Борис Пармузин - До особого распоряжения
трудным боевым дорогам.
146
Вот несколько строк из очерка Камиля Яшена «Генерал Сабир Рахимов»:
«Перед нашими войсками лежал крупный портовый город Данциг (Гданьск). Сюда стянулись
гитлеровские части, изгнанные из Восточной Пруссии, Прибалтики, Померании.
На подступах к городу велись сражения огромного масштаба с участием крупных наземных,
воздушных и морских сил.
По нашим наступающим войскам била береговая тяжелая артиллерия военных кораблей. Пехота и
танки гитлеровцев при поддержке авиации, береговой артиллерии и военных кораблей часто
контратаковали наши боевые порядки.
На левом крыле 65-й армии генерала Батова наступала 37-я дивизия Рахимова. Один из передовых
полков дивизии вступил в Бронтау. До Данцига оставалось три километра.
- Вышел на опушку леса, виден город. Возьму его сегодня! - передал Рахимов по радио.
В 15 часов 26 марта 1945 года на НП 37-й дивизии разорвалась мина. Погибли Рахимов и другие
офицеры... На траурном митинге прощальное слово сказал генерал Батов и дивизия поклялась
отомстить за своего командира. Начался штурм Данцига в тот же день.
В первый час штурма Данциг пал».
Много лет спустя, в мае 1965 года, генерал армии Павел Иванович Батов прислал в Ташкент вдове
героя письмо:
«...Нам посчастливилось присутствовать на торжественном спуске на воду двух кораблей - польского
и советского - на Гданьской верфи. Польскому морскому кораблю было присвоено имя «Генерал
Рахимов». Отныне польский корабль будет бороздить моря и океаны и прославлять навечно имя
советского человека - сына узбекского народа».
Я знаю, что в боях за освобождение народов Европы отличились и другие мои земляки, воины-
туркестанцы. Многие из них стали Героями Советского Союза.
Воин-освободитель! Так говорят о нашем солдате, заслужившем благоговейное уважение народов
мира.
Это те самые солдаты, которые делились своими пайками с жителями освобожденных городов. Это те
самые врачи и медсестры, которые оказывали помощь раненым, пострадавшим жителям тех же городов.
Солдат был счастлив протянуть чужому ребенку кусок сахару, редкую конфету... Солдат, бывший
мирный мастеровой парень, был счастлив в часы отдыха помочь в ремонте разрушенного водопровода
или просто вставить стекла в окна дома, где жила старая женщина.
Мы знаем знаменитую скульптуру в Берлине... Советский воин с опущенным мечом, с ребенком на
руках.
Мы спасали мир, спасали жизнь.
И нас невозможно было сломить...
ЧУЖИЕ ЛЮДИ
Агроном расхаживал по комнате, размахивая длинными руками. Махмуд-бек знал этого человека
вначале суровым, настороженным, потом внимательным, добрым, но всегда скупым на слова.
А тут вдруг, казалось, все, что накопилось на душе у него за это время, агроном спешил выложить
Махмуд-беку. Раскинув руки, он показывал, каким огромным, широким фронтом сейчас движется Красная
Армия.
- Даже не представляю, откуда эта сила! - Он опять взмахнул рукой, - Нет! Представляю... Все
всколыхнулось из глубин. И сила, и ненависть, и свободолюбивый дух. Не устоять никому перед таким
народом.
Махмуд-бек с опаской взглянул на дверь. Агроном, не заметив предупреждения, заговорил об
эмигранте, который в такое время не может служить родине.
- Как сорняк пожухлый. Вырвал ветер, мотает по свету, осыпает сухие ломкие листья. Соки все
выжаты...
Никогда русский не откровенничал. Он, наверное, унесет с собой в могилу здесь, на чужой земле, все
тайны запутанных, нелегких лет, мечты, надежды. Так и не узнает Махмуд-бек ничего об этом человеке,
кроме его неприкрытой тоски по родине.
- Пытался выращивать картофель... - Агроном покачал головой. - Нужно несколько поколений этой
культуры, чтобы она привыкла к земле. И не одно поколение людей, чтобы привыкли и полюбили
рассыпчатую картошку в мундире. Вы ели когда-нибудь такую картошку? К ней нужен черный пахучий
хлеб, крупная соль и сельдь с луком.
Махмуд-бек невольно улыбнулся:
- Один раз.
- Но не тянет? - серьезно спросил агроном.
- Нет. . - откровенно сознался Махмуд-бек.
- Вот видите! Как же здесь прижиться, как сделать, чтобы тебя полюбили!
Он в отчаянии махнул рукой и замолчал.
Кажется, и так слишком много слов сказано. Достаточно... Теперь не скоро наступит момент
подобного откровения. Да и наступит ли! Когда еще они встретятся - Махмуд-бек и бывший русский
офицер, агроном!
147
Махмуд-бек с нескрываемой завистью посмотрел на загорелое лицо, на крепкие руки этого стройного,
подтянутого человека.
Пауза тянулась долго... Каждый был занят мыслями о прошлом и с трудом отходил от них,
возвращаясь в этот реальный мир, который требовал решительных действий, а не рассуждений,
воспоминаний, откровений.
- Итак, Махмуд-бек... Мне, кажется, удалось выполнить вашу просьбу. Очень помог и тюремный врач.
Полиция получит указание. Вы останетесь в стране еще на два месяца. Потом, сами понимаете, дней
десять-пятнадцать можете собираться, ссылаясь на разные причины... Да, я думаю, полиция не так
внимательно будет следить за сроком. На эту бумагу лягут еще десятки новых... Закроют ее.
Махмуд-бек понимающе кивнул. Хотелось сказать какие-то добрые, благодарные слова, но вряд ли
они сейчас нужны. Агроном сам видит, что Махмуд-бек рад, очень рад этому сообщению.
- Как вам удалось?
- Удалось... - односложно ответил агроном. - Меня стали приглашать для помощи
высокопоставленные люди. Вот один из них оказался в силах дать такое указание. Я объяснил ему: вы
больны, беспомощны, живете в ожидании денег. Подтвердил доктор. И так далее. Конечно, подчеркнул,
что я вам очень обязан. Да... - Он опять махнул рукой. Снова наступила пауза. Вероятно, были и другие
новости. - Я вам говорил о человеке, о слуге, который все знает? - Не ожидая ответа, агроном
продолжал: - Так вот. . Последняя информация. Из Турции прибыл некий Усманходжа Пулатходжаев. В
Старом караван-сарае он встречается с вашими стариками. Что-то готовит. Даже власти насторожились.
Махмуд-бек встал и тоже заходил по комнате, торопливо, нервно.
- Вы что? - спросил агроном.
Махмуд-бек не расслышал.
- Вы что? Это неприятность?
- И очень большая... Очень.
- Но вы...
Агроном посмотрел на бледное лицо Махмуд-бека. На нем. сейчас выступили красноватые пятна.
- А-а... - понял Махмуд-бек. - Пройдет.
- Лучше сядьте...
- Нет! Сидеть мне больше нельзя. Нельзя...
Словно пробуя свои силы, Махмуд-бек еще несколько раз прошелся по комнате, крепче ступая
ногами.
Фарида открыла дверь, удивленно посмотрела на мужа.
- Решил пойти в чайхану, к ферганцам...
Он еще ни разу никуда не выходил.
- Скоро придет Шамсутдин, - напомнила Фарида. - Лучше с ним...
- С ним? Хорошо пойду с ним...
Оба остались довольны этим компромиссным решением.
Агроном хотел отговорить Махмуд-бека. Еще бы недельку полежать, дней десять...
Махмуд-бек продолжал возбужденно ходить по комнате, радуясь, как мальчишка, неожиданной
свободе, появившимся силам. Он и похож был на мальчишку: худой, жилистый, с тонкими, неокрепшими
руками, с острыми коленками, которые не может скрыть даже ватный халат.
Кажется, ничто не изменилось за эти тяжелые месяцы. По улочке шли люди, как всегда
сосредоточенные, занятые своими мыслями и заботами. Торопливо семенил выносливый ослик, с
трудом вытягивая шею из-под огромной поклажи. Он рад был бы побыстрее отделаться от груза, сам
спешил, но недовольный хозяин все же подгонял его. Хозяин - грузный, толстый человек - не поспевал за
осликом. Догнав его, он зло стегал по костлявому крупу.
- Гхе! - хрипло восклицал хозяин, довольный своей маленькой победой.
Ослик вырывался вперед, и хозяину снова приходилось догонять животное, воинственно щелкая
плеткой, с трудом переводя дыхание.
- И чего это он... - недовольно проворчал Шамсутдин.
Махмуд-бек тоже заинтересовался этой, казалось, обычной уличной сценкой. Старый толстяк
задыхается, а гонит, осла... Неужели проживший большую жизнь человек так и не поумнел? В который
