Л. Пантелеев - Том 1. Ленька Пантелеев. Первые рассказы
И, поднявшись во весь свой могучий рост, она молча указала мальчику пальцем на дверь.
Не попрощавшись, Ленька вышел. На лестнице он прочел записку:
«Предлагаю Вам срочно явиться в учебную часть 149 Ед. труд. школы для переговоров о безобразном поведении и о дальнейшем пребывании в стенах школы Вашего сына Алексея.
Зав. школой М. Гордер».
Он понял, что это значит. Спускаясь по лестнице, он думал о том, что идет по этой лестнице последний раз. Он надевал в раздевалке шубейку, смотрел на толстую рябую нянюшку и понимал, что никогда больше эту нянюшку не увидит.
Школы ему не было жалко. Ему было жаль мать. Он понимал, что вся эта история огорчит ее. А на душе у него и без того было немало грехов перед нею. Он до сих пор не сказал матери, что убежал с завода. Он утаил от нее покупку в кредит Плутарха. Он даже не показал ей этих книг, а спрятал их за шкафом.
…Подумывая о том, стоит ли вообще показывать матери эту записку, Ленька медленно переходил у Фонарного переулка набережную, как вдруг его опять больно ущипнули за ухо. Он был уверен, что его догнала Гердериха.
– Ну, что еще? – вскричал он, вырываясь и отскакивая в сторону.
Но это была не Гердериха. Перед ним стоял владелец «Экспресса» – Адольф Федорович Краузе.
Хозяин шел из бани. Это видно было и по его раскрасневшемуся лицу, и по маленькому ковровому саквояжику, который он бережно держал под мышкой. Донкихотская бородка его на морозе слегка заиндевела. На котиковой шапке, домиком стоявшей на его голове, тоже поблескивали искорки инея.
– Вот мы и встретились, – весело сказал он.
Леньке ничего не оставалось делать, как сказать «здравствуйте».
– Учишься? – спросил Краузе, показывая глазами на Ленькину сумку.
– Учусь, – ответил Ленька.
– Хорошо делаешь. Учиться в твоем возрасте мальчику более приличествует, чем работать на заводе или, тем более, возить какие-то тележки. И в каком же ты классе учишься?
– В «Дэ».
– Гм… А как же это будет, если по-старому?
– По-старому – в третьем.
– Ишь ты… Ну, ну… И хорошо занимаешься?
– Ничего.
– Да, кстати, голубчик, – сказал Краузе. – Это ведь ты разбил у меня четыре ящика пива и два ящика лимонада?
– Я… да, – пробормотал Ленька.
– А ты не подумал, маленький негодяй, что, прежде чем уходить с завода, тебе следовало рассчитаться с хозяином?
– Я думал, – сказал Ленька.
– Вот как? И долго думал?
Ленька молчал.
– Должен тебе напомнить, голубчик, – ласково сказал Краузе, – что в мое время мальчиков, которые так поступали, секли розгами.
– Сколько я вам должен? – глухо сказал Ленька.
– Сколько должен? А это мы сейчас подсчитаем.
Краузе скинул перчатку и стал загибать толстые, розовые, как у младенца, пальцы.
– Насколько мне помнится, ты разбил всего сорок восемь бутылок пива и двадцать четыре бутылки лимонада. Если считать по нынешнему курсу… Сейчас, погоди… Четырежды восемь – тридцать два и плюс четыреста восемьдесят… Это значит… пятьсот, пятьсот двенадцать и плюс…
Он долго шевелил и губами и пальцами и наконец радостно объявил:
– Всего ты мне должен семьсот восемьдесят четыре миллиона рублей.
Ленька чуть не упал.
– Послушайте, но ведь вы же мне тоже должны! – воскликнул он.
– Я? Тебе?
– Вы же не заплатили мне жалованья!
– Ах, вот как? Ты считаешь, что заслужил жалованье? Ну, что ж. Так и быть, скинем сотенку. За тобой шестьсот восемьдесят миллионов. Изволь поплачивать.
– У меня нет, – сказал Ленька упавшим голосом.
– Я понимаю, что у тебя с собой нет. Но, может быть, дома?
– Нет, и дома нет.
– Если у тебя нет, так найдется, вероятно, у матери. Ты где, кстати, живешь, я забыл?
Ленька хотел соврать, но почему-то не соврал, а сказал правду:
– Здесь… вот в этом доме… в розовом… около церкви…
– Прекрасно. Идем!
– Куда? – похолодел Ленька.
Он представил себе все, что сейчас произойдет. Представил огорчение матери, испуганную рожицу Ляли, ехидные усмешечки тетки.
– Адольф Федорович! – воскликнул он.
Хозяин схватил его за руку.
– Ты что – хочешь, чтобы я милицию позвал?
Они уже шли через двор и подходили к подъезду, когда Ленька предпринял еще одну попытку разжалобить хозяина.
– Адольф Федорович! – взмолился он. – Пожалуйста… Клянусь! Я завтра… я послезавтра достану… я принесу вам деньги. Запишите мой адрес. Я здесь вот, на этой лестнице, в тридцать первой квартире живу. Ей-богу! Адольф Федорович… Пожалуйста… прошу вас…
Вряд ли хозяин пожалел Леньку. Скорее всего, он побоялся объясняться с незнакомой ему женщиной. Подумав и потеребив заиндевевшую бородку, он сказал:
– Хорошо. Так и быть. Поверю тебе. Но только – смотри, Леня! Если до субботы не придешь и не принесешь денег…
– Приду! Принесу! – перебил его Ленька.
– …не поздоровится тебе, – закончил хозяин.
Он записал в записную книжку адрес и ушел. А Ленька постоял, дождался, пока Краузе скроется под воротами, и поплелся домой.
…Он не знал, что ему делать.
«Зачем я сказал, что до субботы расплачусь?! – ругал он себя, поднимаясь по лестнице. – Где я возьму эти шестьсот восемьдесят миллионов? Все равно ведь это только отсрочка. В субботу он придет к маме и все расскажет ей».
И вдруг он решил: «Не буду ждать. Расскажу ей все сам».
Он понимал, что готовит матери удар, и все-таки от этой мысли ему стало легче.
На лестнице пахло чадом. Дверь на кухню была приоткрыта, и Ленька услышал голос матери:
– Нет, ты не представляешь, Раюша, какое это счастье, – говорила она. – Это такая чудесная, такая здоровая, чистая, талантливая молодежь… Заниматься с ними одно наслаждение. И, ты знаешь, насколько лучше эти рабочие парни и девушки бездарных буржуазных девчонок, которые по принуждению бренчали на фортепьяно…
«Ну, вот, – подумал Ленька. – Она счастлива, радуется, что нашла по душе работу, а я ей…»
Он вошел на кухню, и сразу же с лица матери слетела улыбка.
– Что? – сказала она.
Испуганно уставилась на него и тетка, застывшая над плитой с алюминиевой поварешкой в руке.
– Ляля дома? – спросил Ленька.
– Нет, она еще не приходила. А что? Что случилось?
– Ничего. Пройдем в комнату. Мне надо поговорить с тобой.
Он рассказал матери все: и о своих школьных делах, о которых до сих пор не говорил с ней, и о побеге с завода, и о разбитых бутылках, и даже о тех тридцати пяти миллионах, которые он остался должен букинисту. В довершение всего он выложил перед ней записку заведующей. Александра Сергеевна выслушала его, прочла записку, и в голосе ее задрожали слезы, когда она сказала:
– Мальчик, дорогой… Ну, что ты со мной делаешь? Ну, зачем ты, скажи пожалуйста, молчал столько времени?!
– Я не хотел тебя расстраивать, – тоже со слезами на глазах пробормотал Ленька.
– Не хотел расстраивать? Спасибо тебе. Но все-таки, пожалуй, тебе не стоило откладывать все до последней минуты.
Ленька молчал и уныло смотрел себе под ноги.
– Погоди, давай разберемся, – сказала мать, потирая лоб. – Господи, и все сразу! И деньги, и эта записка… В школу я завтра утром схожу, поговорю с этой Гердер…
– Не надо, не ходи, – пробурчал Ленька. – Все равно я там учиться не буду.
– Да, я тоже думаю, что из этой школы тебе надо уйти. Но все-таки я считаю нужным поговорить с этой особой.
– Это ты ей сказала, что я – бывший беспризорный?
– Да, сынок. Это моя ошибка. Прости меня. Я думала, что имею дело с настоящим советским педагогом, думала, что воспитатель должен знать все о прошлом своего ученика. Оказывается, я попала не по адресу… Ну, что же, все к лучшему. В этой школе тебе делать действительно нечего. Найдем другую, получше…
– Я не буду учиться. Я пойду работать, – мрачно сказал Ленька.
– Работать? – усмехнулась Александра Сергеевна. – Ты уже поработал, попробовал. Погоди, дорогой, не спеши. Давай лучше сообразим, что нам делать с деньгами. Сегодня у нас что? Среда? Завтра у меня получка. Я должна получить довольно много за сверхурочные. Правда, я думала купить Лялюше новые рейтузы. Бедняжка совсем замерзает. Но – ничего. Зима, слава богу, не такая суровая. Подождет. Купим в следующую получку.
Александра Сергеевна встала, обняла мальчика за шею и поцеловала его в затылок.
– Не унывай, сынок, – сказала она весело. – Выкрутимся. Денег я тебе дам.
…Работала она по вечерам, возвращалась домой поздно. Но на другой день, получив зарплату, Александра Сергеевна специально приехала с Обводного канала, чтобы передать Леньке деньги.
– На, получай, безобразник, – сказала она, вручая ему две запечатанные пачки с деньгами. – Тут семьсот пятьдесят миллионов. Рассчитайся заодно и за Тацита своего или – как его? – за Плутарха… Не потеряй только, смотри!
