Руслан Киреев - До свидания, Светополь!: Повести
Директор развёл руками:
— Что делать! Ни я, ни вы не заинтересованы в этом. Настаивает торготдел. Я пытался возражать — бесполезно. — Он помолчал и прибавил со вздохом: — Говорил с Грызловой. Разумеется, местком даст согласие. Но я решил сперва посоветоваться с вами. Вы интеллигентный человек, вы поймёте.
Было трудно писать заявление. Не из‑за страха, что останется без работы, нет. Он знал за собой это качество — привязчивость, но не думал, что пустил такие корни. А страха не было. Лучший в городе специалист по мясу — и недели не просидит дома.
Аристарх Иванович с досадой качнул головой. Нельзя сейчас вспоминать об этом! Да и неизвестно ещё, как сложились бы дела, не напиши он заявление. Вторично не попадётся на эту удочку. А просто уволить его не за что…
С двухэтажного дома снимали праздничное убранство. Не забыть бы и ему снять флаг.
Турковской на месте не оказалось. Невольно перевёл Аристарх Иванович дух. Как гора свалилась… Бодрым шагом спустился в кладовую к Сарафанову. Голая лампочка, цементные, чисто вымытые ступеньки…
Обитая жестью дверь была распахнута настежь. Играла музыка — радио. Старик Сарафанов писал что-то при свете настольной лампы.
Поздоровавшись, Аристарх Иванович дисциплинированно остановился поодаль. Кладовщик продолжал писать. Поставив точку, тщательно промокнул написанное, закрыл журнал и только после этого ответил скрипучим голосом:
— Добрый день, — и подозрительно поглядел на заведующего из‑под кустистых бровей.
— С праздником, Федор Викторович! С прошедшим!
Кладовщик щелкнул выключателем. Неоновый свет залил помещение. Белые полки с продуктами, белые холодильники во всю стену, составленные в угол бидоны.
— Что будем брать?
Аристарх Иванович лихо махнул рукой.
— Все! Все буду брать! Под гребёнку подчистили — праздник! — Вот как серьёзно относится он к торжеству, которое для иных заурядный выходной день, не более.
Старик прошёл в интендантских войсках всю войну. В столовой его уважали и побаивались, даже властная Турковская не решалась схватываться с ним — терпеливо ждала, когда семидесятилетний кладовщик соизволит наконец уйти на пенсию. Впрочем, пенсию он получал уже много лет — военную, но жил один, и что было делать ему дома с его несокрушимым здоровьем? Камнем преткновения был Сарафанов для Турковской. О сделках с ним не могло быть и речи. Вот разве что обойти его… Дефицитный товар к Федору Викторовичу не попадал — прямо с центрального склада уходил по точкам. Турковская объясняла это транспортной целесообразностью.
— Сельдь? — проскрипел старик, изучая требование.
— Непременно! Баночная? Непременно! С вином идёт. И с пивом тоже — вместо воблы.
А у самого мелькнуло, что пива теперь не видать ему.
— Погода, а? — поморщился он. — А вчера? Как по заказу, в честь праздника!
Кладовщик хмуро читал требование.
— Рислинга шестнадцать, что ли?
— Шестнадцать! — браво ответил Аристарх Иванович. — Ящик, как полагается. У меня идёт сухое! У меня все идёт — работаем с клиентом!
— Надо писать яснее, — проскрипел старик, обводя цифру химическим карандашом.
Сначала, конечно, полагалось подписать требование у директора или шефпо, но все знали строгую объективность кладовщика, и в распределение продуктов, которые имелись у него, не вмешивались.
Процедура была долгой — старик заполнял накладную неторопливо, аккуратно, ни на йоту не отступая от правил. Даже написать «р» вместо «руб» не позволял себе. На жёлтом черепе отсвечивали лампы дневного света.
Беспечно курлыча что‑то, спустился шофер пикапа Юрик. Мигом смолк, увидев пишущего Федора Викторовича, шепнул:
— За дровами–топливом?
Аристарх Иванович строго посмотрел на него.
— Свободный сейчас? — спросил он, тоже шепотом.
На старика показал глазами Юрик. Тот писал, не обращая на них внимания, и они, словно школьники, смирнехонько ждали, пока закончит.
Сарафанов внимательно перечитал написанное, подвинул накладные Аристарху Ивановичу. Только после этого Юрик осмелился наконец задать вопрос:
— Сейчас за товаром, Федор Викторович?
Старик, не замечая его, просматривал запись в журнале.
— Или, может, свезу? Я живо.
— Мне не к спеху, — сухо сказал Аристарх Иванович. Взяв бумаги, молча наверх пошёл.
В кухне, несмотря на бесконечные дебаты на собраниях о вентиляции, дышать было нечем. Шефпо Стася привычно ворчал на своих женщин. Кивнув Аристарху Ивановичу, вытер фартуком волосатые руки, подмахнул все, не читая.
На раздаче стояла Аллочка. Увидев Аристарха Ивановича, приятельски поиграла над головой пальцами. Он поднял в ответ руку — невысоко, по–мужски, ладонью вперёд. После давнишнего первомайского вечера, когда они случайно оказались за одним столом, над ними подтрунивали, и оба они охотно поддерживали игру.
— Ну так когда? — спросил Аристарх Иванович.
— Когда скажешь, — в тон ему ответила Аллочка. — Я всегда на посту.
Женщины на разделке засмеялись. Проходя мимо, Аристарх Иванович ущипнул за халат толстую Матвеевну — вроде исподтишка, но так, чтобы все видели. Матвеевна с готовностью обернулась.
— Ал, видишь, что делает? Отобью! Посмотришь — отобью!
— Ничего, Матвеевна, поделимся!
Аристарх Иванович многозначительно поднял палец:
— Прошу зафиксировать!
Все опять засмеялись, и он, довольный собой, вышел в прохладный коридор. Когда спускался к Сарафанову, навстречу вынырнул Юрик. Лихо хлопнул Аристарха Ивановича по плечу.
— За молоком смотаюсь — и к тебе! — Вполголоса — дверь внизу была открыта.
— Я сказал: мне не к спеху, — не понижая тона, ответил Аристарх Иванович.
— Ничего–ничего! — успокоил его Юрик, заговорщицки подмигнул и — вверх, через две ступеньки; учти, дескать, моё старание!
Как ненавидел в эту минуту Аристарх Иванович свой тонкий голос, который не умеет быть жёстким, свою ненаходчивость, глаза свои, не способные даже отъявленного негодяя обдать презрением.
Молча положил на стол Федора Викторовича бумаги и сразу вышел. Свет погас за его спиной. В металлической обшивке двери вспыхнул уютный отблеск настольной лампы.
Снимал флаг, когда у павильона с визгом затормозил пикап.
— Дрова–топливо!
Неторопливо слез Аристарх Иванович со стула, свернул флаг и только после этого вошёл в павильон. Юрик, кряхтя, тащил ящик с рислингом.
— Вино заказывали?
— Заказывали все, что в накладной.
— Сарафанов не разрешал — в школу надо, обед везти. Я на свой риск.
— И напрасно, — холодно сказал заведующий.
Оставив у себя флаг, вышел к машине, сграбастал, поднатужившись, картонную коробку с продуктами. В тесном проходе между кабинетиком и подсобкой столкнулся с торопящимся Юриком.
— Давай–давай!
Отнять хотел коробку, но Аристарх Иванович — бочком к нему. Шофер, не пропуская, шумно дышал, говорил что‑то, тянул коробку к себе. Луком несло от него, жареной свининой…
— Пусти‑ка! — резко сказал Аристарх Иванович.
Юрик замер, удивленный. Аристарх Иванович молча протиснулся мимо.
Когда вернулся (оставалась ещё одна коробка), шофер стоял у автомобиля, привалившись к дверце спиной. Заведующий протянул руку:
— Накладные!
И сам услышал в своём голосе нотки Сарафанова.
Юрик играл цепочкой с ключами.
— Накладных нет.
Сообразил‑таки, стервец, что ни гроша не получит нынче.
— Тогда я не могу принять товар.
— Не можешь — грузи обратно.
Аристарх Иванович пожал плечами и ушел к себе. Окрыл журнал поступлений, достал из‑за уха карандаш, но мысли разбегались. Юрик нагл и откровенен в своём вымогательстве — это оттого, что нет в нем настоящей силы. Сарафанов вручит ему накладные, и поедет как миленький. А если б имел силу? Утробную свою радость при виде запертой двери Турковской вспомнил Аристарх Иванович. Юрик распахнул дверь.
— Коробку‑то возьмёшь свою?
Заведующий морщил лоб и сосредоточенно губами шевелил. Он снова напоминал себе Сарафанова. Положил на страницу палец, словно замечая графу, с достоинством поднял голову.
— Коробку, говорю, возьмёшь?
Аристарх Иванович встал. Пошёл, вытащил из пикапа коробку, и тут Юрик сунул ему накладные. Он аккуратно расписался. Шофер хлопнул дверцей и сдал машину назад, да так, что едва отскочить успел Аристарх Иванович, чуть не выронив при этом коробку. «Сволочь!» — подумал он.
С Поповой так и не перебросились ни словом; молча распаковал продукты, приготовил закуску, молча наполнил кувшин вином. Три пятирублевые бумажки по–прежнему лежали в столе. Вечером он вернёт их… «Если не случится ничего», — подумалось невзначай. Далёкой, спокойной и прекрасной казалась ему его недавняя жизнь.
