Николай Погодин - Собрание сочинений в 4 томах. Том 3
Саня. А меня трогает. Я не хочу встретиться с таким случаем.
Салазкин. Такого случая не будет. Я тобой живу. Но теперь я спрашиваю. Я так тебя люблю, что не могу представить себе, как можно взять эту руку, если рука… твоя рука ко мне не тянется. И только потому я так с тобой говорю, что знаю: ты живешь мною.
Саня. Женя, ты восхитителен. А еще что ты знаешь?
Салазкин. Еще я знаю, что ты живешь мною.
Саня. Слышу. А еще?
Салазкин. Ты живешь мною… мною… мною…
Появляется Укропов.
Укропов. Что ты кричишь? Ну кто так делает?
Салазкин. Я делаю, потому что я воюю за свое будущее.
Укропов. В будущем ты будешь жить при коммунизме.
Саня. Укропов неизменен.
Салазкин. Я хочу жить при коммунизме не один, а вдвоем.
Входит Зина.
Зина. Можете меня поздравить. Говорила со Львом Порошиным. С ходу предлагает работать у них над новой темой. Параллельно могу вести научную работу.
Укропов. Уж за твое-то будущее мы все спокойны.
Зина. А что у них? Переговоры зашли в тупик?
Укропов. Переговоры? У них? О чем?
Зина. О том, о чем переговариваются люди с тех пор, как научились говорить. И главным образом в их возрасте.
Укропов. Они? Не понимаю. Саня, кто Женьку называл уродом?
Саня. Я.
Укропов. А что теперь будет?
Саня. А теперь будет то, что я не буду называть его уродом.
Укропов. То-то я смотрю на Салазкина… не тот Салазкин.
Входит Фиса.
Фиса (Зине). Вас опять просили к телефону, но я сказала, что вы у нас в гостях и мы садимся за стол. А где же остальные?
Укропов. Куда-то скрылись.
Фиса. Что за новости! Сейчас найду. (Уходит.)
Саня. Не знаю, дорогой Укропов, тот ли наш Женя или не тот. Та ли Зина или не та. Наверно, все мы те. Но вы не понимаете, какие вы хорошие. Если бы вы знали, как я вас всех зауважала.
Укропов. Когда зауважала? До поездки на Запад или после?
Зина. Вот именно после… А Женю — исключительно. В превосходной степени.
Укропов. Очень интересно. Для того чтобы зауважать Женю, ей надо было посетить мир капитализма.
Саня. Не Женю одного, а всех вас, я сказала… в большом плане. Ты не мельчи. Нас увлекают западные книжки. Но жизнь на Западе вряд ли увлечет… словом, поездка поразительно ломает наши стандартные представления. А Женя… я его люблю. Может быть, давно, но он мешал мне понять и его и себя. И никакой он не урод. Он настоящий человек… умный, тонкий, излишне ироничный… тоже не беда. Ироничность и чуткость стоят рядом.
Появляется Фиса.
Фиса. Ишь ты, какую она ему рекламу делает. «Умный», «чуткий». Откуда ты все это узнала?
Саня. А он мне прислал сорок писем.
Фиса. Сорок. Надо же… Вот счастливая. А я как знала… и поросенок и шампанское. Пойдемте.
Укропов. Но где Вавка, где Томаз?
Фиса. Тише… Бредут сюда. Вообразите! Забрались в самые непроходимые колючие кусты… сидят и плачут… оба.
Зина. И Томаз плакал?
Фиса. И он… да как… ручьем. Молчите.
Появляются Вавочка и Томаз. Идут порознь. Головы опущены. Остановились. Пауза.
Укропов. Скажите, долго будет продолжаться эта мультипликация?
Тогда Вавочка приближается к Томазу и роняет голову ему на грудь.
Вавочка. Томаз, я никогда больше не назову тебя ничтожным.
Томаз. Вавочка, дорогая, неправда, назовешь… но все равно… все равно… Мы проживем вместе до семидесяти лет, как мой незабвенный дядя Самсония. Зина, ты смотришь на нас с симпатией. Скажи, почему ты смотришь на нас с симпатией?
Зина. А потому, Томаз, что жизнь все же рапсодия… и, как утверждают некоторые оптимисты, — голубая.
Занавес
Альберт Эйнштейн
Пьеса завершена Алексеем Волгарем
Действующие лица
Эйнштейн Альберт
Меллинген Дизи — финансист
Фей Роз-Мари — молодая богатая американка
Притчард Антуан — физик
Анхилита — мексиканка, его возлюбленная
ЧЕТА СРЕДНИХ АМЕРИКАНЦЕВ
Адамс Элла
Адамс Чарльз
Гордон Гарри — физик
Сенатор
Издатель
Байрон Дик
Эпштейн Чезаре — музыкант
Мисс Джойс — секретарь Меллингена
Джюли — лаборантка
Врач
Король шляп
Великосветский репортер
Дама средних лет
Дама в красном
Студент
Садовник
Гости, прислуга
Пролог
В Принстоне ночью возле коттеджа, где поселились Эйнштейны. В окнах нет света. Меллинген.
Меллинген (в раздумье). Мерсер-стрит… Абсолютно точно, Мерсер-стрит, сто двенадцать… Но эти милые сооружения невыносимо похожи друг на друга… И хоть бы где-нибудь светилось окно… И ни одной живой фигуры… Неужели в этом Принстоне[50] живут, как в раю, и ложатся спать с курами?.. Печально… Что же делать?.. Нечего делать… Надо поворачивать оглобли… В конечном счете, во всем виноват один идиот. Я не буду называть его имени… Это просто позор — не разыскать в Принстоне Альберта Эйнштейна… О-о! Судьба начинает сдаваться… Сюда движется живой человек.
Входит студент.
Сэр…
Студент. Да.
Меллинген. Простите за беспокойство…
Студент. Пожалуйста, я не занят…
Меллинген. Не знаете ли вы, в каком из этих коттеджей поселился приехавший из Европы Альберт Эйнштейн?
Студент. Эйнштейн… А кто он такой?
Меллинген. Как вам сказать… Вы не видели последних номеров газет?
Студент. Я газет не читаю… У меня много других занятий.
Меллинген. Но тогда мне просто интересно, с кем я имею удовольствие беседовать?
Студент. Я студент богословского факультета.
Меллинген. И вы ничего не слыхали о таком ученом, как Альберт Эйнштейн?
Студент. Может быть, и слыхал, но забыл…
Меллинген. Плохо, сударь… Я, конечно, не имею права делать вам замечаний, но думаю, что сам господь бог будет вами недоволен.
Студент. Чтобы говорить о господе боге, надо иметь элементарное представление о нем.
Меллинген. Виноват, сэр.
Студент. Так-то… (Уходит.)
Меллинген. Нет, это был не человек… Это мистика.
Входит Чезаре.
Чезаре. Друг, чего вы хотите от этих святых?.. Может быть, он неделю не ел мяса. Вы хотите увидеть Эйнштейна. Я тоже.
Меллинген. И вы тоже не можете найти его дом?
Чезаре. Это проще всего. Вот этот дом и есть его дом.
Меллинген. Дорогой мой, вы же меня выручили.
Чезаре. Выручил… но что из этого? Я обошел дом вокруг ровно пятьдесят раз. Обойти его можно за минуту. Значит, я здесь хожу около часу. Там, с южной стороны, на втором этаже есть окно от потолка до пола, точнее сказать, сплошное стекло… И там дубы или что-то в этом роде вокруг газона… Я плохо разбираюсь в зелени. Но не в этом дело… Я спускался вниз по лужайке и мог видеть его за этой стеклянной стеной и понял, что там его кабинет… Он сидел откинувшись в старом кресле и дымил трубкой… И можете себе представить такую странную вещь… У него нет письменного стола, какой должен быть у профессора.
Меллинген. А что же там есть?
Чезаре. Понятия не имею… Какая-то старинная вещь на точеных ножках, которые стоят не прямо, а вот так… (Показал.) Иногда он с крышки этого стола брал какие-то бумажки, смотрел на них и клал обратно. Лампа светила справа, и мне хорошо было видно, как он вопросительно поднимает брови и зачем-то накручивает волосы на виске на указательный палец правой руки.
Меллинген. Я чувствую, что вы поэт, но все-таки подсматривать…
