Владимир Ставский - Сильнее смерти
Рыжий спрыгивает и бежит вперед вдоль состава.
- Оправиться, что ли? — притворно зевая, говорит Костя и соскакивает на мягкий песок, отходит через канаву в темноту, морщась от боли в ногах. Молодой идет следом.
Красновато-алые вспышки топки паровоза озаряют закапанные мазутом шпалы, ребрастые рельсы, могучие скаты колес.
Доносится глухое ворчание города. И вдруг справа, из плотной солоноватой сырости, летят бурные звуки оркестра.
«В крепости!» думает Костя, замирая и вслушиваясь.
Тар-рам-та-та, тарам-тар-ра-рам!.. — вопят трубы оркестра «встречу». И гулкие барабаны и трескучие звонкие тарелки утверждают:
Да-да-да-да-да!.. А-аах! Да-да!
«Что это такое? Что за части?» Закусив губу, Костя напряженно слушает.
Тар-рам-та-та!.. — всплескивает другой оркестр подальше. Трубы его звенят чище и певучей, и уже не гукает барабан, и еле слышен рассыпающийся звон тарелок.
Внезапно смолкает оркестр.
Тар-там-та-там! — подхватывает в отдаленье еще оркестр, и опять не слышно барабана, и звуки труб прозрачные, чистые и легкие.
«Ну, да! — решает Костя: — Здесь и пехота с барабанами в оркестре и конница - у той барабанов нет. Тут и 1-я кубанская дивизия и 4-я сводная! Значит - парад. А за мной уже слежка. Я почти арестован. Кто же предупредит наших?..»
В памяти ослепительно ярко: там, за городом - море, пролив меж Азовским и Черным морями. Лодка высадила Костю около Восточного маяка, это километрах в двадцати левее города, у песчаной косы Чушки; там пролив шириною всего в пять километров. Но туда не доберешься!.. Прифронтовая полоса!.. Другая коса - Тузла - заканчивается против Керченской крепости, недалеко. Но тут ширина до восьми километров...
Костя вздрагивает, представив крепкий, скалистый мыс крепости.
- Ну пойдем, — торопит молодой.
- Сейчас!
Тар-рам-там-там!.. — дружно поют трубы казачьего оркестра.
Костя смотрит на городские огни, жестокие переливные огни.
«Сбежать сейчас! Но куда? Как перебраться?.. В порту в рыбацких поселках - посты. Туда и носу не сунешь, не то что лодку достать... Парад, вино, перед посадкой... Но я же не знаю численности десанта. И когда он будет?..»
Вдоль состава ходят, переговариваясь, люди. Костя видит, как в освещенных окнах классного вагона командования мелькает рыжая морда ординарца.
«Шпик! Так я и знал», — вздрагивает Костя. Пригибается и видит: из тамбура один за другим соскакивают офицеры, бегут к теплушке.
«За мной?» - вспыхивает мысль. Молодой, перешагнув канаву, поджидает Костю. Костя со всех ног бросается назад, вдоль полотна. В ушах свистит от быстрого бега. Забыты мозоли, ломота в ногах. Сухие, жаркие глаза его всматриваются в темноту. И тут, на бегу, ярко встают в памяти слова военкома Дегтева: «Нам всем, как один, стоять». И сердце Кости трепещет: «И я один, как все. И вся наша страна так стоит. Надо пробиться! И все тут».
Тошнотворной густой падалью несет с начавшихся балок. Он останавливается.
Красной точкой виднеется семафор, около которого невидимый отсюда стоит состав. В тишине гремят звуки оркестра - четвертого по счету. В стороне черной громадой высится гора Митридат.
«Как же я доберусь? Не доберусь я! — в отчаянии думает Костя, обрывает себя: — Только без паники! Возвращаться нельзя - раз! О десанте скорее сообщить - два! Пусть уж там авиация наша следит дальше... Значит, надо плыть на Тузлу. Выйти к берегу и плыть от крепости. Как можно дальше пройти по дну, а там плыть...»
5Костя, согнувшись, долго идет по небольшой ровной балочке. В висках оглушительно стучит кровь. Каждый бугор кажется часовым. Затаивая дыхание, Костя крадется на носках, успокаивая себя, ругая за трусость и вновь замирая перед новым бугром.
Из темноты дышит соленой влагой близкое море.
С хлюпаньем и вздохами ложатся на берег волны. За морем над далекой и милой Кубанью небо белеет.
«Неужели луна? — Костя останавливается. — Да нет! Это зарево над станицей Таманской!»
Он сбрасывает ненужные теперь сапоги и ползет. Вдруг замирает: по хрустящей гальке около воды идут часовые, возвращаются. Они ходят по пляжу взад и вперед. Костя отползает назад, потом вправо и там уже поворачивает к берегу. Глядя в сторону часовых, он быстро, обдирая колени и руки, сползает в воду.
- Чего это там чернеет? — В тенорке часового слышатся страх и любопытство.
- В глазах у тебя, храпоидол, чернеет! — обрывает его бас.
Снова хрупает галька.
Костя проползает до глубокого места. И тут - лишь одна его голова над теплой, парной водой - сбрасывает с себя одежду.
Влево, на далеком берегу, сияют портовые и городские огни. На проливе покачиваются желтые и белые огни эскадры.
Костя идет по твердому песчаному дну. Прямо над черной зловещей массой пролива белеет зарево над кубанским берегом. Дно обрывается, и он, с испугом окунувшись, плывет. Плывет он боком, положив голову на воду, сильными толчками бросает тело, пофыркивая и глубоко вздыхая.
Ровной мертвой зыбью - отголосками буйного шторма, дошедшими из бескрайных зеленых просторов, — вздымается море.
Костя плывет, поднимаясь на вершины покойных волн и скользя вниз.
Позади расплывается в зыбком мраке громада гор. Над головой ходит мягкое низкое небо, и звезды излучают мерцающий свет. С вершины валов Косте видны кланяющиеся огни судов, весь переливный поток городских огней. Далеко, в глубине пролива, мигает маяк.
- Отдохну, — громко говорит он и пластается на воде, тихонько шевелит пальцами ног, боясь и предупреждая судороги.
Уши ловят неясный гул, всплески и удары в воду. Костя нервно поднимает голову.
С берега, видимо из приморского сада, несутся над водой протяжные созвучья меди.
«Вальс! — неожиданно для себя улыбается Костя и строго говорит: — Плыть, плыть!»
Он плывет, размеренно ударяя руками и ногами, плывет на боку, потом на спине.
Еле слышные доходят с берега звуки, но вот и не слышно их за шорохом и плеском.
Вдруг - словно лопнуло гигантское полотно. Костя в ужасе, чуя дрожь в корнях мокрых волос, озирается во все стороны, держась стоймя на месте и отчаянно перебирая ногами.
Опять лопается в стороне, на скате волны вспыхивает мутная бледнофиолетовая струя.
«Дельфин!», холодея, думает Костя и уже представляет острый, как бритва, черный плавник, разваливающий надвое его живот, оттуда, снизу...
Он с силой бьет руками и ногами, громко, устрашающе фырчит, крутя головой на каждом всплеске.
«Да что это я? Дельфины же не опасны. Трус!» ругает он себя и не может превозмочь ужаса.
Левую щеку его внезапно обдает прохладой. Он вскидывает голову. Ветер уже иной. Раньше дул с правой стороны. Костя держится на воде, осматриваясь. Мигающий огонь маяка сейчас почти позади, а ему надо быть сбоку. Он медленно уходит и уходит.
«Течение... В море несет...»
Костя захлебывает воды - вода пресная, из Азовского моря.
«Дельфины... Течение... Видно, не доплыть!» Тупой и огромный ком распирает горло Кости.
«Где теперь коса?..»
Он ищет зарево Таманской - оно ушло в сторону - и опять плывет, медленно водя набрякшими усталостью, словно каменными, руками и ногами.
В судороге заскакивает, деревянеет икра правой ноги, простреленная еще в девятнадцатом... Костя поспешно растирает ее и опять плывет, плывет.
Тар-рам-там-там, тар-рам-там-там... — сверлит голову навязавшийся мотив «встречи».
«С музыкой пропадаю, — кривит в усмешке лицо Костя, и содрогается и протестует всем своим существом: — Конец? Не хочу! Не хочу!»
С силой плывет и скоро слабеет, слабеет еще больше.
«Что за ерунда? Вот расквасился! — подбирается внутренне он. — Может быть, мелко уже, а я паникую?»
Набрав воздуху, он опускается, подняв над головой руки, сложив ладони вместе. В глубине ледяная струя обжигает ноги, туловище. Костя открывает глаза и сплющивает их в ужасе перед мраком пучины.
Отчаянно рвет руками воду, выплывает на поверхность.
«Не доплыву! Хлебнуть, что ли, самому?.. Да и сволочь же я! Поручи вот такому дело!» Костя пластается в воде. Стынут ноги, зубы дробно стучат. Он плывет тихо, словно сонная рыба.
Плещут, полощутся в глубокой холодной пучине звезды. Зыбь идет чаще и круче. Непрерывно бьют всплески.
«Надо плыть, надо плыть!» - в смертельной тоске думает Костя.
Он приноравливается к волнам: бьет руками в тот момент, когда подходит гребень, и волна вздымает, несет его. Но слабые руки отстают, и один за другим выбегают из-под него валы.
«Кто скажет про десант?.. Я же должен сказать!..»
Стремительной бессвязной чередой вьются воспоминания.
- Не хочу! — с рыданием вырывается у него.
С трудом поднимая голову, он ждет волны.
Тратя остатки сил, всплывает на гребень.
И снова гребень убегает.
«Конец!» вспыхивает мысль, и Костя больно ударяется коленом о песок спасительной отмели...
В серой мгле рассвета голый, чугунно-синий, ободравшись в кровь о гальку и песок, Костя приползает на красноармейскую заставу.
