Алексей Мусатов - Собрание сочинений в 3-х томах. Т. I.
Озираясь по сторонам, он шепотом сообщил, что в деревне появился Фома-Ерема.
— Померещилось тебе, — не поверил Степа.
— Своими глазами видел. Иду сейчас мимо правления колхоза, а у палисадника трое стоят... Закуривают. Двоих-то я сразу узнал — Филька Ковшов да Уклейкин. А третий... вроде Фомы-Еремы.
— Вроде Володи, а зовут Акулькой, — усмехнулся Степа. — Что же ты как следует не разглядел?
— Не успел, — виновато признался Митя. — Только хотел послушать, о чем они говорят, а Филька с Семкой как схватят меня, повалили и давай лицо снегом натирать. «Это, говорят, мы тебя умываем — чтобы румяный был да красивый». Чуешь, и сейчас щеки горят... А когда я вырвался, Фомы-Еремы у палисадника уже не было...
Степа сокрушенно покачал головой. С тех пор как его помял жеребец Красавчик, Митя Горелов вбил себе в голову, что Степу надо всячески охранять. Он то и дело предупреждал Степу, что ему хотят устроить «темную», поднимал на ноги ребят и каждый раз попадал впросак. И все же он не успокоился, хотя ему за это и доставалось. Филька с Семкой всячески потешались над ним: наминали ему бока, «загибали салазки», «ставили банки» и «жали из него масло». А сегодня прибавился еще и новый номер — растирание снегом.
— Эх ты, Дубленая кожа! — с жалостью сказал Степа. — Опять досталось...
— А Фома-Ерема не зря приехал, — вновь заговорил Митя. — Написал же он тебе: «Живи да оглядывайся». Смотри вот — устроит «темную».
— Опять за свое! — отмахнулся Степа. — Ты же сам говоришь, это не Фома, а вроде... Да и откуда ему быть? Он же в бегах с братом.
— Нет, это Фома... Я видел, — упрямо твердил Митя.
— Знаешь что? — Степа начал сердиться. — Иди-ка ты спать. Завтра видно будет...
Буркнув что-то под нос, разобиженный Митя ушел, а Степа вернулся в избу. Быстро разделся и лег в постель, И сразу, словно на крыльях, его куда-то понесло, закачало. Промелькнули улица, толпа колхозников у трактора, красный флажок в руках у Шурки. Потом все ушло вдаль, завесилось туманом...
Проснулся Степа от грохота. Оказывается, из школы вернулся Шурка и опрокинул в темноте табуретку.
— Уже утро? Отдежурил? — подняв голову, спросил Степа.
— Да нет... еще только первый час, — смущенно признался Шурка. — Мы там малость всхрапнули на дежурстве. А Савин нас разбудил и говорит: «Если уж спать, так лучше дома».
— Вы и обрадовались?
— Так теперь все спокойно... Да и сторож там поглядывает... Ох, и спать я хочу! — Шурка сладко зевнул и юркнул под одеяло. — А знаешь, что ребята говорят: будто они Фому-Ерему на улице видели.,.
— Фому?!
— Ага, — сонным голосом ответил Шурка. — Завтра пошукаем его...
Опершись на локоть, Степа приподнялся на кровати. Значит, Митьке не померещилось, Фома-Ерема действительно в Кольцовке. И что ему здесь надо? Может, он не один заявился, а с целой компанией?.. Фома-Ерема ходит по деревне, выглядывает все, как разведчик, а остальные раскулаченные прячутся где-нибудь в овинах или за ометами соломы и ждут сигнала.
— Шурка! — позвал он.
Приятель, посапывая и чмокая губами, уже спал. Степа невольно покосился на окно.
А вдруг стекла порозовеют от зарева пожара и на улице ударят в набат?.. Но окна были черны, как деготь, и кругом стояла тишина.
Степа усмехнулся и опустил голову на подушку. Право же, он стал мнительным, как Митька.
Но сон все-таки не шел. Опять полезли в голову всякие мысли. Степа наконец поднялся. Шурку он, пожалуй, будить не станет, а на улицу выглянуть все же не мешает. Осторожно оделся и вышел на крыльцо.
Дул пронзительный, холодный ветер, посвистывая в застрехе; тоскливо скрипела в переулке старая, дуплистая липа, над головой яростно метались ветви берез, словно хлестали темное небо.
Степа наугад побрел к дому Ковшовых. В окнах темно, ворота во двор закрыты, в переулке никого. Степа постоял за крыльцом, прислушался. Тихо, нигде ни звука, только во дворе, за стеной, шумно вздыхают лошади.
Степа пошел к правлению колхоза. И здесь ничего подозрительного.
Куда же идти дальше? Может, к школе?
Вот и ШКМ. Здесь тоже все спокойно. И даже сторожа не видно на ступеньках крыльца, где он обычно сидит, закутавшись в тулуп, похожий на большой, туго набитый мешок с сеном. Наверно, сторож забрался на кухню и дрыхнет около теплой плиты.
Как видно, напрасны твои подозрения, молодой Ковшов! Ночь есть ночь, и люди сейчас спят, набираются сил к завтрашнему дню. Пора и тебе вернуться домой и досмотреть последние сны.
Так Степа, пожалуй, и поступит.
Он завернул за угол школы, сделал несколько шагов и вдруг услышал впереди себя легкое пофыркивание и позвякивание уздечки. Степа вгляделся. В узком проезде, отделяющем школу от огорода, смутно проступали лошадиная морда, дуга, оглобли... Лошадь запряжена в сани. Степа одним прыжком очутился около саней, вытянул руки. Сверху жесткий, залубеневший от сырости брезент, под ним — мешки. Тугие, полные мешки с зерном!
У мальчика перехватило дыхание.
За первой подводой вторая, третья, четвертая... И в каждых санях мешки. И откуда столько хлеба? Может быть, это тот самый хлеб, который Степа так давно разыскивает? Но что с ним делают — прячут или увозят? Впереди мелькнул тусклый свет фонаря. Кто это может быть?
Прижимаясь к стене, Степа продвигается дальше... Еще минута — и ему все станет ясно.
Будто из-под земли поднимаются одна за другой фигуры людей, скрюченные под тяжестью мешков. Они сбрасывают мешки в сани. Так вот откуда хлеб! Из школьного, забытого всеми подвала. А ведь на нем всегда висел ржавый замок, и дверь наполовину была завалена мусором.
До Степы доносится приглушенный голос:
— Живей, живей! Не задерживайтесь!
Мальчик подается назад, сердце у него проваливается куда-то вниз — он узнает голос Савина. Да-да, Савина, директора школы, и никого больше!
— Много еще? — нетерпеливо и отрывисто спрашивает тот же голос, и теперь Степе кажется, что он звучит у него над самым ухом.
— Зачищаем... Можно ехать, — деловито отвечает другой голос.
Это говорит Ворон, но Степу уже ничего не удивляет.
«Теперь бежать, бежать!» — мелькает у него в мозгу.
Но сразу бежать нельзя. Пригнувшись, Степа крадется обратно к углу школы.
Только бы проскользнуть мимо подвод, завернуть за угол, а там его ничто не остановит.
И вот уже спасительный угол совсем близко, как вдруг на Степу набросился кто-то гибкий, сильный, свалил с ног и прижал к земле.
— Попался, ищейка!.. Теперь не уйдешь!
«Это же Фома-Ерема!» — догадывается Степа. Вот и встретились на узкой дорожке. Хорошо, что Фома-Ерема один.
Степа делает вид, что и не думает сопротивляться, и, когда Фома-Ерема немного расслабляет руки, он резко вывертывается и оказывается наверху.
Но уже поздно. Подбежали Илья Ефимович и сторож дядя Петя. Они схватывают Степу за плечи и, встряхнув, ставят на ноги.
— Пустите! — кричит Степа, — пытаясь вырваться из железных рук Ворона. — Караул! Хлеб увозят! Кара-у...
— Замолчи! Ты! — свистящим шепотом приказывает Илья Ефимович и, сорвав со своей головы шапку, затыкает Степе рот.
Из темноты выступает рослый парень и заглядывает мальчику в лицо. Степа узнает в нем старшего брата Фомы-Еремы — Оську.
— А-а, колонист! — ухмыляется тот. — Выследил все-таки... И Степа слышит, как Оська спрашивает Илью Ковшова, что же теперь делать с его племянником.
Тяжело дыша, Ворон некоторое время молчит.
— Слушай, Степка! — наконец хрипло заговорил он. — Какая ни на есть, а родня ты мне... По-хорошему прошу... Молчи, что видел... Забудь!.. Тебе же лучше... Ну, долго не думай, говори. — Илья Ефимович отнял шапку и наклонился, чтобы лучше услышать, что ответит племянник.
Тот молчал.
— Ерунда, глупости! — брезгливо сказал Савин, подходя к Илье Ефимовичу. — Все равно эта дрянь всех нас выдаст. — Он отвел в сторону Оську и властно сжал ему локоть. — Поздно с ним церемониться. Свяжи его и забирай с собой. В дороге сообразишь.
— Да говори же!.. Я кого спрашиваю!.. Будешь молчать или нет?.. — Дядя яростно встряхнул Степу за плечо.
Степа усмехнулся. Молчать о том, что он видел? Молчать, когда узел так удачно распутался и все стало ясным? Да за кого Ворон его принимает?
Сейчас Степу терзала только одна мысль — как бы вырваться из рук дяди и добежать до деревни. Выходят же люди из всяких трудных положений, а неужели он ничего не способен придумать?
Может, ударить Ворона головой в живот? Или выскользнуть из пиджака? Ребята в колонии применяли этот прием, когда надо было от кого-нибудь удрать.
Верхняя пуговица на пиджаке была уже расстегнута. Степа осторожно расстегнул еще две нижние.
— Ефимыч! — раздался из темноты голос Оськи. — Давай сюда колониста.
«Чего они там задумали?» — похолодел Степа. Он вдруг резко распахнул полы пиджака, рванулся вперед, словно прыгнул с кручи, и, оставив пиджак в руках Ильи Ефимовича, бросился бежать.
