KnigaRead.com/
KnigaRead.com » Проза » Советская классическая проза » Аркадий Первенцев - Гамаюн — птица вещая

Аркадий Первенцев - Гамаюн — птица вещая

На нашем сайте KnigaRead.com Вы можете абсолютно бесплатно читать книгу онлайн Аркадий Первенцев, "Гамаюн — птица вещая" бесплатно, без регистрации.
Перейти на страницу:

Доносить в милицию, рассказывать, заполнять бланки, отвечать на ушлые вопросы?.. Нет! Через сутки начнется такой трезвон, хоть уши затыкай! Пойди объясни им всю историю. Другому бы поверили, но не ему, Квасову. Подкуют, а потом доказывай, что ты заяц, а не верблюд! И так недобрая слава тянется за ним, как едкая гарь.

Квасов ушел из дому, повинуясь только одному чувству: гадливости. Не мог он оставаться под одной крышей с подленькой тварью, так легко надсмеявшейся над ним. Ей ничего это не стоило. Такие они все, негодяйки в шляпках, с тонкими пальчиками и розовыми ноготками. Звери... звери!..

Машинально он добрел до домика Марфиньки. Из зоопарка опять доносился ему вслед крик птиц, и тускнели на углу прозрачные стойки аптеки. Рану жгло. А может быть, только казалось от мнительности. Двухзначная цифра, плёвенькая лампочка номерного фонаря, длинный список жильцов на черной железке. Марфуша. Хорошая ты, правильная, неудачница! Повернуться и уйти? Что он может дать ей, кроме горя? Не срамиться же перед ней! А куда идти? Николай, конечно, поймет. Но добираться до него ой как далеко!.. Транспорта нет. На своих на двоих будешь топать часа два, а это только до Петровского парка, а там?..

Марфинька! Во всем мире только она одна сможет понять, не осудит, не закидает вопросами. Примет его таким, каков он есть, хоть с рогами до крыши. Верит ему... И такое счастье по оглашенной дурости он сам отверг! Та,  А д е л ь, — длинные пальцы, холеная рука, а задушит, как воробья, — и не пикнешь.

Твердыми шагами Жора прошел через двор, поднялся по лесенке и постучал тихо. Услышав ответный шепот Марфиньки, прильнул к двери спиной. Во всем теле, даже на сердце, был у него удивительный покой. Шорох за дверью, легкие шаги... Чем он отплатит ей, Марфиньке, сверловщице с «Рабомы»? Есть ли такие сокровища в мире?

Через минуту Жора держал почти на весу ее теплое со сна тело, словно свалившееся ему на руки из коридорной аспидной теми.

— Вернулся, вернулся!.. — шептала Марфинька. — Проходи, проходи...

Здесь, только здесь он найдет опору, соберется с силами и сумеет шагнуть дальше, пойдет уверенно, не оступаясь. Она не даст, деревенская девочка Марфинька!

Она открыла дверь в свою комнатку.

Жора нагнулся и во второй раз за эти несчастные сутки прикоснулся губами к шершавой руке Марфиньки.

Она не отдернула руки, не удивилась — вероятно, так было нужно ему. А что он, то и она...


ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ


Никуда не тянуло Квасова после завершающего воя сирены. Только к Ожигалову. Где беспартийный может получить ясный совет и встретить понимание? В партийной ячейке.

Туда изредка поманивало Квасова. Он был любопытен к людям и всегда ждал от них чего-нибудь необычного. Секретарем же был интересный человек. В библиотеке записывались на очередь за его книжкой «На фронт и на фронте». Книжку эту Квасов не читал. Ваня Ожигалов не чурался рабочей братии, любопытно рассказывал о гражданской войне и еще более красиво — про нынешнюю бескровную войну с мировым капитализмом, войну за экономическую независимость. По его словам, их завод при наличии хороших ребят мог сыграть не меньшую роль в этом сражении, чем конница Буденного под Касторной или полки Фрунзе на Сиваше. Красивые картины рисовал Ожигалов перед своими собеседниками — заслушаешься! А на собраниях говорил плохо, нудно, часто сбивался, глядел в бумажку и невыносимо страдал в подобных случаях.

Ожигалов только что отпустил начальника снабжения Стебловского. Когда Жора постучался в филенку, секретарь еще не остыл от забот — получался прорыв с материалами, необходимыми для важных серийных заказов.

Но не только черный прокат и цветные металлы волновали Ожигалова. Только сейчас, почти документально, Стебловский изложил пункт за пунктом историю окончательного падения Фомина. Стебловскому бюро поручило выяснить, есть ли доказательства взятки, и начальник снабжения добыл неопровержимые улики. Действительно, реглан был вручен Фомину дарственно, точно так же, к слову говоря, как сам Стебловский одаривал папиросами, водчонкой и небольшими подачками тех или иных  д а т е л е й  дефицитных материалов, даже по плановым нарядам добываемым с превеликим трудом.

Положение с Фоминым осложнялось еще и потому, что он был членом бюро, коммунистом с большим стажем, не говоря уже о боевом ордене и ветеранстве. Наказывать Фомина придется со всей строгостью — возможно, вплоть до исключения из партии. А дальше, что будет дальше, даже для самого Ожигалова было полной неизвестностью. Надо знать самоуверенного. Фомина, чтобы предвидеть неизбежность серьезных последствий. Ломакин в пылу откровенности поделился с Серокрылом о своих подозрениях. Бывший комбриг с яростью встретил эту новость. «Если вы ничего не докажете, хлопцы, и зря черните Дмитрия — берегитесь!.. — почти пригрозил Серокрыл. — А если факт подтвердится, то отдайте мне его, подлеца, я сам побеспокоюсь о его драгоценном здоровье...»

В момент этого острого разговора и вошел Квасов к секретарю партячейки. Ожигалов нашел в себе силу, чтобы не наброситься сразу на соучастника Фомина.

— Садись, цыган. — Ожигалов указал на сундук для хранения документов.

Ожигалов сидел за столом в затасканной кепке и просторной суконной рубахе морского покроя. Папироска с разжеванным мундштуком перекатывалась из одного угла рта в другой, виски не подстрижены, борода не побрита.

«Свой в досочку, Ваня, — подумал Квасов. — Такой же, как и мы, грешные, забулдыги. На руках наколки. Глаза хитрющие. Все понимает, ожги его душу!»

— Говори, Жора.

— А может, не буду?

— Врешь, будешь! Иначе бы тебя сюда на буксирном тросе не затащить...

— Ты, видать, все знаешь?

— Знаю.

— Откуда? Инструкции читаешь?

— Редко. Просматриваю. — Ожигалов прихлопнул его по коленке. — Там тоже попадаются интересные штуки.

— Интересные? Для кого?

— Для меня... Да и для таких, как ты, гавриков.

— Гавриков? — Жора кисло улыбнулся. — Если меня послали на стружку, так я уже и гаврик, по-твоему?

— В инструкции о тебе ни слова, Жора.

— Не удостоен?

— Вероятно. — Ожигалов подсунул ему мятую-премятую пачку папирос. — Куришь такие? Или только «Бальные»?

Квасов принялся разглядывать папироску, тонкую, как гвоздик; и со стороны могло показаться, что его, случайного посетителя, больше всего интересует, какими папиросами разрушает свои легкие секретарь ячейки.

— Ну, рассказывай. — Ожигалов добродушно вгляделся в Квасова. — Где поцарапали?

— Поцарапали? — Жора машинально пощупал руку повыше локтя, почувствовал легкую боль в забинтованной ране и поразился наблюдательности партийного секретаря. — Ты будто рентген, Ваня...

— Какой тут рентген? На, погляди! — Ожигалов вытащил из заднего брючного кармана зеркальце в форме ромба, протер его о рукав.

«Черт возьми! Действительно...» Жора заметил на своей щеке царапины. На них даже Марфинька не обратила внимания, а этот желтоглазый крючок сразу зацепил и занес в дефектную ведомость.

При солнечном свете, падавшем пучками через окно, выходившее на неоштукатуренную стену нового корпуса, события нынешней ночи представлялись сном. И значение их сейчас, при солнечном свете, не казалось уже таким опасным.

Пока все царапины души и тела принадлежали ему, и только ему одному. А раз так, то можно по-прежнему распоряжаться собой, как хочешь, и принимать меры по собственному усмотрению. Дай же всему огласку — зашевелятся, будто тараканы, бросятся, как на сахарный песок, и не найти тогда против них никакой самозащиты.

С женушкой и с ее «кузеном» можно не спеша справиться, а вот с такими, как Ваня Ожигалов, только свяжись... Для них нет ничего тайного, все немедленно вытащут на трибуну, в стенновки...

— Опять неурядицы с сожительницей? — Глаза секретаря утеряли доброту. Цвет их изменился.

Ожигалов отодвинул ногой стул, встал, короткий, широкий, как палаш, ссутулился и сжал кулаки — рабочие кулаки, ничего не скажешь. Не всегда учил уму-разуму других и не всю жизнь воевал, когда-то и «вкалывал» в цехе.

— Какая ты отвратительная личность, Квасов, — надсадно выдавил Ожигалов.

— Что? — Квасов медленно приподнялся. — Как ты смеешь?...

— Смею!

— Ты со своими так разговаривай! С теми, с кого взносы получаешь. А я тебя не содержу. У меня другое начальство...

Ожигалов прищурился так, что глаза скрылись в припухлых веках и морщинах, и стегнул, как арапником:

— Партия — руководящая сила, Квасов.  С и л а... Партия — цвет Отечества. А с тобой я от имени твоего честно умершего отца говорю. От имени рабочей матери, рано сгоревшей в непосильных трудах. Ты дрянной человек, потому что пытался запакостить души твоих товарищей по заводу. Хотел столкнуть в ту же яму Николая. Но мы ему трап спустили в яму. Выбрался... Мы тебе нападение на Наташу простили. Она простила. А ты? Поганый ты, потому что тратишь себя понапрасну. Все тебе родители дали: физическую силу, красивое лицо, золотые руки. Не только хлеб жевать научили тебя. Ты в армию пошел профессиональным рабочим. Чудесные вещи ты мог делать своими руками, Жора! Но кто-то лишил тебя гордости.

Перейти на страницу:
Прокомментировать
Подтвердите что вы не робот:*