Виктор Баныкин - Лешкина любовь
У паренька, видимо, отлегло от сердца, и он подъехал ближе. Жеребчик замотал головой, как бы кланяясь, обдавая меня горячим дыханием. Я попытался разглядеть седока.
Он был в полушубке и сапожках. Волосы на его непокрытой голове растрепались и вихрами свисали на лоб, касаясь бровей. А брови были такие широкие и черные, что даже ночью выделялись на скуластом и, видимо, смуглом лице.
— Значит, на пристань вам? — переспросил паренек. — А я в ночное. Да припоздал чуток. Председатель на Орлике в район ездил, только вернулся. — Помолчав, он добавил: — Наши ребята уж картошку, наверно, в лугах варят.
— А как же ты их найдешь? — спросил я.
— Найду! — уверенно сказал он, взмахивая поводом. Орлик еще раз мотнул головой и тронулся шагом.
Я пошел рядом по рыхлому чернозему. Некоторое время спустя паренек проговорил, видимо заметив, как мне тяжело идти по парам:
— Сейчас на дорогу к морю выберемся. И тут же яр…
— К морю? — с удивлением переспросил я. — Ты чего это выдумал?
— Ничуть и не выдумал! — мой спутник обиделся. — Тут же весной море разольется! Вода прямо к яру подойдет… Колхозы, которые в низине, все переселяются сюда, на гору.
— Вон в чем дело! — улыбнулся я. — А ваш колхоз тоже станет переселяться?
— А как же! Нам уж и место отвели. Вон тут, через дорогу. На самом берегу моря жить будем!
Кустарник кончился, и показалась дорога. Она круто спускалась вниз, к пойме. У самой обочины маячил столбик с прибитой к нему доской.
Паренек осадил коня у столбика и несколько смущенно сказал:
— А это ребята из нашего класса объявления вывесили.
Я чиркнул спичкой. На белой, выкрашенной масляной краской доске было написано крупными печатными буквами:
«Здесь будет море».
— Как спуститесь, дядя, под яр, так прямо по дороге. Она к пристани петляет, — сказал на прощание мой спутник и вдавил каблуки в бока жеребчику. — А ну, Орлик!
Орлик сорвался с места и стрелой полетел вниз. Через минуту послышалась песня:
Кольцо души-девицы
Я в море уронил…
А я еще долго стоял на старой дороге, которая в скором времени оборвется прямо в море, и глядел на раскинувшуюся передо мной темную пойму. Из низины тянуло сырой прохладой. Становилось все темнее и темнее. Изредка доносились приглушенные ночные шорохи и звуки. Как они обманчивы, эти ночные непонятные звуки, таинственные вздохи! И мне уже начинало казаться, что я слышу легкий равномерный всплеск морских волн.
Вдруг с неба сорвался и полетел вниз метеор, излучая не земной зеленовато-белый свет. Он летел быстро, прочерчивая по черному небу слабый тлеющий след. И не успел этот метеор еще погаснуть, как уже новый, еще более яркий, полетел вслед за ним точно намереваясь опередить его.
Начинался метеорный дождь. Особенно много падало метеоров в северо восточной части неба. Красивое это зрелище — золотой небесный дождь.
Наконец я решил трогаться к пристани, чтобы у костра скоротать остаток ночи. Уже спускаясь в низину, я с сожалением подумал о том, что мне не придется увидеть с этой горы пойму на рассвете, когда ползущий туман затянет ее плотной пеленой и она в самом деле будет похожа на бескрайнее море.
ПРИЯТЕЛИ
Снег на бугре давно растаял, и в желтый сыпучий песок ноги проваливались по щиколотку. Хотелось разуться и походить босиком.
Митя сел, свесив с обрыва длинные тонкие ноги, и зачерпнул пригоршню песку, тяжелого, с блестками кварца.
— И зачем мы тащились сюда? — ворчливо заговорил Митя, обращаясь к стоявшему рядом с ним синеглазому мальчику в черном полушубке и белых чесанках с калошами. — И все, Колька, ты: «Пойдем да пойдем на затор взглянем!» А тут никакого затора.
Стряхнув с колен искристые песчинки, Митя кулаком сдвинул на затылок малахай. Из-под малахая выбилась белая смятая прядь волос и упала на крутой смуглый лоб мальчика.
Коля молчал. Он смотрел на Воложку, сплошь покрытую большими и маленькими льдинами и, казалось, даже не слышал, что говорил Митя. Льдинам было тесно, они с шумом наползали одна на другую, натыкались на берега и снова устремлялись вперед, точно торопились поскорее выбраться отсюда на безбрежный простор коренной Волги.
Извилистая Воложка, к осени местами совсем пересыхавшая, в весеннее половодье разливалась широко, словно море, затопляя чуть ли не половину лесистого Телячьего острова. Кое-где вода подбиралась даже к избам восточного края деревни, стоявшим на пологом берегу.
— Вчера по Воложке еще ходили, а ночью… на вот тебе — вскрылась! — проговорил Коля, глядя на узкую полоску песчаной отмели на самой середине реки.
Здесь, при слиянии Воложки с Волгой, в ледоход возникали заторы. Стоило двум-трем большим льдинам встать поперек русла, как сразу получалась пробка. На них лезли другие льдины, и тотчас вырастала ледяная гора. Но гора эта была непрочной. В какой-нибудь миг она с треском и грохотом рушилась, и ледяное крошево устремлялось вперед, в Волгу, по которой величаво плыли огромные белые острова.
— А я ночью раза два просыпался, — сказал Митя. — Ох, и ветрище завывал! У нас ворота с петель сорвало.
Он глянул на приятеля.
— А ты, верно, и не слышал ничего?
Слегка наклонившись вбок, Митя вдруг схватился за Колин портфель, который тот держал в опущенной руке, и с силой дернул его к себе.
Коля пошатнулся и сел на песок рядом с Митей.
— И что это ты какой нынче важный? — засмеялся Митя. — Будто индюк бабушки Дарьи.
— Знаешь, о чем я целый день думаю? — сказал Коля, словно и не слышал вопроса товарища.
— Ну-ну, скажи, — все так же насмешливо проговорил Митя. — О том, как на Луну взобраться?
Намотав на палец длинную лямочку от шапки, свисавшую на плечо, Коля негромко и задумчиво сказал:
— Мы с Иваном Петровичем в самую полночь на Воложку бегали. Как раз в то время, когда лед ломало.
— Да что ты!
— Иван Петрович больше и не ложился, — продолжал Коля. — Расстраивается… На Телячьем острове буровая бригада…
— А чего же расстраиваться? — перебил Митя. — На острове теплушка есть, а продукты всякие туда еще позавчера отправили. С запасом на три недели.
— Не об этом разговор!
Коля ударил пяткой по торчавшему из песка обломку корня не то сосны, не то другого какого-то дерева, стоявшего когда-то на этом месте. Корень треснул и рассыпался золотистыми гнилушками, дымя мягкой полупрозрачной и тоже золотистой пылью.
— Нынче с острова обещали доставить в лабораторию образцы породы. Они здесь вот как нужны! — Коля помолчал. — А теперь жди, когда лед пройдет.
Митя кивнул головой.
— С неделю, как есть, пройдет!
— Неделю — самое меньшее, — согласился Коля, — а то, может, и дольше. А Ивана Петровича Москва торопит с анализами.
— Завидую тебе, Коль… Сам начальник геологической экспедиции живет у вас на квартире. А у нас… — Митя хмыкнул, махнул рукой.
— Ничего-то ты, Митька, не понимаешь! — вдруг загорячился Коля. — Слышал бы ты, как Иван Петрович про Ирину Васильевну говорит… про твою квартирантку. Не зря ее на Телячий остров послали… на такой ответственный участок. «Наша Ирина Васильевна — боевая девушка!» — так Иван Петрович про нее говорит.
— Тоже мне боевая, — протянул Митя, — а сама… стыдно даже сказать, чего боится!
— А чего же она боится?
— Раз вышла утром в сени да как завизжит! Я к двери, за мной мать. А она стоит посреди сеней и руками лицо закрывает. «Ой, — говорит, — никак в себя не приду! Из угла мышь сейчас выскочила…»
Митя посмотрел выразительно на приятеля.
— Ну и что же?.. Ну и подумаешь! — не глядя на Митю, проговорил Коля. — Может, она никогда в жизни мышей не видела?
— Сочиняй! — засмеялся Митя.
Внизу на прибрежной тропинке показались гуси. Впереди не спеша вышагивал большой старый гусак: длинная шея и спина его были белые, а бока — грязно-коричневые.
— Коль, видишь? Гаврилычев Нефтяник идет, — сказал Митя и запустил в гусака комочком сухой глины. — Эх, промахнулся!
Осенью и зимой всюду вокруг изыскатели бурили скважины. Одна буровая вышка появилась и на лесной поляне, рядом с домиком лесника Гаврилыча, недалеко от того места, где сидели ребята. Любопытный гусак часто подходил к вышке. Как-то раз он взобрался на край открытого железного бака с нефтью, поскользнулся и упал в нефть. Жена Гаврилыча долго мыла гусака теплой водой с мылом, да он так и остался грязно-коричневым. Деревенские мальчишки прозвали его Нефтяником.
— Купаться пришла гусиная гвардия, — добавил Митя и пошарил вокруг рукой: нет ли где еще камешка.
Гуси остановились у самой кромки сырого песка. Гусак оглянулся на гусынь, робко столпившихся вокруг него, видимо, приглашая их последовать за ним, вошел в воду. В этом месте между льдинами образовалось голубое озерко. С обрыва видно было, как гусак поплыл, выпятив грудь и поводя под водой красными перепончатыми лапами.
