Юрий Бородкин - Кологривский волок
В скверном расположении духа Коротков походил для успокоения по кабинету и снова остановился перед окном, наблюдая улицу: около магазина толпились женщины с мешками и сумками, пробежали щебетливой стайкой школьники, прокатилась вниз по посаду машина с зерном. Два мужика в обнимку развалились на зерне, укрывшись одним плащом от ветра. Позавидовал им, их приятельской близости, той свободе, с которой они царствовали на возу хлеба. Вот разгрузят его на станции и совсем налегке потрясутся домой, и никто не побеспокоит их до утра, ни бригадир, ни председатель. А его, Короткова, и в полночь может поднять звонок, да и так не спится, особенно сейчас, в уборочную: вечная суета, горячка. Его торопят из области, он, в свою очередь, жмет на районщиков и председателей колхозов, чтобы порой сделать из невозможного возможное.
Кинув на руку плащ, Коротков вышел на улицу и направился в верхний конец, и шагал, как ему показалось, долго по гулкому деревянному тротуару, рассеянно здороваясь едва ли не с каждым прохожим. Обычно дома его встречала жена, любившая обедать вместе с ним. Черноглазая, еще молодящаяся, она одной своей улыбкой снимала с него усталость; начнет накрывать на стол, так от ее проворства ветер гуляет по комнатам. Сегодня, как на грех, и жена ушла к портнихе, оставив записку: «Я у Клавдии Осиповны. Звонил Костик, доехали они с Толей хорошо». Прочитал и усмехнулся ее привычке называть дюжего парня детским именем. Оба сына учатся в Ленинградском технологическом институте, летом с ними было веселее, и сейчас еще многое напоминает об их недавнем присутствии в доме: велосипед, оставленный у входа в коридоре, точно они еще собирались кататься на нем, книги и удочки на подоконнике в их спальне, двухпудовка, которой накачивали силу. Толковые ребята, можно им позавидовать — будут иметь высшее образование. При воспоминании о сыновьях-студентах ему стало совестно перед людьми, которых он пытался удержать в деревне. Чем они провинились, тем более если тоже хотят продолжать учебу?
Сам Коротков окончил Государственные курсы промышленной администрации (красных инженеров). Желания учиться и строить новую жизнь было много — грамотешки не хватало. А каково доставалась учеба? Одновременно он являлся секретарем ячейки комсомола у себя в деревне и каждый месяц приезжал из города за сто сорок километров. Видно, и тогда еще, в парнях, была в нем партийная закваска: по своей инициативе, на ощупь создавал эту самую ячейку. От приехавшего на побывку по ранению красноармейца узнал он с дружками о том, что в Москве существует какой-то союз молодежи. Вот и создали в 1919 году в своей деревне организацию под названием «Культурно-просветительный союз молодежи», уж после догадались послать письмо в Москву и длительное время поддерживали непосредственную связь с ЦК РКСМ. Славное все-таки было время, и дружок у него тогда был закадычный Севка Голубев, на другие курсы пошел — красных командиров, — погиб. Молодые были, горячие, думали никогда не потратить силы. Нет, упрекнуть себя, кажется, не за что. Может быть, только способностей не хватало?
Все в Абросимове знают его сыновей-студентов, никто не знает их старшего брата, в том числе и они. Самая нелепая история произошла — это, когда послали его в самый захудалый леспромхоз заместителем директора по политчасти. Жили временно в бараке-клоповнике. Сосед пришей с работы, лег днем спать, обсыпав пол вокруг себя дустом, чтобы клопы не пробрались. Сашенька ползал по полу и нахватался дусту. Жена настолько тосковала по нем, что врач настоятельно рекомендовал сменить место жительства… Да, работали везде, куда посылали, меньше думали о себе, больше — о деле.
Пользуясь отсутствием жены, Коротков налил полстакана водки и выпил неспешно, с какой-то угрюмой сосредоточенностью, хотя знал, что через полчаса заноет больная печень.
11
Студентов взяла на постой Олимпиада Морошкина. Этих не боялись, как сплавщиков, но народец тоже был шебутной, неугомонный, по вечерам долго выкрикивали под гитару какие-то дикие песни, которые и песнями-то не назовешь: ни складу, ни ладу. Бренчал на гитаре коноводистый парень с пружинистым черным чубом, будто шерстобит, неутомимо дубасил по струнам, как нанялся. К работе бы такое-то усердие.
Работали с прохладцей, как бы шутя. Веяли рожь у Феклиной риги: покрутят веялку да усядутся на ворох играть в карты, пока кто-нибудь из колхозников не подшугнет их. Однажды додумались разогнать веялку и дернуть ручку на обратный ход — отломили, чугунная. Сергей, отвозивший зерно, увидев это, без лишних слов двинул гитаристу по шее. Тот было вскинулся, и другие стенкой встали против Сергея, да не на робкого наскочили.
— Чего руки распускаешь? Не суйся, а то схлопочешь.
— Вас много, я один. Пробуйте, который смелый?
То ли сознание своей неправоты, то ли решимость Сергея остановила парией.
— Ты чей хлеб-то в городе ешь? Забыл? — стыдил он гитариста. — Зачем же веялку-то курочить?
— Че ты пристал? Она, может, была с трещиной, сломалась — и все, — отнекивались студенты. — Им помогать приехали, а они… Объявляем забастовку, жаловаться будем.
— Жалуйтесь. Идите хоть к председателю, хоть к любому начальству.
Выбежала из риги Лизавета Ступнева, вихрем налетела на парней:
— Вы что, окаянные, натворили! Приехали помогать, дак помогайте, безобразить вам здесь не позволено. Сколько годов крутим веялку-то — не бывало такого. Я вот акт составлю, а там пускай вас, леших, хоть под суд отдают за такое вредительство.
Парни поприсмирели, один из них сказал примиренчески:
— Я съезжу в МТС к сварщику.
Рукоятку сварили, но получился простой на полдня.
Потом студенты копали картошку и тоже шаляй-валяй: что поверху лежит — подберем, остальное — притопчем. Двуручные коробы швыряли в кузов машины так, будто бы не картошку грузили, а бесчувственные каменья. Худо-бедно, копку все же закончили, и Охапкин отрапортовал об этом в район.
А на другой день после отъезда студентов бабы, теребившие у мельничной дороги лен, увидели, как от картофельника с мешком на плече тащилась Евдокия Евсеночкина. Подивились:
— Гляньте-ка, Евдоха цельный мешок тянет! Чего это она?
— Как чего? Картошки-то половина на поле осталось.
— В колхозе дак она не работница, а подбирать даровую картошку первая догадалась. Ловко нас, дураков, объегоривают!
На работу Евдокия выходила от случая к случаю, сейчас-то уж по возрасту от нее отстранилась, да и раньше все укрывалась за своим Павлом. Хоть немудреный, гнусавый мужичонка, век прожила, не зная вдовьей маеты. Сам Павел тоже все с ружьем шлялся, пока зрение было, трудодни добывал только топором — по-плотницки.
— Мы лен теребим — она подполье набивает картошкой. Как хотите, я тоже побежала, — заявила Олимпиада Морошкина.
За ней, одна по одной, потянулись другие бабы, и вскоре на картофельнике началась спорая, наперегонки работа: заново перекапывали его. Каждая по мешку, и больше, насобирала, так что пришлось запрячь лошадь, чтобы развезти картошку по домам. Не удалось. Подвода уже приближалась к конюшенному прогону, бабы, поспевая за ней, гомонили, довольные неожиданным успехом, как вдруг дорогу им заступил уполномоченный райкома Никишов: руки заложил за спину, длинные ноги в гладких хромовиках расставил широко, дескать, стоп, граждане.
— Тпру! Куда везем картошку? — строго вопросил он.
— Домой.
— По какому праву? Это же в некотором роде хищение колхозной собственности, причем коллективное.
— Да ведь она, картошка-то, все равно бы пропала, в земле бы сгнила, стало быть, ничейная она, — пыталась убедить Антонина Соборнова.
— Чай, не первый раз, и в другие годы случалось перекапывали — никто не воспрещал.
— Что было раньше, меня не интересует, а я не допущу разбазаривания. — Никишов пристукнул по телеге твердым, как указка, пальцем, при этом болезненно-испитое лицо его брюзгливо вытянулось. — Как вам не стыдно в рабочее время, когда дорога каждая минута, тащить картошку с колхозного поля. Сейчас же везите на склад!
С начальством не поспоришь. Однако исполнять приказание бабы не спешили, упрямо стояли перед уполномоченным, проклиная его про себя: принесла нелегкая в такой момент. Кажется, не бывало столь ретивых. Александра Тарантина, как самая старшая, повыступила вперед, для уверенности поддернула концы платка, затягивая их потуже.
— Мне бояться нечего, я уж из годов вышла… Вот ты, товарищ Никишов, партейной, шибко законы наблюдаешь, а скажи, какой шиш мы на трудодень получим? А? Как в прошлом году дали мешок овса, дак его курицам только хватило.
— Насчет этого председателя спрашивайте.
