Анатолий Буйлов - Большое кочевье
На следующий день, распарив головки лыж в кипящей воде, Аханя при помощи деревянных рычажков и перекладинок аккуратно загнул их, зафиксировав рычажки, и вновь подвесил для просушки. Потом заставил Николку обдирать с кетовой юколы кожу и скручивать ее в тугие рулончики. Улита тем временем сшила из оленьих камусов два куска по величине лыж.
На второй день, когда лыжи высохли, Аханя сказал:
— Типерь, Микулай, нада жарко печка топили и рыбий кожа долго варили.
Улита бросила в кастрюлю с кипящей водой рулончики из рыбьей кожи. Николка докрасна раскочегарил печь. Через полчаса рулончики сварились. Улита вынула их и остудила.
Аханя, раздевшись до пояса, подогрел над печью одну лыжу, затем изо всей силы принялся втирать рыбьи рулончики в сухую тесину. Смуглое тело старика, переплетенное жилами, лоснилось от пота, мускулы бегали под кожей, точно мыши. Вымазав лыжу липким рыбьим клеем, Аханя быстро смочил мездру камусовой заготовки, затем, хорошо разогрев камус над печью, натянул его на лыжину — на головку и задник — и начал изо всех сил водить кулаком по камусу, вдавливая его в тесину. Улита помогала ему: расправляла складки камуса, заворачивая лишний камус на тыльную сторону тесины. Когда каждый сантиметр камуса был приклеен к дереву, старик, тяжело дыша, вытерев тряпкой потное лицо, подвесил лыжу сушиться и лишь после этого, довольно улыбаясь, закурил.
Вторую лыжу клеил Николка сам. Аханя лишь иногда поправлял его, попутно объясняя, что для клея годится только несоленая рыбья кожа. Можно делать клей и из оленьего рога, но его очень долго надо кипятить. Иногда для крепости лыж между камусом и деревом вклеивают оленьи жилы. Длина лыж не должна быть выше подбородка. Для охотничьих лыж на задники пришивают по кусочку медвежьей кожи с шерстью. Но поскольку Николка оленевод, то на задники его лыж ничего пришивать не будут.
После того как лыжи высохли, Аханя аккуратно обрезал лишний камус на краях. Потом он прожег отверстия и сделал из ремешков крепления, совсем не похожие на крепления спортивных лыж. Николка был очень тронут заботливостью старика и старался угождать ему во всем. Аханя это заметил, и скоро между ними наладились самые дружеские отношения.
Ежедневно на рассвете пастухи уходили в ту сторону, где оставляли вечером собранное стадо. Но часто за ночь олени опять широко разбредались по обширному многокилометровому пастбищу. В этом случае пастухи разделялись: двое шли по правому краю шахмы, двое по левому, а один шел по центру шахмы и, громко крича, сгонял малые оленьи группы в одно место. Задача идущих по краю шахмы заключалась в том, чтобы не оставить без внимания ни один олений след, выходящий за пределы места нахождения основного стада. Если следы обнаруживались, пастухи шли по ним до той поры, пока не настигали отколовшихся оленей. Даже зимой делать это было непросто — порой следы переметались снегом, иногда олени выходили на гладкий лед, и их следы стирала выступившая за ночь наледь. Часто бывали снегопады. Наконец, если олени выходили на свои тропы недельной или трехдневной давности, тут и вовсе трудно было разобраться, где старый след, где новый, — все перепутано, перетолкано.
Николка вскоре подметил, что олени никогда не пасутся в одиночку — непременно группой. Обычно удавалось собрать стадо часам к десяти-одиннадцати. Затем, покрикивая и посвистывая, пастухи гнали стадо к палатке. Николка кричал и свистел громче всех и бегал тоже больше всех. Ему все казалось, что табун движется слишком медленно. От крика и бестолковой беготни он уставал так, что за обедом в его руке ложка с бульоном мелко тряслась.
После сытного обеда хотелось полежать на шкуре, отдохнуть, но надо было вновь идти в стадо. Пока старые важенки и ездовые олени лакомились вокруг палатки солью, другие олени разбредались в разные стороны либо уходили по старой шахме обратно на пастбище.
В обязанности Николки входило вернуть ушедших оленей, а также собрать в табун всех разошедшихся. Потом пастухи ходили в средине стада и ловили маутами неклейменых молодых оленей. Николка должен был ходить вокруг стада и удерживать его на месте. Он с завистью смотрел на то, как ловко накидывали пастухи свои мауты на оленьи рога. Поймавший крепко упирался ногами в снег, удерживая оленя. Кто-нибудь из пастухов подскакивал к натянутому как струна мауту и, перебираясь по нему руками, вплотную приближался к морде оленя, ловил его одной рукой за конец рога, затем, опустив маут, перехватывал другой рукой нижнюю челюсть животного; резкий рывок — и олень падает на бок. Остальные пастухи тотчас наваливаются на животное сверху. Через несколько секунд отпущенный на свободу олень бежит к стаду, потряхивая головой, на его правом ухе отчетливо видны две щербатины. Две щербатины на правом ухе — это клеймо третьего стада. У первого и второго стада клейма другие. Чтобы не забыть количество заклейменных оленей, Аханя складывал в карман кусочки от каждого уха. Вечером эти кусочки пересчитывали, и учетчик Фока Степанович фиксировал в документах общее поголовье заклейменных оленей.
Не так-то просто было разглядеть в массе оленей неклейменого. Отрезав группу оленей, в которой находился неклейменый, пастухи, разбежавшись цепью полукругом, неподвижно застывали. Отрезанные от стада олени безудержной лавиной мчались сквозь цепь пастухов. Гудел воздух, снежная пыль вылетала из-под сотен копыт, сотни рогов — точно кустарник.
— Таураак!! Таурак!! — кричали пастухи, и взвивался чей-то маут.
Николке очень хотелось иметь такой же маут и так же ловко ловить им быстроногих оленей. Но он вынужден бегать вокруг стада и удерживать его на месте. Это не очень утомительно, но совсем не интересно. Николка завидовал пастухам, с обидой думал: «Сами ловят, а чем же я хуже? Пусть бы другой на мое место встал, а я бы маутом ловил».
На следующий день он категорически заявил, что бегать вокруг стада ему давно уже надоело, что он не хуже других, тоже хочет иметь маут и ловить оленей.
Пастухи выслушали Николку внимательно и даже сочувственно покивали ему. Костя Фролов молча отдал свой маут Николке и пошел на край стада. Аханя показал, как собирать маут. Николка быстро освоил это. Аханя одобрительно кивнул, но Николке показалось, что старик при этом лукаво улыбнулся.
«Ну ладно, сейчас я докажу, что не хуже вас…» — самодовольно размышлял он, шагая вслед за пастухами.
— Вон того будем ловить. Видишь? — указал Шумков на стадо.
— Где?
— Да вон стоит, за важенкой, кривой рог у него.
Николка посмотрел в ту сторону, куда указывал Шумков, но все олени были с кривыми рогами, и все они мельтешили!
— Нет, не вижу! — признался он.
— Да ты чего, брат? Ослеп совсем? Да вон же он стоит — боком, к нам, мордой в снег тычется. Видишь?
— Нет, не вижу.
Пастухи прятали усмешки. Шумков начал горячиться:
— Неужели и правда не видишь? Около дерева стоит, прямо на нас сейчас смотрит, вот важенку боднул. Ну?
— Вижу! Вижу! — обрадованно воскликнул Николка.
— Ну, слава богу, наконец-то… Теперь не потеряй его. Следи за ним, ловить будешь.
Пастухи быстро окружили группу оленей, в которой находился примеченный, и направили их между Николкой и Шумковым. Серая лавина, точно мутная река, бешено мчалась мимо Николки, и олень с кривым рогом исчез в этой лавине. Николка швырнул маут наугад в густой кустарник рогов, но вместо круглой петли на конце своего маута увидел спутанный клубок. И в то же мгновенье Шумков поймал нужного оленя. Во второй раз Николка опять кидал маут наугад, и опять получился вместо петли клубок, который хлестанул важенку по боку.
— Ты, брат, смотри, оленя маутом не убей! — насмешливо сказал Шумков.
Зато в третий раз Николка умудрился поймать сразу трех оленей, два из них, правда, тут же высвободились и убежали, но третьего пришлось долго выпутывать. Сконфуженный, Николка вернул маут Косте и встал на свое прежнее место.
Постепенно он привыкал к новой жизни, присматривался к пастухам, приноравливался к их обычаям, подмечал их привычки. Николка сразу заметил, что Аханя пользуется в бригаде особым авторитетом. Почти в любом важном деле решающее слово принадлежало Ахане. Бригадир тоже опытный оленевод, но далеко ему до Ахани. Шумков большую часть своей жизни провел в поселке. После окончания семи классов он учился в Благовещенской сельскохозяйственной школе, затем работал в колхозе животноводом.
Фока Степанович старше Шумкова лет на пять, он долгое время работал на центральной усадьбе колхоза счетоводом, потом был бригадиром оленеводов, но из-за мягкости характера отказался от бригадирства и вот уже без малого десять лет ходит в пастухах.
Косте Фролову около тридцати. Костя потомственный оленевод, он родился в тайге. В семилетнем возрасте его увезли в школу-интернат, но, проучившись там всего три года, он убежал в тайгу и с тех пор пасет оленей, изредка приезжая в поселок навестить родных или подработать на кетовой путине.
