Владимир Малыхин - Наследник
надеждой подумал: "Черт возьми, а может это и есть начало тех перемен, которые все мы так ждем!
Может быть я ошибался, обвиняя во всем Сталина? Может, это произвол НКВД? " — И он решил
задать главный вопрос: — Извини, Ян, но неужели все происходило и происходит без его ведома? Как
же в таком случае... — Ян резко перебил его: — Прекрати! Не будь карасем-идеалистом! — помолчав,
глухо проговорил: — Впрочем, все мы были такими карасями, — он отодвинул недопитый стакан
остывшего чая и надолго задумался. Георгий тоже молчал, с нетерпением ожидая продолжения этой
неожиданной для него исповеди. Наконец, Ян провел по лбу ладонью: — Однажды Менжинский
сказал нам: — Имейте в виду, что у ЧК один хозяин — партия, а не кто-либо другой... Сказать-то
сказал, но... и сама партия тогда уже привыкла думать, что истина глаголит только одними устами...
— Первый тур политической игры тогда уже был Им выигран. — Ян поднял голову и посмотрел на
Георгия, их взгляды встретились. Да, именно так! — кивнул он головой.
— Настал второй, в котором главную роль должны сыграть вот эти вещи, — он указал на
чекистский значок у себя на груди, изображающий щит и меч. Вот тебе и весь Термидор! — Георгий
не находил слов, он был смущен и подавлен словами Яна. Он ожидал от разговора с ним чего угодно,
но не такого. Ян поднял голову, увидел растерянное лицо Георгия, положил руку ему на плечо и
устало произнес: — Да, все именно так! И ты должен это знать... — Георгий прошептал: — Аты? Что
решил ты? — Ян тяжело поднялся: — Ладно, Георгий, мне пора... — Георгий тоже поднялся: —
Оставайся; куда тебе в такой час? — Нет, заеду к матери в Лялин переулок... Я ее не видел сто лет. . —
Но как ты сейчас туда доберешься? — Во дворе — дежурная машина, не думал, что мы с тобой так
разговоримся... — Они вышли в прихожую, Георгий подал ему плащ.
— Останься. — нет, нет.
— Тогда я тебя провожу до машины.
— Не надо, — нахмурился Ян.
— Ну что ты, в самом деле, как это "не надо"? Обязательно провожу.
— Я тебя очень прошу — не провожай, — сказал Ян.
— Попрощаемся здесь.
Георгий удивленно посмотрел на него:
— Но почему?
— Послушай меня, не надо.
Георгий пожал плечами. Ян невесело усмехнулся:
— Не надо...
— Георгий еще раз пожал плечами, не понимая или не желая его понимать.
Ян протянул ему руку:
— Желаю тебе твердости духа! И, чтобы не случилось, будь всегда самим собой. Именно этого не
хватило мне. Поцелуй Аню и моего друга Витьку. Прощай.
Георгий взял его руку в свою большую ладонь, притянул к себе и они молча надолго крепко
обнялись. Когда за Яном захлопнулась дверь, Георгий некоторое время стоял в прихожей, не спуская с
двери задумчивых глаз, словно хотел увидеть завтрашний день Яна...
Войдя в столовую, он увидел сидящих на диване полуодетых Анну Семеновну и Виктора. Он
сделал большие глаза:
— Вы не спите?!
— Как видишь, — сказала Анна Семеновна.
— Думаешь, мы не знаем, кто у нас был? Знаем! Да, Витя?
— Да, — сказал Виктор. — Дядя Ян.
— Но мы поняли, что вам хотелось поговорить наедине, да, Витя? И поэтому решили вам не
мешать. Мы надеемся, что ты оценишь наш такт. А теперь рассказывай! — Георгий Николаевич
невольно улыбнулся: — Ну и ну. . Значит вы и не думали спать? А мы-то думали... Ну и молодцы... —
Ладно, ладно, нам не нужны комплименты, — перебила его Анна Семеновна, — рассказывай!
Георгий Николаевич посмотрел на часы: — Ого! Расскажу, но не сейчас... Сейчас давайте спать, мне
завтра рано на завод, а Виктору в школу.
— Но это не честно, — сказал Виктор, — мы ведь специально ждали...
Анна Семеновна хотела поддержать Виктора, но заметив, что Георгий Николаевич ей подморгнул,
сказала:
— Ну ладно, на этот раз послушаемся. Время и в самом деле не для разговора. Укладывайся, Витя.
Утро вечера мудренее.
— Ну вот так-то лучше, — сказал Георгий Николаевич.
— Вы-то сегодня пошепчетесь, — недовольно проговорил Виктор, — а мне — до завтра...
В спальне Анна Семеновна спросила:
— С Яном что-то случилось?
Георгий Николаевич положил руку ей на плечо:
— Пока нет, но все может быть. Больше, дорогая, ничего сказать не могу. Сам ни черта не знаю.
Сейчас он поехал к вашей матери в Лялин. Думаю, что нам надо быть готовыми ко всему. — Анна
Семеновна прижалась к его груди и тихо спросила: — Ко всему, ко всему?! — Он погладил ее волосы
и вздохнул: — Сама видишь, что вокруг. . — Она всхлипнула.
— Не надо, Анечка... Давай спать, ты ведь сама сказала, что утро вечера мудренее.
— Кто втерся в чин лисой, тот в чине волком будет, — вдруг прошептала Анна Семеновна. — Ты о
ком? — не понял Георгий Николаевич. — О нем самом, который Ежов, — тихо проговорила она, —
он мне напоминает Махно, такой же недомерок и глаза зверские, если б еще волосы до плеч — был
бы вылитый... — Да что Ежов! — тоже шепотом сказал Георгий Николаевич, — это калиф на час, —
повторил он словаЯна. — Ложись, Аннушка, ты вся дрожишь, — сказал Георгий Николаевич. — У
меня и у самого голова — кругом. Давай спать.
В ту ночь никто их них не уснул. Анна Семеновна с тревогой думала о том, что ей сказал Георгий.
Виктор, которого удивил и насторожил необычный ночной приезд дяди и его долгий разговор с отцом
старался догадаться о чем они секретничали. Думая об этом, он, почему-то, вспомнил плакат "Ежовые
рукавицы", который недавно повесили в школьном зале. На том плакате был изображен новый нарком
внутренних дел, схвативший мертвой хваткой своими ежовыми рукавицами целую "волчью стаю"
врагов народа. Один из них, в пенсне и с бородкой, был вылитый дядя Марат. .
Георгий Николаевич, вспоминая подробности разговора с Яном, видел перед собой его
проваленные, воспаленные глаза и бледное лицо с пульсирующей жилкой на правом виске. "Не
наложил бы он, грешный, на себя руки — подумал Георгий Николаевич. Поначалу эта мысль
испугала. Но она уже не ускользала из сознания. И чем дольше он об этом думал, тем больше стал
находить оправданий такому исходу. Под утро, измученный своими мыслями, чуствуя глухие и
частые удары сердца, он окончательно утвердился в своем решении: "Я бы понял Яна! Да, я бы его
понял...".
* * *
Но предчувствия обманули Дружинина. Он не учел оперативной хватки "Ежовых рукавиц". Яна
арестовали на следующий день в самом здании НКВД вместе с женой. Будучи уже арестованным, он,
для облегчения задачи своих бывших коллег, позвонил жене на улицу Мархлевского, где они
временно остановились, и попросил ее зайти за ним на Лубянку. Он сказал ей, что у него два билета в
консерваторию на концерт Буси Гольдштейна...
* * *
... Этот арест был страшным ударом для Дружининых и всех их родственников. Мать и сестры не
хотели в это поверить, они говорили, что если даже такое случилось, то эту ужасную ошибку со дня
на день исправят и ему принесут свои извинения. — Ведь его же лично знал сам Сталин, — говорила
мужу Анна Семеновна, — я сама однажды на даче была свидетельницей их разговора по телефону. —
Именно поэтому, — проговорил Георгий Николаевич, — не надо строить никаких иллюзий.
Что касается Виктора, то он был убежден и всем об этом говорил, что дядю Яна не арестовали, а
под чужой фамилией послали со специальным заданием в фашистскую Германию, слух же об его
аресте распустили специально, чтобы сбить с толку ищеек Гиммлера.
Между тем, тучи над головой Дружинина сгущались и вскоре грянул гром. Георгий Николаевич,
как было заведено в то время, написал заявление о том, что арестован его родственник, родной брат
жены. Через короткое время он узнал, что в партком завода поступила анонимка, где его
дополнительно обвиняли в связях с целой группой арестованных врагов народа. В этой анонимке
были названы многие люди, с которыми он в свое время воевал, учился и работал, значились там и
Нодели... Надо сказать, что Георгий Николаевич этому не очень удивился, больше, пожалуй, удивляло
то, что его самого так долго оставляли в покое. При обсуждении "дела" Дружинина на парткоме
никакие доводы и объяснения в расчет не принимались. А когда он, разгорячившись, заявил, что
"имярек" по его убеждению злостно оклеветан, как оклеветан сейчас и он сам, его участь была
решена. Его исключили из партии, а после утверждения этого решения на бюро райкома, сняли с
