Николай Глебов - Ночная радуга
...Обессиленный Абдурахмат все еще сидел на дне колодца. В его мозгу, точно тяжелый жернов, ворочалась одна мысль: «Не уснуть бы, тогда смерть...».
И вдруг, когда юноша окончательно потерял способность сопротивляться усталости и сну, сверху свалился белогрудый и, радостно взвизгивая, завертелся возле хозяина.
Подоспевший Бисимбай вытащил полумертвого Абдурахмата из колодца.
Вечером, когда юноша пришел в себя, пастух рассказал:
— Перед утром слышу: собаки лают и кто-то скребется в дверь землянки. Открыл, вижу — белогрудый. Ну, думаю, если Казбек прибежал один, значит, с хозяином случилось несчастье. Оседлал коня — и к тебе.
— А как же ты, — прервал его Абдурахмат, — узнал, что я в колодце? Ведь кругом все занесло снегом.
— Очень просто, — ответил пастух. — Как только я слез с коня, белогрудый вцепился зубами в мой бешмет и потащил к колодцу. Ну и собака! — закончил он, покачав головой.
— Это мой верный друг, — ответил Абдурахмат.
Казбек, как бы понимая, что речь идет о нем, радостно вильнул хвостом и положил свою могучую голову на колени хозяина.
ВАЛЕРИАН БАТАЛОВ
ТУЕСОК
БЕРЕЗКИ
На крутом берегу Иньвы еще вчера стояла, гордо возвышаясь над рекой, кудрявая и стройная осинка. Мне всегда казалось, будто она нарочно убежала из лесу от подружек и остановилась здесь, чтобы все ее видели и любовались ею.
Но сегодня ночью прошел бурный ливень. Вода в Иньве поднялась, подмыла берег, и осинка, не удержавшись, опрокинулась в реку. Печально висят над водой ее голые корни, а под водой, в глубине, чернеет увядшая листва.
Высушит солнце корни, течение занесет илом ствол, и никто уже не вспомнит про осинку.
А чуть повыше, на том же берегу, тесной кучкой, словно дружные сестры, растут пять березок.
Каждую весну талые воды бьются об их корни, вымывают комья земли, но корней у березок так много, они так крепко, переплелись между собой и так широко разрослись в стороны, что никакой воде не подмыть и не свалить их.
Пусть шумят ливни, пусть бурлят воды — у дружных березок хватит сил выстоять.
ДОГАДАЛИСЬ!
В первых числах апреля прилетели скворцы. Они заняли приготовленные для них скворечники, быстро освоились, и с утра до позднего вечера в селе зазвенели их весенние песни. Завтракать и обедать птицы улетали на проселочные дороги и полевые проталины, появившиеся кое-где по южным склонам.
Через неделю погода испортилась. Солнечные дни сменились холодными, с ветрами, снегопадами, метелью. Застыли ручейки, черные заплатки на полях покрылись снегом — все побелело. Опять наступила зима.
Скворцов теперь было не видать и не слыхать. Лишь изредка на миг высунется из какого-нибудь скворечника черная головка — и тут же спрячется.
Рыбакам же холод оказался на руку... По наледи можно было опять заняться подледным ловом.
На озере возле села рыбаки пешнями пробивали проруби, лопатами доставали со дна озера ил, промывали его в ведрах и выбирали красных вертких червячков — личинок комара, малинку. Да только разве в мутной воде выберешь всю малинку? Выплеснешь воду из ведра, а потом глядишь — на льду десятки мелких червячков...
На берегу озера на голой березе висел скворечник. Один скворец долго и внимательно наблюдал за нашей работой. Он выглядывал, вертел головой, видимо, стараясь понять, чем тут занимаются люди.
Я выплеснул на лед мутную воду с илом и отошел к другой проруби. Скворец тут же слетел с березы и стал бродить по грязной воде, поклевывая всплывших червячков.
Потом убедившись, что возле проруби еды хватит на всех, скворец улетел в село. Вскоре на озеро опустилась стайка повеселевших птиц.
ОБИДА
Пробираясь меж густых трав и кустарников, бесшумно течет ручеек. Там, где упавшая валежина заставила его выточить небольшое озерцо, качается, кружится легкий берестяной черпачок. Кто-то проходил мимо напился и пустил его, словно игрушечное суденышко в плавание.
А рядом стоит березка. Это с ее белоснежного ствола снято колечко бересты. Все ниже опускаются ее зеленые косы, и вот уже почти незаметной становится нанесенная рана...
Проходят мимо лесного ручья охотники. Черпают освежающую прохладу, плещут ею в лицо, улыбаются березке... Но она молчит. Не хочет забыть давней обиды.
ЖИВАЯ ТОЧКА
Прибрежные кусты ивняка будто замерли: ни один листок не шелохнется.
Но вот в кустах послышался тихий, еле уловимый шорох. Я осторожно повернул голову. Чуть дрогнула одна веточка. Я присмотрелся и разглядел совсем близко между листьями темно-коричневую точку. Шорох, как мне показалось, исходил оттуда.
Я протянул руку, но точка поспешно перескочила на другую веточку, чуть повыше.
Теперь я не мог ее достать, но уже понял, что это глазок маленькой птички. Ее пестрое оперенье так сливалось с пестротой листьев, что птичку трудно было разглядеть. Казалось, будто какой-то художник взял краску с каждой ветки, с каждого листа и раскрасил ею перышки, чтобы укрыть ее от недобрых глаз.
НОЧНАЯ РАДУГА
Если бы мне раньше сказали, что ночью можно увидеть радугу, я бы не поверил.
Но, оказывается, можно. Я сам, своими глазами однажды увидел ее.
В тихую летнюю ночь мы с товарищем коротали время у костра на берегу реки. Надвинулась туча и затянула все небо. Пошел мелкий, но сильный дождь. Мы укрылись в шалаше.
Вскоре я выглянул из шалаша. Дождь почти перестал. И вдруг я увидел нависшую над рекой радугу. Только она была не разноцветная, а молочно-белая.
Тогда я вылез из шалаша и огляделся вокруг. На востоке, низко над горизонтом, среди черных рваных туч появился просвет, и в него краешком выглядывала луна.
Я стоял под моросящим дождем и любовался этим чудом — светящейся во мгле ночной радугой.
ЛЕТАЮЩИЕ РЫБЫ
В прозрачной воде, освещенные утренним солнцем, шевеля красноватыми плавниками, проплывали крупные толстые голавли.
— Ох, и наловлю же сегодня рыбы! — радовался я.
Но красноперые красавцы всплывают из глубины, ходят поверху, словно дразнят: полюбуйся, мол, какие мы, а наживку не берут. Чего я только не перепробовал: и красного, и белого червя насаживал, и зерно, и творог, и хлеб, даже кузнечика.
Не клюет и все!
Разозлился, плюнул и решил возвращаться домой. А потом подумал: «Рыба-то не дура, она потому не клюет, что меня видит».
Забрал я одну удочку, нацепил на крючок кузнечика и перешел на новое место по соседству. Прячась за кустами, осторожно закидываю удочку. Э, досада! Леска зацепилась за ветку, и кузнечик повис в воздухе, почти касаясь воды.
Боясь спугнуть рыбу, я не стал распутывать леску, а пошел за другой удочкой. Возвратился — и собственным глазам не верю: на запутавшейся леске бьется над водой рыбина. Уж не сон ли?
Мне припомнилось, как один знакомый рыбак когда-то рассказывал, что голавли выпрыгивают из воды и ловят бабочек и стрекоз. Я ему тогда не поверил, потому что еще со школы знал, что летающие рыбы водятся только в южных морях.
Тут не поверить было трудно. Но я все-таки еще сомневался.
Снял рыбу с крючка, нацепил нового кузнечика и закинул удочку так, чтобы наживка раскачивалась над водой, не задевая ее. Ждать пришлось недолго. Из воды опять выскочил голавль.
Оказывается, и в нашей Иньве водятся летающие рыбы. Не всегда, выходит, врут рыболовы.
РОДНИК
Обычно я возвращался с рыбалки полем, но как-то раз свернул со знакомой тропинки и пошел через болото. Здесь идти было и дальше и трудней, зато прохладней.
Солнце стояло высоко. Короткие прозрачные тени от низкорослых деревьев и кустов прятались в густой жаркой траве и терялись между кочками.
Очень хотелось пить. И вдруг я услышал тихое журчанье. Остановился, прислушался. Вода журчала где-то совсем близко.
Рядом рос низкий густой куст смородины. Я приподнял одну склонившуюся до земли ветку с широкими листьями и гроздьями красных ягод. Несколько спелых смородин шлепнулось в воду: под веткой оказалась наполненная прозрачной водой небольшая круглая ямка.
Было видно, как посредине ее светлым столбиком пробивается тоненькая струйка, перекатывая по песчаному дну мелкие разноцветные камешки. Из ямки вытекал ручеек и через несколько шагов пропадал, уходя в землю.
Я напился и снова прикрыл родничок веткой смородины.
Теперь я всегда возвращался с реки этим путем и каждый раз останавливался у родничка.
Но однажды я увидел, что кто-то обломал куст, истоптал вокруг траву, ступил в ямку, смешал светлую воду с грязью...
