Григорий Терещенко - Счастье само не приходит
Черные глаза рабочего посмотрели на Зою приветливо и понимающе.
— Остановок шесть ехать. Я скажу тогда.
Тетка встретила Зою тепло.
— Кровинушка ты моя, — всплеснула она руками.— Дай-ка мне на тебя посмотреть. Какая большая стала...
— Не тарахти, — строго прикрикнул теткин муж.— Девочка с дороги, а ты... Собирай на стол, чаю попьем вместе.
Зоя быстро освоилась со своими обязанностями. Она убирала квартиру, готовила ужин. Иногда возила какие-то свертки и чемоданы для теткиных знакомых.
Тетка с мужем работали где-то в торговле. На работе она была занята не так уж долго. Но иногда пропадала по целым дням, появлялась поздно и, прикрыв окна шторами, сразу ложилась в постель.
Как-то за обедом тетка спросила:
— Ну, нравится тебе в городе?
— Конечно, нравится, — ответила Зоя. — Вот только учиться бы...
— Отстала с переездом. Теперь не догонишь. С осени пойдешь.
К ним частенько наведывались гости. Особенно один мужчина с длинными, как у женщины, волосами. Дядя недолюбливал его, называл «хабарником» и «делягой». Но когда тот появлялся, заискивающе заглядывал ему в глаза.
Однажды, поздно вечером, когда была распита не одна бутылка коньяка, дядя растолкал заснувшую Зою и сказал:
— Перехватил малость наш гость дорогой. Проводи его до троллейбуса.
Зоя не торопясь набросила халат, пальтишко. Ей так не хотелось идти в холодную ночь!
— Дядя, мне не хочется. Поздно уже...
— Надо, надо, доченька.
Тетка, сидя за столом, неодобрительно покачала головой. Пришлось идти.
Не прошли они и нескольких шагов, как мужчина обнял ее и попытался поцеловать.
— Пустите! — стала вырываться Зоя.
Но тот и не думал отпускать ее. Тогда Зоя выпрямилась и внезапно укусила его за нос. Мужчина выпустил ее, полез в карман за платком, а Зоя бросилась бежать.
— Ах ты дрянь такая! — закричал он ей вслед.— Мы с тобой еще рассчитаемся!
Зоя появилась на пороге дома взволнованная, со слезами на щеках.
— Что случилось? — удивился дядька. — Чего так быстро?
— Он... он приставал ко мне... Я его укусила...
— Ну, захмелел мужчина. Ничего тебе не сделалось бы... Да ты знаешь, что это за человек?! Сейчас же догони и извинись!
— Ни за что!
Тяжелая рука схватила ее за ворот пальто и вытолкнула в черноту морозной ночи.
Над головой ярко светилась красноватая звезда. Зоя быстро замерзла.
«Пойду ночевать к подруге...» — решила она и постучала в окно соседского дома. Ей открыли. Соседка напоила горячим чаем, уложила спать вместе с дочкой. А утром принесла Зое записку и отдала, виновато улыбаясь:
— Вот... бегала к твоим...
Тетка писала: «Зоя, не дури, возвращайся домой».
Но Зоя не вернулась. Она пошла в горком комсомола и попросила направить ее в профессионально-техническое училище...
...Зоя шла в контору управления и вспоминала свое детство. Слова Комашко все не выходили из головы. «А что, если правда, как быть тогда?! Может, Остап на словах простил, а в душе... Нет, Остап не Арнольд. Он простил. Он же честный человек!»
Зоя не представляла теперь свою жизнь без Остапа.
6
За столом президиума в центре сидела секретарь комсомольского бюро Люба Зинченко. Рядом с ней Григоренко, чуть подальше — Остап Белошапка...
Сабит примостился в последнем ряду. Но и там, над всеми головами, виднелся его черный, как смола, ежик.
Люба, открывая собрание, не могла справиться с волнением. Вроде и не робкого десятка, а вот поди ж ты...
— Товарищи! По поручению городского комитета комсомола, — произнесла она дрогнувшим голосом,— вручаю Сабиту Нариманову комсомольский билет на вечное хранение.
Сабит подошел.
Люба подала ему билет, как положено — пожала руку и добавила:
— То есть на всю жизнь.
У Григоренко даже комок к горлу подступил. Так все вышло и торжественно и просто. Удивительные это слова: на вечное... Старшему поколению не оставляли билетов навечно. Требовали сдавать. Может, напрасно требовали. Но у комсомольцев тех времен остались навечно подвиги, мужество, беззаветная любовь к Родине...
— Товарищи, — смущенно произнес Сабит, — мало-мало жалко расставаться с молодостью. Теперь я кандидат партии и крепко обещаю вам — буду стараться быть достойный этого звания каждый день, каждый час. Партия — это моя жизнь. И это собрание останется в сердце на всю жизнь...
Под громкие аплодисменты Сабит с высоко поднятой головой пошел к своему месту.
— Внимание... — подняла Люба руку. — В бюро комсомольской организации поступило заявление комсомольца Остапа Белошапки, в котором он просит рекомендацию в партию.
Остап встал.
— Вопросы есть?.. — спросила Люба. — Пожалуйста...
— Для чего вступаете в партию? — раздался чей-то голос из последнего ряда.
Простой, казалось бы, вопрос. А попробуй ответь...
— Почему хочу вступить в партию? — начал волнуясь Остап. — Я понимаю так: в партии жизнь не пройдет зря... Хочу больше приносить пользы... всем людям...
Остап внезапно замолчал. Что еще сказать? Сразу нахлынуло множество мыслей, но как их выразить словами, чтобы все поняли, поверили?
— Садитесь, товарищ Белошапка, — сказала Люба. — Кто хочет высказаться?
— Белошапка хороший руководитель, — донеслось из зала.
— Знаем его! Голосовать!
— Голосовать!
— Есть предложение дать рекомендацию в партию!
— Ставлю на голосование.
— За... тридцать один, тридцать два... Я — тридцать третья. Против: один, два... А ты, Светлана?
— Воздерживаюсь.
— Кто еще воздержался? Так... три, четыре...
— Большинством голосов мы даем рекомендацию в партию комсомольцу Остапу Вавиловичу Белошапке.
«Не все доверяют, — подумал Григоренко. — Пожалуй, это и правильно, что не единогласно. Общее доверие еще заработать нужно».
— Переходим к следующему вопросу: «Задачи комсомольцев в связи с новыми заданиями комбинату». Слово имеет Сергей Сергеевич Григоренко — директор комбината.
Григоренко был краток. Говорил только о строительстве завода вторичного дробления и открытии нового участка по изготовлению полированных плит.
— Переходим к обсуждению. Кто выступит первым? Первому — без регламента, — обратилась к собранию Люба.
Желающих нет.
Сергей Сергеевич всматривался в лица. В зале тихонько разговаривают, перешучиваются. Значит, не задел за живое.
— Товарищи, не задерживайте себя...
Белошапка кивнул Любе, мол, давай я.
— Слово предоставляется Остапу Белошапке, — объявила Люба. — Прошу записываться для выступления.
Григоренко слушал Остапа и замечал, что в зале с каждой минутой становилось все оживленнее. Вот прозвучала громкая реплика, потом смех. Это Остап Светлану задел, которая бегает из цеха в цех неизвестно почему: то ли женихов ищет, то ли работу полегче... «А, вот и в мой огород камушек. На работу принимаем кого угодно, даже прогульщиков... Правильно подметил! Так... Теперь и до себя добрался...»
— Важный участок мне доверили: поручили вести все строительство комбината. Главный объект — вторичное дробление. Может, для кого строительство — проза, будни. Работа, и все. А я шире смотрю на это... И сразу за все хочется схватиться, все перевернуть, все силы отдать... Чем больше ответственность, чем больше спрос с меня, тем жить интереснее!.. — Остап замолчал, хотел, видимо, еще что-то сказать, но затем передумал и, махнув рукой, сошел с трибуны.
В зале сразу поднялся шум. Взметнулся лес рук.
— Дай слово!
— Запиши!
— Левый фланг желает говорить!
Выступающие сменяли друг друга.
— План дробления перевыполняется. Так некоторые думают, что можно загорать. Где перспективы...
«Завести на комбинате анкету: «Твое мнение о резервах производства», — пометил у себя в блокноте Григоренко.
— Иной считает себя культурным, как же — десять классов закончил. О чем угодно рассуждать может, а как чертежи читать, он — нуль без палочки. В наше время мало быть грамотным, нужно и в экономике разбираться, и чертежи без посторонней помощи читать...
— Надо научиться ценить каждую минуту. Некоторые отшучиваются: мол, работа не волк, в лес не убежит, — но это лодыри. Один опоздал на десять минут, другой раньше ушел на обед... Если подсчитать, сколько времени уходит на перекуры, болтовню, споры с мастерами... Особенно на участке мастера Бегмы. И это — на главном объекте...
— Всякий простой на строительстве должен рассматриваться как ЧП...
— Я выступаю от имени трех дробильщиков. Если вторичное дробление сейчас основной объект, просим перевести нас туда. Мы всегда втроем. У нас принцип: что бы мы ни делали, от нашей работы должен полезный след остаться! Надолго остаться...
Григоренко улыбнулся. «След... надолго остаться... А надолго ли сделанное мною сохранится? Многое ли смогу еще?..»
