Алексей Першин - Не измени себе
— Приревнуй хотя бы. Вишь какой у тебя муж. Девчонки влюбляются. Тебя это не пугает?
Женя улыбнулась.
— Я понимаю девчонок. Ты действительно симпатяга.
— Постой, постой. На что намекаешь, красавица моя?
— На самое простое. Становишься девичьим кумиром.
— А это плохо? — насторожился Борис.
— Почему плохо? Наверное, закономерно — ты стал хорошим преподавателем.
— И ты нисколечко не ревнуешь?
— Нет!
— Какая она самоуверенная!
— Нет, не так. Я уверенная в себе и в тебе, — счастливо улыбалась Женя.
Вскоре началась избирательная кампания в местные Советы. Завод выдвинул кандидатом в депутаты Моссовета Бориса Андреевича Дроздова. Незаметно подошли и выборы. В торжественной обстановке Дроздову вручили мандат депутата.
И наконец пришло разрешение из ВАКа на защиту докторской диссертации по специальности экономика Дроздову Борису Андреевичу.
4Малый зал, в котором обычно проходили защиты всех диссертаций и расширенные заседания ученого совета, не вместил всех желающих присутствовать на защите докторской диссертации Борисом Дроздовым. Этот зал был рассчитан не более чем на семьдесят человек, да и то в тех случаях, если выставляли стулья перед передним рядом и вдоль прохода. Сегодня же собралось более двухсот человек.
Профессор Резников отправился к ректору: его не обрадовал, а насторожил такой наплыв людей, вдруг заинтересовавшихся диссертацией Дроздова. Хотя понять людей можно — защищался недавний рабочий. Вроде внешне все обстояло неплохо, популярность Дроздова понятна. И все же решили посоветоваться — пригласили секретарей партийной и комсомольской организаций института, представителей парткома завода «Красный маяк».
Вскоре все приглашенные собрались в кабинете ректора.
Профессор Резников объяснил, чем вызвана эта срочная беседа. Попросил высказать свои соображения и пожелания.
Первым поднялся представитель завода Сергей Кириллов.
— На защиту из наших пришли двадцать три человека. Интересно же… Свой, рабочий. Правда, никто из нас ни в философских, ни в экономических науках особенно не разбирается, и все-таки двое хотят сказать свое слово. Понимаете сами, Дроздов — наш, наша рабочая косточка.
— Конечно, мы знаем Дроздова не столько лет, сколько он провел на заводе, — не удержалась и Алла Васильевна Протопопова, — но все же достаточно хорошо…
— Дело не в количестве лет, а в качестве вложенного в науку труда, — высказался комсомольский вожак, в шутку прозванный аспирантами Батей.
Резников хмуро прервал не относящиеся к делу разговоры:
— Вы уж, друзья мои, простите меня за поучения. Я никого не хочу инструктировать, но хочу предупредить на случай неожиданных выпадов против диссертанта. Чует мое сердце (это и заставляет меня обратиться к вашей помощи), что вполне возможен какой-нибудь досадный инцидент, провокационные выходки или вопросы. Мы должны суметь дать им отпор. Для вас не секрет, что перед защитой в институт приезжали разные комиссии, проверяли, сличали текст книги Дроздова с кандидатской диссертацией. Просматривали его журнальные публикации. Были какие-то нелепые «сигналы». И если уж на эти сигналы не обратили внимания и разрешили защиту, мне кажется, что возмутитель спокойствия объявится.
Ректор поинтересовался: многие ли из собравшихся не имеют отношения ни к вузу, ни к заводу. Протопопова уверенно ответила: таких примерно четвертая часть. Сергей Петрович Кириллов предложил заседание ученого совета провести в старом клубе завода, благо и расположен он в пятистах метрах отсюда. Переход и вообще организационные дела задержат заседание на час, не больше, но зато всем будет обеспечено место. И в другом была выгода: дома, как говорится исстари, и стены помогают.
Предложение понравилось. Тотчас объявили об этом в малом зале. Минут через пять висело и новое объявление, указывающее адрес клуба завода «Красный маяк». Кириллов отправился в клуб, чтобы соответственно обставить это необычное заседание.
Наконец предупредили и Дроздова, чтобы был готов: не исключены осложнения или провокационные вопросы в ходе обсуждения диссертации. Тот с удивлением уставился на Резникова: может, он ослышался?
— Какой смысл в такой провокации?
— Если бы заранее знать этот смысл!..
Дроздов не унимался, он хотел теперь знать наперед.
— Давайте подойдем с другого бока… Какие вообще провокационные выходки вы лично наблюдали, Николай Афанасьевич? Или знаете их доподлинно?
— Ну вот, к примеру… Встанет какой-нибудь хлыщ и заявит, что диссертация не ваша, вы ее украли, содрали у другого или у других, купили, наконец…
— Но за такое же… Клевета ведь уголовно наказуема, как я понимаю…
— Это все потом, потом вы будете доказывать, что тот тип оклеветал вас. Ученый же совет обязан проверить. А на это необходимо определенное время… Провокация на то и провокация. Она рассчитана на мгновенный шок, на растерянность людей, привыкших к солидному и деловому обсуждению представленной работы.
— А ведь и в самом деле — милицию не позовешь.
Дроздов, не испытывая ни волнения, ни тем более страха, с интересом и любопытством всматривался в зал; большую часть из этих людей он знал — кого по фамилии, кого в лицо, кого и очень хорошо: с одними он был в добрых отношениях, с другими он расходился по каким-либо вопросам, но даже мысли не допускал, чтобы кто-то из присутствующих, с кем он расходился во взглядах, мог совершить подлость, подобную той, о какой говорил профессор Резников. Они могут подвергнуть сомнению определенные положения его работы, найти какие-то ошибки, неточности, случалось, находились так называемые «ловители блох», которым страсть как хотелось услышать в конце заседания, что автор учтет замечания таких-то и таких-то и несомненно внесет соответствующие поправки.
Но кому нужно подвергнуть сомнению всю диссертацию, главное, с каких позиций могут ее отвергать? Может, зря вообще поднял тревогу Николай Афанасьевич?
Борис еще раз окинул взглядом зал и вдруг увидел Павла Зыкова. Не может быть, чтобы Пашка! Старого земляка своего он видел около года назад, в горкоме партии, столкнулись при выходе из зала, где проходило заседание партийного актива. Зыков тогда удивленно и неприязненно уставился на него и снисходительно спросил:
— А ты-то как здесь очутился?
Снисходительность в его тоне была столь явной и подчеркнутой, что Борису хотелось просто не заметить этой выходки, он ответил, призвав на помощь всю свою выдержку:
— Пригласили. Потому и оказался здесь.
— Неужели персонально пригласили? — съязвил Зыков.
— А почему и нет, Пашку Зыкова приглашают, а я чем хуже?
— Для кого Пашка, а для кого и Павлом Порфирьевичем довожусь.
— Для меня ты всегда был Пашкой, Пашкой и останешься.
Борис не хотел дерзить, просто надо было напомнить Зыкову, что перед ним, Дроздовым, не стоит ему гоношиться. Но Зыков обиделся, повернул в сторону буфета, что-то буркнул, обернувшись, Борису. Что — Борис так и не понял, обескураженный, он смотрел вслед удалявшемуся товарищу, теперь уже твердо определившемуся в звании «бывшего». В конце заседания Зыков разыскал его, начал что-то объяснять извиняющимся тоном, но тут проходивший мимо секретарь горкома Алексей Георгиевич Смирнов, вдруг заметив Дроздова, устремился к нему с протянутой рукой, уже издали громко говоря:
— Борис Андреич, вы побиваете все рекорды. Поздравляю вас от всей души.
— Не понимаю, Алексей Георгич, — опешил Дроздов, и в самом деле не понимавший, с чем поздравляет его Смирнов.
— Он не понимает! Второй вуз как орех раскусывает и не понимает.
— Так я же вынужден техническим заняться… Дипломную где-то поприжали… Вот и попросил разрешения досдать разницу в предметах.
Секретарь выставил вперед обе ладони, как бы защищаясь ими от слов собеседника.
— Ну, вы-то уж мне не пойте лазаря. Хорошо понимаю, что такое «досдать». В мыле небось пребываешь днями и ночами… И с дипломной все образуется. Словом, поздравляю. Я рад, что жизнь подправила ваше критическое отношение к диплому.
— А я не изменил ни себе, ни своему слову. С заводом не думаю расставаться.
Смирнов усмешливо глянул в глаза Дроздову. Чувствовалось, многое хотелось ему сказать, да обстановка явно тому не соответствовала. Он лишь слегка встряхнул Дроздова за плечи, мягко улыбнулся:
— Мне уже приходилось слышать заявления некоторых товарищей… Приходилось или не приходилось?
— Ну и что из того? Жизнь корректирует наши намерения…
— Вот-вот. И я о том же. Жизнь — великая штука. Заставляет быть активным и думать напряженно. Думать и делать правильные выводы. Так, Борис Андреич?
