Лидия Вакуловская - И снятся белые снега…
Когда отец и мать поняли, что упрямство его несломимо, он стал получать из дому посылки. В них был лук (от цинги!), шерстяные носки (от морозов!), малиновое варенье (от простуды!), носовые платки, нитки, иголки и многое другое, что вполне было кстати.
Коля заранее позаботился о подарках ко дню рождения Геры, приходившемуся на самый конец февраля, Коля телеграфом перевел в центральный гастроном и в ЦУМ по пятьсот рублей и пространно изложил свою просьбу: у девушки день рождения… по такому-то адресу… целиком и полностью полагаюсь на ваш вкус… не откажите далекому северянину…
Гера ответила ему телеграммой: «Коля, подарки получила, Очень довольна. Большой привет от мамы».
Это была ее первая телеграмма ему.
А в мае, когда еще сугробился снег, но полярная ночь уже ушла и солнце вовсю зарумянилось над тундрой, торопя приход весны, Коля получил вторую телеграмму от Геры: «Немедленно приезжай».
Он встревожился: что могло случиться, почему «немедленно»? Не зная, что и думать, он послал Гере телеграмму: «Объясни, чем это вызвано. Ничего не понимаю». В ответ ему принесли новую телеграмму: «Нужно срочно приехать, иначе все рушится. Зинаида Павловна».
Венька Зайцев, не задумываясь, разгадал загадку:
— Романтик ты, голова два уха! Говорил, уплывет твоя красотка! Тебе ее мать ясно пишет: «все рушится». Мотай, пока не поздно, раз сама мамаша вызывает.
Коля забегал по начальству. Отпуск ему еще не полагался, и все же его отпустили на десять дней, учитывая дальность дороги и вероятность нелетной погоды в пути.
3Город наплывал на него сквозь трамвайные стекла зеленью деревьев, пестротой афиш, витринами магазинов и разворачивался, разворачивался перед ним, как в сказке. После однообразия белых сугробов, да голых сопок, да деревянных промерзлых бараков с уборными перед окнами здесь действительно все было сказочно-прекрасным: люди в летней одежде, с букетами сирени, пионов, ландышей в руках, книжные киоски на улицах, асфальт под ногами, голубая река и резной парапет моста, по которому бежал трамвай…
Радость и тревога попеременно перекатывались у него в груди. Радость — от того, что он здесь, в знакомом, почти родном городе, что скоро он увидит Геру, ради которой он готов на все, решительно на все, а тревога… тревога отчего-то тоже не покидала его и время от времени, не спрашиваясь позволения, сдавливала сердце.
Он сошел на знакомой, остановке. Вот его бывшее общежитие. Вот магазин… двери распахнуты… За прилавком «Пиво-воды» стоит пожилая толстая женщина… Нехорошее предчувствие обожгло его. Он спросил у этой женщины, как ему увидеть Геру.
— Она сегодня выходная, — ответила та, не без интереса разглядывая его. Видимо, ее удивило, что в такой теплый день на нем толстый свитер с засученными рукавами, кирзовые сапоги, а под рукой — телогрейка с воткнутой в рукав зимней шапкой.
Тогда он взял такси и поехал к Гере.
Все было на месте: домик о двух оконцах, глядевших сквозь палисадник на кривую немощеную улочку, калитка, наклонившийся забор, из-за которого ломилась на улицу цветущая сирень, пятнистая собачонка, с лаем кинувшаяся к нему.
— Тобик, Тобик!.. — послышался из сеней голос Геры.
Она вышла на крылечко в ярком, как вся эта весна, халатике, всплеснула руками и протяжно воскликнула:
— Ко-о-оля!.. Мама, Коля приехал! — сообщила она в сени.
И вся тревога, все опасенья разом скатились с него: Гера и Зинаида Павловна были рады его приезду. Он сразу это почувствовал.
— Ох, какой ты! Настоящий северянин! — говорила ему Зинаида Павловна. — Гера, брось в чуланчик его рюкзак… А мы тебя еще вчера ждали. Вам с Герой нужно завтра же расписаться. Наш дом идет под снос, мы можем получить две отдельных квартиры, но надо все быстренько оформить, — просто объяснила ему Зинаида Павловна.
И Коле Зинину стало все так ясно, что яснее не могло быть. Так прекрасно, что прекраснее тоже не могло быть. Он глубоко вздохнул и сказал:
— Тогда… я умоюсь! Нет, лучше сразу схожу в баню.
В загсе учли, что он прилетел с Севера, и расписали их с Герой без всяких откладываний. Все было предельно скромно: в загсе распили бутылку шампанского; штатный фотограф пощелкал аппаратом, вручил квитанцию, сказал, когда приходить за карточками. Дома отметили событие обедом, длившимся с середины дня до вечера. Посторонних за обедом было двое: старый вздыхатель (так за глаза называла его Гера) Зинаиды Павловны Матвей Софронович и соседка Дарья Ефимовна, худенькая, седовласая женщина с чистыми голубыми глазами и тихой улыбкой, обиженная бездетностью.
Нужно сказать, что Коля Зинин не такой представлял свою свадьбу. Он хотел все сделать с размахом, шумно и весело, хотел, чтобы рядом были ребята из института — Костя Малышев, Гришка Беззубов, хохотушка Лена Пузыркина, староста их группы. Однако Зинаида Павловна рассудила иначе, и, поразмыслив, Коля счел, что она права. Устрой он такую свадьбу, он сразу сел бы на мель: его денежки разлетелись бы в пух и прах. А впереди — квартира. Нужны мебель, посуда, масса других вещей, необходимых для жизни. И с костюмом Зинаида Павловна была права. Уж коль он приехал бог знает в чем, то костюм ему, безусловно, нужен, и в кирзовых сапожищах в загс не пойдешь. Но зачем покупать сверхдорогие туфли и экстрамодный костюм, если вскоре он снова отправится в какую-то немыслимую дыру? Зинаида Павловна ни на чем не настаивала, она просто высказывала свои соображения, и Коля соглашался с нею.
После обеда Гера с Зинаидой Павловной взялись мыть посуду, Дарья Ефимовна придремнула в стареньком креслице, а Коля с Матвеем Софроновичем вышли в сад покурить и подышать воздухом цветущих яблонь. Яблони цвели рясно, весь небольшой сад и земля вокруг были усыпаны бело-розовым цветом.
Матвей Софронович расспрашивал Колю о Севере, и тот рисовал все в лучших красках. У Матвея Софроновича была привычка, слушая, все время покивывать головой и приговаривать: «Хорр-рошо!» или «Ты скажж-жи!» Водка, хотя выпито было крайне мало, ударила ему в лицо: он был красным — горели шея и уши.
— А медведи белые там по улицам ходят? — спрашивал Матвей Софронович.
— Нет, не — ходят, — отвечал Коля.
— Ты скажж-жи! А волки бегают?
— И волки не бегают.
— Ты скажж-жи!..
Матвей Софронович умом не отличался, был недалек и косноязычен, говорил «иффект», «лоно природы», «магазин», «итить», но сам себя он считал остряком. Выпивая рюмку, он отчаянно морщился, громко крякал, вскрикивал: «Фу-ух, и как ее пенсионеры пьют!» — и первым принимался хохотать.
Вскоре их позвали пить чай, с тортом, конфетами и засахаренным прошлогодним вареньем. Потом еще раз вымыли посуду, и все ушли, оставив молодых одних.
Дальнейшая неделя пролетела, как один день. Коля бегал насчет прописки, добывал нужные справки, провожал Геру на работу, встречал с работы. Потом они обязательно шли в кино. Потом ехали домой. К ужину непременно являлся Матвей Софронович, который, как оказалось (прежде Коля этого не знал), не был женат и с которым Зинаида Павловна месяц назад вступила в фиктивный брак, с тем, чтобы уж наверняка получить две отдельные квартиры, — так объяснила Коле Гера. Тогда же Коля в шутку спросил ее, почему бы Зинаиде Павловне на самом деле не стать женой Матвея Софроновича Кожемяки, раз он ее «старый вздыхатель».
— Раньше мама не выходила замуж из-за меня, — ответила Гера. — Не хотела, чтобы у меня был отчим. Но, по-моему, он просто ей не нравится, А вообще, я не знаю.
Подобные сообщения, вроде этого фиктивного брака Зинаиды Павловны с Матвеем Софроновичем, нисколько не занимали Колю. Он в одно ухо впускал сию информацию, в другое выпускал. Его волновало иное: дни бежали, близилось время отъезда, а уезжать ему не хотелось. Сперва он задержался на два дня, затем — еще на три, и в конечном счете набралась целая неделя. Каждый день он намеревался заглянуть к ребятам в общежитие, съездить в институт, и каждый день что-нибудь мешало ему заглянуть и съездить. На семейном совете было решено, что он пробудет в Полярном до получения квартиры, а это произойдет осенью или в середине зимы. Но встал вопрос, как быть с институтом: академический отпуск у Коли кончался первого сентября.
— Ерунда, переведусь на заочное отделение, — с присущей легкостью решил он. — Работаю на стройке, вполне по профилю.
Наконец настал день отъезда. Гера провожала его на самолет. Перед посадкой они стояли, облокотись на барьерчик, за которым с гулом взлетали и садились пассажирские авиалайнеры. Одной рукой Коля обнимал жену за плечи. Гера ела эскимо, разглядывала летное поле.
— Ты меня любишь? — спрашивал он.
— Глупый, ведь я твоя жена, — отвечала она и чмокала его в щеку холодными, в шоколаде, губами.
— Пиши мне часто, слышишь? — просил он.
