Антти Тимонен - Мы карелы
Мийтрей достал из-за пазухи банку консервов и протянул Микки:
— Вот снеси бабушке и передай ей поклон от меня.
— Да что ты… — растерялся парень. — Не надо.
— Бери, бери. Мы люди свои. Вечерком, Микки, я дам тебе еще одну банку. Только ты должен помочь мне.
— Конечно, помогу.
И Мийтрей попросил паренька сбегать в соседнюю деревню.
— А как я выйду из деревни? — испугался паренек. — Ведь никого не выпускают ваши. Сам знаешь.
— Знаю. Ночью я буду стоять в карауле. Вон там. Я тебя и выпущу. Дам тебе записку, и ты снесешь ее. Кому — я скажу потом.
Микки согласился выполнить просьбу Мийтрея. Ночью Мийтрей сунул ему записку, запечатанную в конверт, банку консервов на дорогу и выпустил из деревни.
Но Мийтрей не знал одного: Микки мало-мальски знал грамоту. Выйдя из деревни, где-то на полпути, как только начало рассветать, парень вскрыл конверт: он решил проверить свои познания в грамоте. Содержание письма его удивило. В нем Мийтрей просил кого-то передать отцу, что по реке поднимается семга. Микки несколько раз перечитал письмо и рассмеялся. Конечно, он слышал, что у Мийтрея немного ветерок в голове, но теперь, видно, совсем тронулся. Какая же семга в это время года поднимается по реке? И откуда Мийтрей нашел себе отца — его отец давно умер? И какое отношение Мийтрей имеет к рыбалке и что он понимаете этих делах? Небось удочки никогда в руках не держал. И Микки решил, что из-за такой ерунды, блажи какого-то сумасшедшего, он не побежит за двадцать верст в чужую деревню. Тем более что в той деревне должны быть белые. Возьмут и начнут расспрашивать, откуда, куда, зачем. Обратно вернуться Микки не посмел и поэтому решил пойти на лесное озеро, где был на рыбалке дед. Дед, кстати, ждал его, и Микки собирался идти к нему. Но начался бой, и из деревни никого, не выпускали. Хорошо, что подвернулся Мийтрей. Да и то польза от пустомели…
Мийтрей был встревожен. В следующей деревне белофиннов опять застали врасплох. Правда, весь гарнизон уничтожить не удалось, хотя большая часть финнов погибла. Удалось бежать и командиру белофиннов, двадцатилетнему егерю Таккинену, «отцу», как его называл в записке Мийтрей. После боя Мийтрей понял, что записку в деревню не доставили. Куда же делся этот Микки и кому он передал записку? Правда, ему, Мийтрею, пока ничто не угрожало. Его даже назначили командиром группы, которая пошла через Тахкониеми. Назначили потому, что он был родом из этих мест и хорошо знал здешние места и людей.
Узнав, что ему предстоит идти через Тахкониеми, Мийтрей обрадовался и тут же испугался. Он боялся Олексея. Мужик тихий, хворый, но не дурак, и, наверное, тогда кое о чем догадывался. Конечно, со стороны Малма было величайшей оплошностью устроить «допрос» Мийтрея в доме Онтиппы. И вообще Малму не следовало совать свой нос в дела, в которых он ничего не смыслит. Да и в военных делах он мало что понимает, хоть и носит чин подполковника. Говорят, Малма уже выгнали из командиров отряда и теперь там заправляет какой-то капитан Куйсма. Интересно, что это за птица…
Неподалеку от Тахкониеми группа Мийтрея делала привал.
Мийтрей прислушивался к разговору мужиков у костра. Один из них рассуждал, что надо бы ему поставить новую избу, пока еще кой-какие силы есть, дело-то уже к старости, а старая изба совсем стала никудышной, однажды возьмет и развалится… Мийтрей тоже подумал о своем доме. Будет время, и он себе отгрохает в Тахкониеми такие хоромы… Дом будет в два этажа, желтый, с широким крыльцом, а крыльцо будет со столбами…
От костра до Тахкониеми было верст десять, но дом, о котором мечтал Мийтрей, был далеко-далеко, где-то там, в заоблачных далях…
Этот страшный день Анни не забыть никогда.
Рано утром она пошла в лес, где скрывались Онтиппа и Васселей. Узнав, что Васселей не явился в Ухту, Паавола стал искать его и однажды набрел на охотничью избушку, где прятался Васселей. Капрал обрушился на Васселея со страшной бранью, грозился пристрелить как дезертира, но все-таки своей угрозы не исполнил, потому что Васселей оказался в то время тяжелобольным. И это его спасло. Он метался в жару, был почти без памяти, и у Пааволы не поднялась рука убить его. После этого Анни часто бывала в избушке и, вернувшись, отвечала на расспросы Пааволы, что Васселей все еще плох, сильно ослаб и не в силах не то чтобы в Ухту пойти, но даже добраться до дому. А Васселей уже поправился и вместе с отцом ходил на охоту.
Анни вернулась домой веселая и бодрая, с тяжелым кошелем за плечами.
— Привет от мужиков, — сказала она, войдя в избу. — Вот и гостинцы от них. И мясо есть, и ягоды, и грибы…
— Ну теперь мы богато заживем, — обрадовалась Маланиэ и начала разбирать кошель. — Как они там? Здоровы?
— Здоровы.
— Скорей бы домой вернулись! — вздохнула Маланиэ.
Солнце уже успело подняться над тремя соснами, росшими на мысу. Олексей и Иро возвращались с озера. Посередине лодки лежали шевелившиеся серебристым клубком наполненные рыбой сети.
Олексей правил лодкой, довольный богатым уловом. Иро гребла. Причалив к берегу, они сложили сети в большую корзину и внесли вдвоем в избу, где сети подвесили к воронцу возле дверей и стали выбирать из них рыбу.
— Кошка тоже ела бы рыбу, да не хочет мочить когтей, — говорила, радуясь хорошему улову, Маланиэ и бросила ряпушку кошке, с важным видом ожидавшей свою долю. — Бери, бери, не забыл и тебя господь.
Кошка взяла рыбку за голову, отнесла в угол, где стояла ее тарелка, и поспешно начала есть.
Дети с нетерпением ждали ухи из свежей ряпушки: после завтрака они собирались пойти в лес за брусникой. Солдаты, жившие на другой половине, ушли в деревню, и Пекка и Натси, приоткрыв дверь, заглянули во вторую половину избы — при постояльцах они не смели даже подходить к ней.
В сенях послышались торопливые шаги. Натси быстро закрыла дверь и бросилась к столу. Паавола, ни на кого не глядя, пробежал в горницу. За ним шел Суоминен. Он тоже торопился.
— Чего они забегали? — спросила Иро.
— А вы не слышали, как ночью кто-то постучал в окно к солдатам? — спросил Олексей.
— Может, это был ветер? — решила Маланиэ.
— Нет, это был не ветер, — уверенно сказал Олексей. — Иначе Паавола не выскочил бы сразу во двор в одном исподнем.
Олексей хотел еще что-то сказать, но из второй половины избы вышли белофинны, навьюченные тяжелыми рюкзаками. У Пааволы к рюкзаку был привязан самовар.
— Мы уходим, — сказал капрал. — Но знайте — мы еще вернемся. Так что поглядим, как вы тут… Пошли, Суоминен.
Суоминен задержался, чтобы попрощаться с хозяевами дома.
— Не поминайте нас лихом, если что не так было, — попросил он.
— Куда же это вы? — спросила Анни.
— Домой. Чужая земля как черника, а своя как земляника.
— Значит, домой надумали. Ну и хорошо. — Анни была рада.
— Да вот гонят, — усмехнулся Суоминен.
— Приходите еще, — как говорят уходящим гостям, сказала Маланиэ.
— Спасибо, — улыбнулся солдат. — Охотно приду, только лучше без этой штуки.
И показал на винтовку.
— Какого черта ты там? — крикнул из сеней Паавола, и Суоминен вышел.
Все сидели притихшие, полные тревоги и ожидания. Дети забились в угол и тоже молчали. За брусникой, видно, сегодня не придется идти.
А потом…
Сперва за скалой, что была на окраине деревни, прогрохотали выстрелы. Затем застрочил пулемет. Со звоном разлетелось стекло в одном из окон. Дети в испуге закричали, Маланиэ запричитала.
— Скорей в подпол! — крикнул Олексей.
Потом стрельба понемногу стала затихать, отдаляться. Олексей первым вылез из подполья и решил выйти во двор, посмотреть, что делается в деревне. В дверях он столкнулся с каким-то незнакомым человеком в странной военной форме. Олексей испуганно остановился.
— Мы свои, карелы. Не бойтесь, — сказал солдат. Он оглядел избу, заглянул в горницу, потом подошел к Олексею и представился: — Я из Вуоккиниеми. Николаем меня зовут.
— Как мы вас ждали! А что за форма у тебя такая? — полюбопытствовал Олексей.
— Ты на форму не гляди. Неважно, чья форма, а важно, на ком она.
— Свои пришли! — крикнул Олексей в подполье. — Вылезайте.
Едва женщины и дети успели вылезти из подполья, как в дверях появился с револьвером в руке Микиттов Мийтрей. Ни с кем не здороваясь, он бросился к Олексею.
— Говори, где белые? Куда ты их укрыл?
— Ты что, в своем уме, Мийтрей? — растерялся Олексей.
— Сходи-ка осмотри хорошенько хлев и поветь! — велел Мийтрей Николаю, потом зло прошипел Олексею: — Я-то в своем уме. Я не забыл ничего. Ты почему донес на меня, зачем рассказал Малму все, что я говорил?
— Пустое ты мелешь. Ничего я не рассказывал.
— Врешь. — Глаза Мийтрея налились кровью. — Кто пустое мелет? Кто велел мужикам сообщить в Кемь, что я, мол, агент белых? Ты! Ты хотел, чтобы меня поставили к стенке. Это ты свою шкуру продал. Мы все знаем. Я с вами как со своими. А вы меня выдали. Такое не прощается.
