Гумер Баширов - Честь
Айсылу порывисто обняла Нэфисэ:
— Вот с каким светлым намерением пришла моя ночная гостья! Я ждала от тебя этих слов, давно ждала, Нэфисэ! И верила, что ты скажешь их наконец... Ну, от всего сердца желаю тебе счастья! Пусть солнечным будет твой путь!
7
Вот Нэфисэ снова у себя дома. Она сидит за столом, а на нее с маленькой фотографии смотрит ее друг Гюльзэбэр, в пилотке, с большой санитарной сумкой на боку. Тут же на столе лежит пожелтевший зубчатый лист с того самого дуба на круглой поляне... Лунная ночь, тяжелые ветви, склонившиеся над лесным ручейком, возбужденная Гюльзэбэр... Как будто недавно все это было, а ведь прошло уже целых три месяца...
Тихо в избе, слышен только скрип пера.
«...Я так соскучилась по тебе, на душе так много всего, что даже не знаю, с чего начать.
Прежде всего, о твоем письме. Оно здесь многим осушило слезы, придало бодрости, укрепило веру. Беспримерные бои на улицах Сталинграда вдохновляют нас. Честное слово, мы готовы на все! Нет, говорит сердце, нас не победить! Нет! Рассеются черные тучи.
В голову приходит столько мыслей. Когда закончилась наша работа, у меня вначале как-то пусто стало внутри. За что же приняться теперь? Оказывается, я только вступаю на широкий светлый путь. Поздравь меня, дорогая: я подала заявление о вступлении в партию, и так хорошо и радостно мне... Знаешь, этот год меня многому научил. Я чувствую, у меня выросли крылья. Я буду работать, чтобы урожаи наши стали постоянными, чтобы не зависели они от капризов природы. Чтобы колхозник не выглядывал дождика с неба... Вот это, милая, пока мой фронт!
Что же еще?.. Про Сайфи тебе, наверное, уже писали. Он оказался низким человеком, потихоньку разорял наш колхоз. Ну, и получил за это по заслугам.
Но тебя, конечно, больше интересует не Сайфи, а наш музыкант! По правде говоря, он нас очень тревожил поначалу. А теперь гремит на весь район — ездит со своей концертной бригадой по колхозам. Собирается в музыкальную школу. Сначала его не хотели принять, но вмешался Джаудат-абы, и все уладилось. Подробности узнаешь от него самого. Если он еще тебе не написал об этом, то напишет обязательно.
Есть еще одно... Я и себе не смею признаться в этом. Ты помнишь, Газиз был на редкость хорошим человеком, и я никогда не забуду его. А дальше? Довольствоваться тем, что есть человек, который меня любит? Но, право, одного этого совсем недостаточно, чтобы быть счастливой, Гюльзэбэр! Если вместе со славным урожаем во мне созрело, может быть впервые, настоящее большое чувство, разве оно не осветит счастьем всю мою жизнь?!»
...В тот вечер они долго ходили по пустынным улицам деревни. Мягкий голос Хайдара словно проникал ей в самое сердце. Он рассказывал интересно, увлекаясь, и все, о чем говорил, казалось, оживало перед глазами.
Иногда Хайдар нечаянно касался ее руки, и Нэфисэ смущалась. Странно было как-то. Очень странно, как в девичью пору. Хотя, нет! Разве можно сравнивать детские переживания с этим чувством?..
Нэфисэ не раз порывалась проститься с Хайдаром и уйти домой, но какая-то сила удерживала ее.
Но вот они дошли до ворот ее дома. Деревня уже давно погрузилась в сон, улицы были тихи.
Хайдар сжал теплыми ладонями ее руки:
— Вот и дошли...
Нэфисэ показалось, что она вступила в какой-то светлый, радостный мир.
Она подняла на него глаза. «Неужели мы уже пришли?» — хотелось ей спросить.
У Нэфисэ закружилась голова.
— До свидания, Хайдар, — сказала она тихим, дрогнувшим голосом. — Я пойду. — И, не дожидаясь ответа, взялась за скобу калитки.
— Постой, Нэфисэ... На одну минутку!
— Очень поздно, Хайдар, извини! Спокойной ночи...
...Она долго не могла заснуть.
А что, если сейчас из-за черемухи на нее смотрит Хайдар? Как хотелось ей сегодня встретиться, поговорить с ним... Впрочем, им часто приходится бывать вместе, но вымолвить слово она не решается. Пусть не придется встретиться, пусть не удастся поговорить, только бы прошел по переулку и глянул в окно. Может быть, и не увидит он Нэфисэ, но она его увидит, она будет знать, что в эту минуту он думает о ней.
Нэфисэ усмехнулась: как же он увидит ее, ведь окна затемнены?
И все же она медленно протянула руку и откинула тяжелое одеяло. За окном, конечно, никого не было.
Нэфисэ подошла к столу и взяла в руку перо...
8
Звякнула щеколда у калитки, и кто-то, тяжело ступая, поднялся на крыльцо. Нэфисэ вздрогнула. Неужели Хайдар? Нет, не может быть. Он не придет так поздно...
В дверь постучали.
— Кто там? Входите!
На пороге показался незнакомый пожилой человек в кожухе и высоких сапогах. Поправив съехавшую на лоб ушанку, он сказал:
— Здравствуй, сестричка! Я не ошибся? Ты будешь Нэфисэ?
— Да, я...
— Вот и ладно...
Незнакомец положил возле двери варежки и кнут и стал рыться в карманах.
— Уж ты не обижайся, сестричка, что ворвался к тебе ночью. В правлении никого не было, а дело-то спешное. Велели тебе к трем часам быть в районе. Там самолет ожидает... Ага, вот оно! — И человек протянул стоявшей в недоумении Нэфисэ пакет.
В пакете была записка от Мансурова. Секретарь райкома извещал, что решением Президиума Верховного Совета республики Нэфисэ включена в состав делегации, которая повезет на фронт подарки.
Нэфисэ взглянула на часы. Стрелка приближалась к половине первого:
— Ой, как спешно!..
— Очень, сестричка, очень! — подхватил кучер и, взяв варежки и кнут, собрался уходить. — На рассвете самолет должен вылететь. Товарищ Мансуров по телефону из Казани строго наказал, чтобы тебя прямо к самолету везли... Значит, ты собирайся, а я схожу к вашему председателю.
Через несколько минут в доме поднялась суматоха. Прибежали девушки, соседки, подоспели Зэйнэпбану и Карлыгач.
Одна ставила самовар, другая гладила платье, третья складывала вещи в чемодан.
Вскоре был выпит чай на дорогу, чемодан уложен. Карлыгач и Юзлебикэ подтащили чемодан делегатки ближе к двери. А горница наполнялась все новыми и новыми людьми.
— Ох, и счастливая же ты! — завидовали Нэфисэ. — Своими глазами их увидишь, своими руками руки им пожмешь!
Старухи же степенно поучали:
— Как приедешь, поговори. Передай им, что на душе у народа: надеемся на них крепко! Скажи: пусть только сунутся фашисты, Волга не стерпит, выльется из берегов. Пусть не щадят врага!
Прибежала Айсылу, протянула какую-то бумагу Нэфисэ.
— Это вот удостоверение тебе. А вот здесь записано, сколько отвезли хлеба, сколько подарков послали в «Неделю Сталинграда». На этой — все расчеты о работе твоей бригады...
Она рассовала по карманам Нэфисэ еще много всяких бумаг.
Но уже пора ехать. Вошел кучер и, подхватив чемодан, вынес его в тарантас. Слышно было, как он подвел лошадь к самому крыльцу. Однако Нэфисэ все еще мешкала. Она побежала вдруг в половину Юзлебикэ, перецеловала спавших крепко детей. Долго прощалась с отцом.
Кучер опять вошел в горницу.
— Нэфисэ, сестричка, пора трогать! — сказал он.
Конечно, пора, но...
Старушки воздели руки, помолились. Карлыгач протянула Нэфисэ пуховый платок, Юзлебикэ сунула перчатки.
...Неужели не придет? Или он не слышал, не знает?
Только собрались отворять ворота, как во двор вбежала запыхавшаяся Мэулихэ.
— Давай-ка вот это сунем куда-нибудь! — прокричала она и зашуршала сеном, пряча в ногах у Нэфисэ узелок с подорожниками. Потом как-то очень озабоченно добавила: — Уж ты там, Нэфисэ, золотко, осторожненько ходи. На войну ведь едешь как-никак. Не высовывайся зря... Не отставай от начальников!
— Привет передавай Султангерею и Гюльзэбэр! — сказал кто-то, уверенный, что она обязательно увидит их там. Как будто собиралась Нэфисэ в соседнюю деревню.
— Надо бы послать кого-нибудь проводить ее до района! — забеспокоилась Юзлебикэ.
Айсылу почему-то засмеялась:
— Ночь светлая, лошадь хорошая. Не беспокойся понапрасну. Хороший человек один в пути не бывает!
Застоявшийся конь резво взял с места. Провожавшие едва успели расступиться.
Замелькали палисадники, заборы. Всюду было светло и пусто. Не было ни живой души.
А Нэфисэ так хотелось увидеть его. Вдруг он уедет на фронт до ее возвращения!..
Вот и правление колхоза, вот клуб, школа. В окнах школы темно. Конечно... Что ему делать там в поздний час?..
Конь бежит и бежит. Уж немного осталось и до поворота, а там свернуть к речке, проехать мост... И чего этот дядька так гонит? Проехали бы по этой улице шагом...
Нэфисэ и сама не заметила, как тронула кучера.
— Тпру-у, — придержал он коня и обернулся к Нэфисэ. — Повидать кого хочешь, сестричка?
— Нет, нет, абзы! Никого тут у меня нет!..
Абзы чмокнул губами, конь вытянулся и застучал копытами по промерзшей дороге.
