Юрий Платонычев - А дальше только океан
Выходило, что по-разному смотрят офицеры на один и тот же факт.
Павлов снова подошел к окну и, не торопя разговор, задумчиво стучал карандашом по раскрытой ладони. Рассвет все набирал силу. Внизу уже виднелись силуэты катеров, а вдали гордый красавец корабль плыл навстречу солнцу. «Счастливчик! Вот бы и мне туда! Вот где все понятно! Отпла-а-вался… Отплавался? Не-ет! Сам буду ходить в океан, сам буду проверять оружие». Он шире раздвинул штору и выключил лампу. Рассвет словно этого и ждал, чтобы ворваться в комнату. Стало сразу виднее, кто чем занимается.
Ветров водил ручкой по карманному календарю, Рыбчевский, наморщив лоб, пересчитывал костяшки пальцев, Городков, похоже, опять занялся своими запонками. Только Малышев что-то писал и вычеркивал, писал и вычеркивал. Павлов увидел, что капитан-лейтенант крупно расписал неделю по дням, почти все дни перечеркнул и обвел кружком только слово «понедельник».
— Кажется, Малышев нас надоумил, — сказал твердо Павлов. — Давайте подводить итоги утром в понедельник. Ведь неделя не из пяти, а из семи дней. Суббота и воскресенье заслуживают, чтобы их тоже вспоминали на разборах. Иные неприятности и случаются, когда люди отдыхают.
— Как-то необычно, — смутился даже Ветров, — у всех в конце недели, а у нас будет в начале…
— Небольшая поправка, — заметил Павлов. — Не в начале, а перед началом! С утра подбиваем бабки. Потом, как обычно, политзанятия. Ну а перед обедом, чтобы нагулять аппетит, не худо и помаршировать. У кого другие мысли по этому пункту распорядка?
— В принципе, — первым откликнулся Рыбчевский, — возразить против предложения Малышева нечего. Боюсь только, что там, наверху, — он воздел к потолку красную ручку с набалдашником, — нас не поддержат. Скажут, где это видано — понедельник и итоги! Нет, надо бы еще оглядеться…
— Оглядываться никогда не дурно, — резюмировал Павлов, отодвигая от себя пресс-папье, — однако не по всякому поводу. Кто разрабатывает распорядок? Мы сами. Вот и давайте разработаем его так, чтобы никто не усомнился в его разумности — ни подчиненные, ни начальники.
Рыбчевский с едва заметной улыбкой переглянулся с Городковым, что не укрылось от внимания Павлова. Видно, знали они что-то, пока еще ему неведомое, о чем сказать не решались.
— Что еще наболело? — продолжил Павлов.
— Совещания… — снова начал Ветров, но сразу же будто споткнулся.
«Знакомое дело, — грустно подумал Павлов и даже поморщился. — Кто их только не ругает!.. И если бы даже коротко да ясно они проводились, все равно их будут принимать без охоты. Ну а как без них?.. Где еще командир может сказать что-то, всех касающееся, перед всем миром, если надо, кого-то похвалить или поругать?..»
— Выходит, не очень жалуете эти вече? — подбодрил он замполита. — Хорошо, предлагайте, давайте их ограничим. Когда их лучше устраивать?
— В четверг, — посоветовал Ветров. — В этот день до обеда нас никто не трогает, даже, — он с усмешкой кивнул на потолок, — сверху.
— В пятницу! — Рыбчевский был так категоричен, будто в другие дни совещаться вообще считалось грешно. — В пятницу кончается рабочая неделя. Почти кончается, — быстро поправился он, вспомнив, что об этом только что говорилось.
— Давайте тоже в понедельник, — высказался Городков. — В понедельник начинается новая неделя — неплохо будет зарядиться…
— В субботу, — несмело подал голос Малышев. — Нет лучшего времени: можно не торопиться…
Опять мнения оказались разными. Но остановились все же на четверге.
Малышев, однако, засомневался:
— Не ночью же по четвергам совещаться!
У него вообще получалось: если не в субботу, то на совещания остается только глубокая ночь.
— Будто ночью совещаний не бывает… — пошутил Павлов и вспомнил, как в лейтенантские годы он служил под началом одного командира. И умница, и смел, и находчив, но обожал совещания даже больше охоты, хотя охотником комдив слыл наипервейшим. Он собирал офицеров утром и вечером, в любой день, в любой час, не исключая выходных. И еще отличался упрямством: если замечал иронию, делал все наперекор насмешнику. Ну а среди лейтенантов мало ли веселых людей. Как-то один возьми и скажи, чтобы слышал комдив: «Скучно стало служить. Совещания, к примеру, какие-то всегда однообразные, дневные. А ночью? А с переходом на другие сутки? А в противогазах? Увы!» На следующей же неделе совещание началось поздно вечером, а закончилось около часу ночи, то есть на другие сутки. В ту же ночь офицеров вызвали еще раз и тут же объявили химическую тревогу. Все надели противогазы, но совещание продолжалось. Правда, командир пояснил в конце, что отрабатывался норматив, но лейтенанты поняли, где норматив, а где реакция на не очень осторожный юмор.
— Выходит, и ночью бывает, — закончил воспоминания Павлов. — Но мы не будем повторять этот смешной опыт. Итак, в четверг?
Офицеры согласно закивали.
— Ну и хорошо. Не худо, если изменения в распорядке обдумают и мичмана.
— На мой взгляд, — Рыбчевский чуть привстал, — ничего нового они не предложат…
— Почему же? — насторожился Павлов. — Не жить же по принципу: «Одна голова хороша, а две — только больше». Не-ет! Не умеют размышлять, мы с вами обязаны их научить. Вот в четверг и поговорим со всеми.
С утра повалил снег. Густой, пухлый, липкий. Сперва он падал сверху вниз, но ветер крепчал — и снег уже летел вкосину, будто сбоку беспрестанно кидали его злыми пригоршнями. С востока надвигались мохнатые черные тучи. Летом о таких говорят: «Быть грозе». А теперь чему быть?
Позвонили из штаба: «Штормовое предупреждение. После обеда пурга». Павлов поспешил в комнату дежурного. Здесь уже вовсю орудовали Рыбчевский, Ветров и сам дежурный — Самойленко. До чего же много надо успеть!
Прежде всего — завезти достаточно торпед. Пурга не пурга, а лодкам оружие подавай! Им завтра, а может и сегодня, — в дальние походы, на учебные стрельбы… В торпедах к тому же всегда нужно малость покопаться, как говорят приготовители, облизать их и лишь тогда отправлять на лодки. Разом всего этого не сделаешь, потому и надрываются могучие торпедовозы, спешат до пурги забросить морякам свои многотонные грузы.
И не только об оружии надо помнить. Хорошо, что это все уже тщательно продумано, в определенном порядке занесено в длинный перечень неотложностей — крепление катеров, вездеход для доставки харчей, выделение дежурных лыжников… Самойленко ведет пальцем по этому списку, останавливается, торопливо справляется у кого-то по телефону, а проверив, двигается своим пальцем дальше. Надо все очень строго проверять: упустишь самую малость — потом бед не оберешься.
Наконец пошли долгожданные рапорты: Винокуров по-штормовому готов! Власенко готов! Кубидзе…
«Шустры начальники! — отметил про себя Павлов. — Дело знают!»
После этого доложил об общей готовности Жилину.
— Готовы?.. — послышался далекий голос. — Ну а слава богу. Примите меры, чтобы ни единого ЧП!
Время приближалось к полудню. Ветер задул с новой силой. Протяжный свист его переходил в звериный вой, словно голодному волку ненароком прищемило хвост. Вокруг все потемнело. Снег летел теперь не косыми прядями, а пугливо прижимался к земле.
— Пурга? — с затаенной тревогой спросил Павлов, встретившись глазами с замполитом.
— Нет еще, — Ветров прислушивался, зажимая ладонью плечо. — Вот когда снег двинет сплошной лавиной, вот тогда…
— А что с плечом?
— В такую вот непогоду ноет, окаянное. Будто гвоздь в него всадили! — Валентин Петрович морщится сильнее, но уже не от боли, а от воспоминаний. Сколько бы натворил тогда самосвал, не окажись в том месте Ветров! Неудачно поставленный самосвал угрожающе сползал с сопки, а рядом детишки играли и среди них сын незадачливого шофера. До сих пор не помнит Валентин Петрович, что он крикнул матросам. Помнит только, что первым подставил плечо, и на него ударом навалилась заляпанная раствором машина, помнит свистящее кряхтенье подоспевших к нему матросов… С тех пор плечо и ноет. Он сильнее сжимает его и прислушивается: — Гудит, похоже, по-настоящему.
— Пора выключать Нижнюю, — осторожно напомнил Рыбчевский и вопросительно поглядел на командира.
За стенами установился равномерный, заунывный гул, как у самолета, набравшего высоту. Окна и двери комнаты дежурного залепило окончательно.
— Нижнюю, Нижнюю… — повторил Ветров название улицы поселка. — Прохлопали летом с Нижней, теперь людей придется мучить.
Павлов вспомнил, что только на Нижней электропроводка висит на столбах — на других улицах ее успели упрятать под землю, — потому так и опасна эта Нижняя: вдруг порвет провода? Вдруг кто-то выйдет из дома?.. Рисковать нельзя. Конечно, нелегко придется тем, кто там живет. Нет тока — нет тепла, света, нет воды. Каково будет людям с керосинками, со свечами да с накинутыми на плечи одеялами?..
