объяснить. Пиапон нутром чувствовал, что на земле поднялась невиданная пурга, она крутила снежные вихри, и снежная крошка слепила людям глаза, вой пурги сводил людей с ума. Нет, не совсем так, не снежные вихри крутила пурга, крутила она человеческие жизни, человеческие судьбы. Все, что слышал Пиапон, было не понятно, не ясно. Даже то, что происходило в семье Колычевых, было не ясно. Старик Колычев стоял за царя горой и молился за него, сын его Митрофан против царя, а сын Митрофана — Иван воюет с германцами. Знает ли он за что воюет? Может, знает: он среди грамотных людей находится. Вот и разберись, в семье трое мужчин, и все по разному пути идут.
Пиапон смотрит на медленно движущиеся льды по середине Амура и думает, что как бы ни был могуч Амур, все же он вынужден будет сдаться морозам, какая бы пурга не поднялась на земле, она прекратится когда-нибудь и наступят ясные, солнечные дни. Может, сейчас уже установилось спокойствие на земле, закончилась война, наладилась жизнь, сын Митрофана возвратился домой. Все может быть. Но пока Амур не встанет, Пиапон так и будет находиться в неведении.
Томился неизвестностью и Богдан. Он уже несколько раз порывался сходить на лыжах в Малмыж, но каждый раз его удерживал Пиапон: лед на протоке был тонок и было опасно пробираться по нему.
Богдан за год окреп, возмужал, восемнадцатилетний юноша не уступал в силе некоторым зрелым мужчинам. Молодые женщины подшучивали над ним, прикидывались влюбленными, обещали изменить мужьям и вводили стеснительного юношу в краску. Известие о свержении царя Богдан воспринял так же равнодушно, как и все няргинцы.
«Был царь, не стало его, кто-то будет вместо него», — подумал Богдан и позабыл бы он об этом событии, если бы не последующие сообщения с верховьев и с низовьев Амура. Эти сообщения взволновали молодого охотника и заставили призадуматься. «Почему был изгнан царь?» — впервые спросил он. Но кто мог ему объяснить, почему был изгнан царь? Пиапон пересказал слова Павла Глотова, но юношу это не удовлетворяло. Митрофан, которого раньше Богдан считал всезнающим, тоже не мог ничего объяснить.
— Дед, провели бы русские в наше стойбище железные нити, и мы могли бы, сидя в стойбище, слушать все новости, — говорил Богдан, глядя на грохочущий Амур.
— Да, это было бы хорошо, — поддержал его Пиапон. — Только кого найдешь понимающего в этих…
— Аппаратах, — щегольнул юноша своим знанием.
— Может, ты уже все понимаешь, ведь ты часто встречаешься с хозяином железных ниток.
— Нет, там все сложно. Русский тот говорит, надо долго учиться, чтобы передавать и принимать разговоры.
— Вот и учись.
«Так же говорил большой дед», — подумал Богдан и вспомнил рассказ Баосы, как он принял телеграфную линию за ловушку на пролетающую дичь…
Однажды утром, когда рыбаки пришли на лов рыбы, их встретила тишина. Амур застыл. Присмирела могучая река. Ночью выпал небольшой снег, припорошил лед, прибрежные тальники. Куда ни взгляни — кругом первозданная белизна. И тишина. Белая тишина на Амуре. Надоедливые вороны исчезли куда-то, сороки-трещотки замолкли в густых тальниках. Все замерло вокруг, казалось, что все живое скорбит над Амуром.
— Тишина, хорошо, — сказал зять Пиапона.
— Дед, — обратился Богдан к Пиапону, — дня через два, три можно в Малмыж?
— Можно, — согласился Пиапон.
Но ни через три, ни через пять дней Богдан с Пиапоном не смогли съездить в Малмыж: после ледостава рыба стала ловиться, да все крупная, жирная.
На десятый день после ледостава на Амуре, когда они вернулись вечером домой с богатым уловом, их поджидал Митрофан.
— Первую почту гоню, — сообщил он и, не выдержав, воскликнул: — Пиапон! Власть взяли большевики. Ленин главенствует! Понял? Выходит, что это наша власть, она сразу заявила, что земля — землепашцам, а фабрики и заводы — рабочим. Вот как! А еще Ленин заявил — конец войне! Слышишь, конец войне, выходит наш Иван скоро возвернется домой. Надя радуется и опять плачет. Но это ничего, пусть плачет, от радости не засохнет.
— Хорошие новости принес, Митропан, — сказал Пиапон. — Очень хорошие, мы ждали их. Богдан давно собирался сходить на лыжах, да я не пускал — лед слишком тонок был. А потом рыба пошла, хорошо пошла.
Пиапон вспомнил слова Павла Глотова, когда он, упомянув имя Ленина, добавил: «Запомни, Пиапон, это имя, оно тебе не раз встретится в жизни». Прошло всего два года, и Пиапон второй раз услышал это имя. Но Пиапон многое забыл из того, что рассказывал Глотов, перепутались понятия, казалось бы, усвоенные накрепко. Большевики, меньшевики, Ленин… Пиапон не мог распутать этот клубок и махнул рукой: он знал главное — большевики и Ленин боролись с царем, чтобы уничтожить его, уничтожить хозяев фабрик, хозяев земель. Теперь они у власти, теперь вся жизнь изменится… Но как она изменится — это тоже было не ясно.
— Кто такой Ленин? — спросил Богдан.
— Он главный большевик, он боролся с царем, чтобы рабочим и крестьянам лучше жилось, — ответил Митрофан.
— Это я понял, ты расскажи, кто он такой, как боролся.
— Откуда я все это могу знать, я про тебя-то не все знаю.
Богдан опять был разочарован в Митрофане. Как же так? Митрофан русский, живет в русском селе, где летом пристают пароходы, а зимой ямщики меняются на этом полустанке, у них хозяин железных ниток и как же он не знает о человеке, который боролся за народное счастье. Все это было непостижимо. И расстроенный Богдан сказал:
— Ты же русский.
— Ну и что? — не понял Митрофан.
— Ты должен все знать.
Митрофан пристально поглядел на расстроенное лицо Богдана и понял, что тот глубоко обижен.
Известие, привезенное Митрофаном, было важное и интересное, потому Пиапон послал младшую дочь Миру за соседями. Пришли жители большого дома: Улуска, Дяпа, Калпе, Хорхой, они еще днем приехали с лесозаготовки навестить жен и детей. За ними пришел Полокто с сыновьями Ойтой и Гарой. Приплелся Холгитон. Гости расселись кто где мог, табуреток всем не хватало. Митрофан вновь повторил свой рассказ и закончил так:
— Пришла наша власть, простых людей, рабочих и крестьян. У помещиков отбираем земли, у хозяев отбираем заводы и фабрики. Народ становится хозяином. Всех богачей уничтожим!
Некоторые из сидящих не понимали того, что говорил Митрофан, хотя он говорил по-нанайски. Но никто не стал переспрашивать.
— Как это понять — уничтожить? — спросил только Холгитон. — Убить?
— Не знаю, — ответил после раздумья Митрофан. — Всех, наверно, не будут убивать.
— А Американа надо убить! — неожиданно жестко проговорил Холгитон.
— Санька Салов тоже богач, — сказал Калпе.
— И Ворошилин.
— И торговец У.
Еще некоторое время продолжался подсчет местных богачей, и все это время Полокто не проронил ни слова. Он сидел с застывшим лицом, и казалось, что он безразличен ко всему на свете, а более всего к проходившему горячему разговору. Разговор этот продолжался за ужином, и гости разошлись только тогда, когда недовольная Дярикта при них начала стелить постели.
Утром Митрофан повез почту дальше, колокольчики на дугах его лошадок зазвенели над Амуром. Через день-два Амур ожил, потянулись почтовые кошевки с колокольчиками, длинные скучные обозы, упряжки нарт. Богдан в эти дни повез в Малмыж к Колычевым нарту отборных сазанов и сомов. Там он зашел в лавку Саньки Салова, где теперь хозяйничал приказчик, где встретился с вернувшимся из Николаевска управляющим Шаргинского лесозавода.
— Черт те знает, что происходит в городе, — рассказывал управляющий, тучный малоподвижный мужчина с толстой шеей и расплывшимся лицом. Он мельком взглянул на Богдана и хотел продолжить рассказ, но приказчик подал ему знак. Управляющий остановился на полуслове и спросил:
— Он знает язык?
— Оно знакомец хозяина-с, — определил Богдана приказчик. — Хозяин благосклонно относится к ним.
