Лев Экономов - Готовность номер один
— А что, если нам попробовать расцветить звуки твоей игры, — предложил он однажды. — Тогда всё, кто придут на концерт, будут не только слышать «Лунную» сонату, но и видеть ее на экране, который мы установим на сцене.
Щербина стал развивать свою мысль, и мне представилось, как с помощью сконструированного им устройства моя игра будет окрашиваться в различные цвета, как цвета эти будут вспыхивать и гаснуть на экране, помогая слушателям глубже почувствовать изумительное творение Бетховена.
Его предложение я принял с восторгом. И вот получилась довольно впечатляющая и фантастическая картина. Она, конечно, была далека от той, которую описал в «Туманности Андромеды» Иван Ефремов, но все это сильно действует на психику, вызывает неожиданные ощущения.
Страница пятьдесят пятая
Играю «Лунную». В зале необыкновенно тихо. Тишина для меня сейчас — лучшая награда за труд, она вдохновляет, и я, словно в экстазе, ударяю по клавишам рояля, извлекая нужные звуки.
Среди зрителей и Лера. Для нее-то я и стараюсь больше всего. Найдет ли она в этой музыке то, что дорого и близко мне.
Перед глазами встает одно из воскресений в конце лета. Получив увольнение в город, я зашел за Лерой в общежитие.
— Куда пойдем? — спросила она.
— Все равно, — ответил я. — Лишь бы вместе. — Мне действительно было все равно, куда идти, главное — чтобы рядом была Лера, чтобы я видел ее, слышал ее, касался ее рук, чтобы ощущал запах ее волос.
— И мне все равно, — сказала она. — Сегодня хороший денек. Хочешь, поедем на пляж? Вот наши девочки едут….
— С условием, если от них убежим, — сказал я.
— Это от нас зависит.
Через, четверть часа мы мчались на попутной полуторке к реке. Встречный ветер трепал волосы, пузырем надувал солдатские гимнастерки. На неровностях дороги так подбрасывало, что мы думали, кого-нибудь не досчитаемся.
Желающих провести увольнение на реке оказалось много. На пляже мы увидели Мотыля и Сан Саныча. Они сидели у воды и перебирали мелких рыбешек, которых только что наловил Бордюжа.
— Давайте-ка, девочки, подключайтесь, — предложил Мотыль, оживляясь при виде наших спутниц. — Сварите хорошую уху, от каждого получите горячий поцелуй.
— Вот осчастливите, — засмеялась одна из них, та, что работает в группе радиолокационного оборудования в ТЭЧ. Однако взяла у Германа ножик для чистки рыбы и села с ним рядышком.
— Только предупреждаю: вместо спасиба за поцелуй будет горячая пощечина.
— От настоящей женщины не обидно и это получить, — ответил Мотыль, растягиваясь на камнях. Он успел выкупаться, и волосы у него свисали на лоб сосульками.
Герман Мотыль продолжает усиленно ухаживать за толстенькой радиолокаторщицей. Однажды после танцев в нашем клубе он провожал ее домой. А вернувшись в казарму, вдруг громогласно заявил всем, что влюблен в нее по уши.
— Удивительное дело! Ты всегда, дорогуша, влюблен, — усмехнулся Бордюжа. — И всегда в разных. Чем бы это объяснить?
— Не скрою, я высоко потенциальный мужчина, — ответил Мотыль. — Но в данном случае… Словом, она мой кумир. На нее я могу только молиться.
«Что у него? — думал я, глядя на преображенное лицо Мотыля. — Очередное увлечение или настоящая любовь?»
— А куда же теперь денешь свой гарем? — спросил тогда Бордюжа.
Герман подошел к тумбочке, в которой хранились фотографии, и, достав их, стал рвать. Через три минуты от карточек остались только обрывки.
Некоторое время в казарме стояло молчание. Первым его нарушил Шмырин.
— Отдал бы ты, Мотыль, их лучше мне для психологического анализа.
— Анализируй сам себя, — ответил Герман. Девчата ушли в кусты переодеваться и через минуту вернулись. Я посмотрел на Леру и чуть не ахнул. В своем красном купальнике она была словно мифологическая богиня красоты. Мне даже страшно сделалось от своего счастья. А она отвернулась и пошла в воду, надевая на ходу резиновую шапочку. Я побежал вслед за ней.
Плавать она не умела и только все приседала и барабанила кулаками по воде.
Я взялся учить Леру плавать.
Лера ложилась животом на мои вытянутые руки и подгребала под себя растопыренными руками воду, смешно надувала щеки. У нее все-таки стало немного получаться, и она объявила, что не выйдет из воды до тех пор, пока не сможет самостоятельно проплыть десять метров. И я знал: Лера добьется своего. Она была настойчивой. Я уже порядком продрог, но выходить первым было неудобно. Наконец и она промерзла до костей и выбралась на берег. Мы легли на теплые камни.
К реке подошли еще два автобуса — это приехали офицеры, их жены и дети. Берег огласился разноголосым гомоном. Около капитана Саникидзе, приехавшего с неразлучной, облепленной картинками гитарой, образовался кружок из молодых летчиков. Они пели модные песенки, смеялись, шутили.
Вскоре выяснилось, что уху, над которой хлопотало по меньшей мере около десятка человек, нечем посолить, соли ни у кого не оказалось.
На противоположном берегу, чуть в стороне, стояла деревня. Решили поплыть туда на надувной лодке. Кому плыть — покажет жребий. Я вытянул несчастливую спичку. Ничего не оставалось, Как бросить в лодку «притороченное» к сапогам поясным ремнем обмундирование и сесть за весла. Вместе со мной отправилась и Лера.
Страница пятьдесят шестая
По-настоящему поработать веслами мне пришлось только во время одного из шлюпочных походов еще в школе. Там-то, собственно, меня и научили этому делу. Но чтобы доплыть до деревни, особой сноровки не требовалось, течение было сильным, и, когда мы выбрались на середину реки, лодку саму понесло, приходилось только слегка подправлять ее стремительный ход веслами.
Лера сидела на корме и смотрела на меня, прищурив от солнца глаза.
— Ты все-таки изменился, — сказала она вдруг.
— Чем? — я надеялся услышать от Леры что-то приятное и даже незаметно приосанился.
Она улыбнулась, и это смутило меня.
— Ты очень хочешь нравиться мне? — спросила она.
— Что значит нравиться? — в ее вопросе мне почудилась насмешка. — Я хочу быть самим собой, ну и, конечно, соответствовать твоему вкусу. Ты это знаешь.
— А если ты чуточку не соответствуешь, мог бы на эту «чуточку» измениться? — продолжала она поддразнивать.
— Взять поправку, как говорят военные, — я усмехнулся, — нужно знать, чем не соответствую.
— Хотя бы тем, что не догадываешься…
— О чем не догадываюсь?
— Не догадываешься… какую взять поправку… Поравнявшись с деревней, я стал подгребать к берегу, и через несколько минут лодка пристала к мосткам.
— Лучше я схожу за солью, — сказала Лера, быстро накидывая на плечи сарафанчик. Она выпрыгнула из лодки и, цепляясь руками за былинки, начала подниматься по косогору. В эту минуту она и сама была похожа на былинку, и я не мог оторвать взгляд от ее гибкой фигуры. Поднявшись наверх, помахала косынкой и пошла по тропинке к деревне.
И мне сразу стало не по себе. В голове завертелись путаные, беспокойные мысли о том, может ли она по-настоящему любить меня или не может, что ей не нравится во мне и что нравится, о чем я должен догадываться…
Вот уже несколько раз я собирался серьезно поговорить с Лерой. Я не представлял себе жизни без нее.
После демобилизации мы могли бы обосноваться у нас дома или сняли бы комнатушку и стали жить, как живут тысячи студентов-молодоженов. Но как сказать ей об этом? И как она отнесется к моим словам?
На щеку упала капля воды, потом еще одна. Я поднял голову. Небо было чистым, только редкие белые облака плыли над подернутой рябью рекой. Оглянулся и увидел выползавшую из-за леса темную тучу, похожую на огромного лохматого медведя.
«Не миновать дождя», — пронеслось в голове. С беспокойством посмотрел на часы. Прошло целых пятнадцать минут, как Лера ушла.
Я втащил лодку на берег и стал подниматься по косогору. Едва выбравшись наверх, увидел Леру. Она бежала навстречу, размахивая туго набитым целлофановым мешочком. Я схватил ее за руку, и мы стали спускаться к лодке.
— Что у тебя? — спросил я, когда отплыли от берега.
— Огурцы, картошка, лук и редиска, — ответила она с гордостью. — Попируем.
— А я думал, тебя волки съели.
— И ты чуть не сделался заикой? — Она посмотрела на меня сверху вниз, взъерошила мне волосы. Она нередко делала так, когда мы оставались одни, и этот ее жест мне очень нравился. В нем была какая-то покровительственная нежность. А я нуждался в ее покровительстве, как нуждается в покровительстве женщины каждый мужчина. Но это, конечно, особый род покровительства. Испытывать его — наслаждение.
— Бедный мальчик. Что бы ты стал делать без меня? — улыбнулась она.
— Не знаю. Наверно, умер бы от горя. Грести против течения оказалось намного труднее.
