Журнал современник - Журнал Наш Современник 2009 #2
Жизнь двинулась дальше, ни шатко, ни валко, а все же еще одним сотрясением закончилось лето.
В каникулы Бориска обретался дома, с бабушкой и малышом. Лагеря старых времен, когда-то окружавшие Краснополянск, или растащили на стройматериалы местные дачники, а кое-что и прямо на дрова, или, напротив, застроили двухэтажными коттеджами, расквадратили заборами один другого выше, распродав предварительно ранешнюю пионерскую землю, на сотки, пока не шибко драгоценные, как при столицах и больших городах, но все же и не дешевые уже, нараставшие ценой год от года. Взрослые поговаривали, что и главный, в двадцати верстах, город не просто заглядывается на земельные краснополянские возможности, но и уже делает первые финансовые вложения.
Словом, толковали всякое, и довольно охотно, лишь изредка вспоминая, что всё это ребятне принадлежало когда-то да организациям, обязанным об этой ребятне хлопотать и заботиться. А теперь уж ничего из того доброго и почти совсем бесплатного, чего и вообразить нельзя, не осталось в помине.
Не для них лес рядом, и речка, и лагеря бывшие - едва не в каждой роще. Детям оставался ныне один только двор, хорошо еще, если не общественный, да дороги - асфальтированные или мощеные. И превеликое множество ларьков, киосков, магазинчиков, которые, как в каком-то диковатом и уж вовсе не русском городе, заняли все площади, все первые этажи, подъезды, подворотни - только и знают, что завлекают всякой ерундой - от китайских дрековых тряпок, обувок, магнитофонов до все заполонившего пива. Пей, молодняк, жри, одевайся, тырься в телевизор и ни об чем не думай: рай, да и только…
Так что перед Бориской, выходящим со двора, было только два пути - или в город, залепленный грошовыми магазинными вывесками, будто больной цветными пластырями, или от города - к речке, к березовой рощице, за которой начиналось другое поле, а там и новая, незнакомая, но чудная своим светом, высотой непорочно белых березовых стволов и шелестом листвы роща.
И вот в самой ближней роще, где паслась корова Яковлевны Машка, снова настигло Бориску что-то…
Как будто известие о чем-то неведомом.
Еще накануне, возвращаясь к вечеру из пробежки по дальним полям, ясное дело, с Глебкой за спиной, Борис услышал частое и тревожное мыканье Машки. Он, однако, значения коровьим возгласам не придал, мало ли чего не бывает.
Но утром, когда они еще завтракали, мыкающий коровий голос послышался снова - в открытую форточку. Бабушка, расставляя тарелки с пшенкой да вареные яички, заметила тоже:
- Видишь, чего-то неладно, с Машкой-то. Ты уж погляди, Боря. Да и молоко кончилось, загляни к Яковлевне.
Выйдя из дому, Бориска сразу легкой рысцой отправился в рощицу поглядеть на корову. Та мыкала часто, хрипло и горько как-то, а потом вдруг затихла. Боря подумал, что Машка, привязанная к березе, может быть, запуталась своей веревкой, и хотя корова слыла животиной умной и покладистой, мало ли в какие грехи впадает всякая сущая тварь. Борис был готов взять ее за большие рога, обвести не спеша вокруг дерева, распутать петли. Он уже представлял себе, как сделает это, и вдруг встал, как вкопанный.
На полянке, среди берез, стояла Машка. Вымя ее походило на переполненный до отказа, на странный и страшный мешок - никогда такого вымени Борька у коров не видел. И сиськи торчали в разные стороны, торчком.
Их, похоже, распирало молоко, которого, видимо, накопилось в корове сверх всякой меры.
Борька споткнулся и застыл от изумления. Уткнувшись в вымя, под Машкой стояла на задних лапах лохматая и рыжая беспородная собачонка и, торопясь, облизывала разбухшие коровьи соски.
Рядом суетились еще две такие же беспризорные дворняжки. Они радовались дармовой еде, но не обучила их нищая, беспутная жизнь сосать коров прямо из вымени, и они толклись возле других сосцов, становясь на задние лапы, а балансируя, опирались лапами на вымя, видать, доставляли беспокойство Машке, а то и оскребали ее пусть тупыми, но все же костяными ногтями.
Машке, наверное, было больно, но она терпела, потому что боль от молока, которое распирало ее вымя, была еще сильней. Вот отчего она мычала! Но ведь еще с вечера! Со вчерашнего дня! И теперь ей, выходит, стало легче, раз эти три жалких собачонки лижут ее, точно чужепородные телята.
- Ну, Яковлевна! - возмутился Бориска и кинулся к игрушечному домику, предварительно шуганув шавок.
Торопливо уговаривая Глебку не волноваться, терпеть и все запоминать, Бориска подбежал к хлипкому заборчику, проник сквозь такую же хлипкую заднюю калитку, вбежал в дом и крикнул:
- Хозяюшка! Яковлевна! Яковлевна!
Отворил дверь и, ничего дурного не ожидая, подбежал к старушке. Она спала, сложив ладошки на животе, и словно совсем забыла о своей работящей корове.
- Яковлевна! - еще раз крикнул Борька. - Ваша Машка не доена и ревет!
Тревога была обоснованна, голос громок и уверен, глухой проснется, но Яковлевна, видать, снотворное приняла, что ли? Такое бывает на старости лет, Бориска слыхивал.
Он подскочил совсем близко и схватил ее за руки, но тут же дернулся.
И вдруг понял: старуха была не живая. Померла. А Машка, хоть про свою беду мычала во весь голос, и про Яковлевну трубила. Но никто ее не услышал. А если и услышал, так не понял.
Бориска стремглав кинулся домой. Бабушка заахала, побежала по горев-ским, но мужчины, да и женщины рабочего возраста дома отсутствовали, одни старухи дряхлые.
Главное ведь обиходить покойницу, думал Борис. Бабушка и объяснила ему, к кому именно он должен сбегать, призвать к Яковлевне, а сама почти бегом побежала к Машке.
Борис бабушкины наставления исполнил бегом, старухи из домов выходили на край деревни без проволочек, почти тотчас, а он застал бабушку возле Машки.
Корова стояла смиренно, помахивала хвостом, по-своему радуясь, что наконец-то услышана и благодарствуя бабушку, которая освобождала ее от молока.
А бабушка тихо причитала и плакала, не утирая слез, - руки-то заняты. В ведро вместе с молоком струилась коровья кровь.
Надоив полведра розоватого молока, бабушка слила его на землю и снова принялась доить. И тогда, указав пальцем на маячивших в отдалении бездомных собачонок, Бориска рассказал ей, как они лизали вымя.
Бабушка стояла на коленях над ведром, а когда Борис рассказал про собак, доить перестала, всплеснула руками и прошептала:
- Да что же это! Неужто свету конец? Собаки корову лижут! Никогда не слыхивала!
Потом Яковлевну отпели в морге и похоронили. А через день пришла скотовозка с мясокомбината.
Машка упиралась, не шла по крутому взъему в расхлябанную автофуру. Дело было к вечеру, и собрался народ.
Все смотрели на Машкин отъезд тоскливо: мужики набычась, женщины со слезами. Когда мясокомбинатские умельцы принялись корову хвостать
вожжами, которые, видать, им часто пригождались в их грязной работе, мужики молча отодвинули их и окружили корову. Похлопывая по бокам, приговаривая ласковые слова, подвинули ее к машине.
Машка обернулась к людям, глянула на них недоуменным, жалостным глазом, взмыкнула, не то укоряя, не то прощаясь, и вдруг сама резко и прямо вступила на подъем, прядая ушами и взмахивая хвостом.
Скотовозка взвизгнула, фыркнула горьким выхлопом в лица горевских жителей и скоро пропала за поворотом.
Поразило, кольнуло Борьку: на проводы Машки, живой еще пока, народу пришло куда больше, чем на прощание с покойной ее хозяйкой…
12
Быстро отмахало время, и хотя Глебка уже изготовился в первый класс, главной фигурой его жизни, теперь уже вполне осознанно, был по-прежнему старший брат.
А Борис вымахал, превратился в широкоплечего крепыша. Конечно, ростом до Васьки Акселерата он все равно не дотягивал, но ведь тот и постарше был, так что перспектива оставалась за Борисом, а он получался шире и выглядел основательней.
Однажды за ужином, ни к кому не обращаясь в частности - ни к бабушке, ни к сыновьям, мама поведала о санаторных новостях, которые, похоже, и ее удивляли. А дело заключалось в том, что появился у них откуда-то новый заместитель начальника санатория по хозяйственной части, южный человек, по званию майор, а по имени-фамилии Хаджанов Махмут Гарее-вич. Правда, был у его настоящего имени русский перевод: Михаил Гордеевич, видать, для удобства здешнего уха.
И вот Михаил Гордеевич этот все в санатории перевернул. Достал в Москве деньги и завернул основательный ремонт, но санаторий закрыт не был. Поступило новое медицинское оборудование, о котором раньше и не слыхивали. Уже привезли силовые снаряды, как в кино показывают, и будет тренажерный зал. Для этого делают пристрой, совершенно новое здание, которое со старым соединит стеклянный переход на бетонных ножках.
Внизу - тяжелые тренажеры, наверху - физиотерапия и массажисты.
Но и это еще не все.
За санаторским забором майор делает тир! Да, да! Вообще-то он когда-то там и существовал, построили его в стародавние послевоенные годы, но, как известно, все течет, все изменяется. ДОСААФ, который там хозяйничал, накрылся медным тазом, замены хозяину не нашлось, и в тир городская власть навалила всякое барахло - метлы, ведра, запасы соли и даже мешки песку для гололедицы. Совсем пропало старое сооружение, и так-то приземистое, неказистое, на отшибе, всеми, в общем, забытое.
