Николай Борискин - Туркестанские повести
В первый же день учений Плитов доложил обстановку в Москву и, получив необходимые указания, пригласил к телефону своего заместителя:
— Южнее Песчаного наблюдается интенсивное трехэшелонное патрулирование самолетов. Не исключена возможность «случайного» отклонения от маршрута… Надо усилить наблюдение, особенно ночью. В случае чего — немедленно связывайтесь со мной…
Над летной полевой площадкой, словно чернильный сгусток, висела непроглядная тьма. Казалось, она придавила собою степь, и, если бы не ограничительные и указательные огни аэродрома да мигающий свет неонового маяка, можно было подумать, что ночь безраздельно властвует над всей округой. А между тем окраина Золотой пустыни жила напряженной жизнью.
Еще до начала учений, сразу же с наступлением сумерек, ефрейтор Петров принял боевое дежурство. Тщательно проверив аппаратуру, принятую у сменившегося оператора, Виктор доложил офицеру:
— Радиолокационная станция к работе готова!
— Добро, — ответил тот. — Будьте начеку.
— Есть!
Небо стало заволакивать тучами. Они наплывали друг на друга, как огромные бесплотные айсберги. Но даже самая скверная погода не могла остановить летно-тактические учения. Около полуночи со стартового командного пункта в воздух взлетели три сигнальные ракеты, пробороздившие темноту зелеными дугами. Полеты начались.
Взяв микрофон, подполковник Орлов скомандовал первой паре истребителей:
— Вам запуск!
Басовитый рокот турбин разбудил тишину. Спустя несколько секунд шесть аэронавигационных огней и два вулкана пламени поползли к линии старта.
— Разрешите взлет, — один за другим запросили командиры экипажей. Это были лейтенанты Федин и Волков.
— Взлет!
Разбег — и реактивные стрелы отрываются от земли, ныряют в черный омут ненастья.
Самолеты выполняют задание где-то вдали, за десятки километров от аэродрома, однако ефрейтор Петров видит их на экране своего локатора. Похожие на небольших рыбешек, они двигаются по экрану, смешиваясь порой с отметками от туч или так называемых «местников» — местных предметов. Но Виктор Петров — первоклассный оператор. Никогда не спутает он самолеты с помехами.
Гудит полевой аэродром, горят его разноцветные огни, мигает красный глаз неонового маяка, вспыхивают временами ослепительные лезвия прожекторов. Одни истребители садятся, другие уходят в полет.
С нетерпением ожидал своей очереди лейтенант Умаров, хотя точно знал срок вылета, указанный в плановой таблице. Ему казалось, что время тянется необычно медленно. Уже несколько раз мысленно повторял он полетное задание, решил не одну вводную на случай непредвиденных обстоятельств, которые могут случиться в воздухе, а время все тянулось, неторопливо отсчитывая минуту за минутой. Только в конце третьего часа ночи дождался он команды:
— «Двести шестьдесят пятый», приготовиться к вылету!
— К вылету готов! — тотчас же ответил Камил, заранее севший в кабину самолета.
Человек и ночная бездна за бортом. Один на один. Ослабишь внимание, растеряешься или почему-либо просто сдадут нервы — и тьма заграбастает, сомнет и безжалостно бросит в тартарары… Но лейтенант Умаров не чувствует одиночества, он связан с людьми, пристально следящими за его полетом с земли, хорошо слышит их. Недаром кабину реактивной стрелы называют летающей лабораторией. Впереди, слева и справа Камила — приборы, верные друзья летчика. По ним он и ориентируется, набирая скорость и высоту.
— Разворот… Курс… — подает команду Алексей Карпенко. Он волнуется за успех полета, может быть, не меньше своего друга, но голос его четок, и в нем нельзя уловить ни единой ноты сомнения.
Весь минувший день и вечер было не до отдыха ни Скворцову, ни его офицерам: контроперация «Два А» подходила к концу. Ожидая Майкова, полковник сообщил Нечаеву, что агронома Анарбаеву, которую якобы вызвали в Министерство сельского хозяйства, нашли у железнодорожного полотна, километрах в пятидесяти от Катташахара.
— Убита? — с тревогой спросил майор.
— Нет, но травма серьезная, — ответил Скворцов. — Это наверняка дело рук Авиатора… Что касается Толчковой, то, как вам и без того известно, она очень похожа на Джесси Улворд, которая снимала у нее комнату. Вот этой схожестью шпионка и пользовалась, а хозяйка квартиры, ничего не подозревая, выполняла роль ее двойника, по простодушию своему носила «любовные» записки в развалины «Священной могилы». Ну, а случай с паспортом вполне ясен, о нем и говорить нечего. Основная ставка была на Умарова и Жука. Кузькин и заведующая столовой — второстепенные фигуры в их игре, они не в счет…
— Дела-а, — произнес Нечаев, потирая шрам на лбу.
— Так о чем, Николай Иванович, рассказал Умаров?
— Все произошло, товарищ полковник, так, как намечали. Потехин, а точнее, Авиатор уверовал, будто Камил клюнул на приманку. Разговор шел о новой встрече, но Умаров, сославшись на неудобства, связанные с тем, что шашлычника знают многие, попросил, чтобы связным был кто-нибудь другой — неизвестный на аэродроме человек.
— Ну и?..
— Резидент дал слово обеспечить связь через Веронику.
— Значит, тоже клюнул?
— Видимо.
Скворцов задумался:
— По нашим сведениям, кроме Джесси Улворд, здесь больше никого нет. А что предпринял Авиатор под занавес?
— После того как отравил продукты на полевом аэродроме, передал за рубеж шифрограмму. Вот она. — Нечаев протянул листок бумаги начальнику.
— «Жду вертолет три тридцать квадрате…» — прочел Скворцов. — Это район Старого колодца?
— Так точно, — подтвердил майор, хорошо изучивший здешние места.
— Разрешите? — прервал разговор запыхавшийся Майков и, не успев получить ответа, продолжил: — Товарищ полковник, шашлычник не вернулся на аэродром. В «Зеленом оазисе» я не нашел его.
— Не нашли? — Полковник нахмурился. — Что-то произошло. Неужели старый шакал почуял неладное? Кто знает об анализе отравленных продуктов?
Скворцов испытующе посмотрел на лейтенанта и майора.
— Никто, кроме тех, кому положено, — твердо заверил Нечаев. — За это могу поручиться. Действовали мы осторожно.
Зазвонил телефон. Трубку взял Скворцов.
— Слушаю… Как? — Глаза его расширились в удивлении. — Большая потеря крови?.. Но дальше… Дальше!.. Спасибо… — Он положил трубку. Повернулся к подчиненным: — Жук ранен. Час назад… Лежит в больнице. Его подобрала колхозная полуторка на шоссе… Просит кого-нибудь из нас… — Полковник, побарабанив пальцами по столу, сказал тоном приказа: — Поедете вы, майор Нечаев! Только учтите, Жук в тяжелом состоянии… Как можно осторожнее…
— В тяжелом? — с испугом переспросил Майков.
— Да… Я думаю, есть прямая связь между поспешным бегством шашлычника и этим преступлением…
Нечаев заспешил к выходу. Скворцов бросил вслед:
— Николай Иванович, если быстро возвратитесь, поезжайте на полевой аэродром. Мы будем там.
— Есть! — ответил Нечаев и исчез за дверью.
— Ну, лейтенант, — полковник повернулся к Майкову, — подходит и наше время.
Он переложил пистолет из стола в карман и заторопил Майкова:
— Поехали! По пути захватим Михаила Петровича.
Перебинтованный Дмитрий Жук лежал вниз лицом. Склонившись над его кроватью, сидела дежурная сестра. В палате неярко горела ночная лампочка, выкрашенная в густо-синий цвет. Нечаев скрипнул половицей и остановился в нерешительности.
— Поздно, товарищ, — повернулась медсестра. — Завтра приходите. Больного сейчас беспокоить нельзя.
Майор подал ей свой документ и тихо проговорил:
— Дорога каждая минута. До завтра ждать нельзя… Он тяжело ранен?
— Потерял много крови. Удар финкой в спину. Да еще в воде лежал. Чуть не захлебнулся… Доктор сказал, что надо надеяться на лучший исход. Организм молодой, сильный… Кто его так?
— Пока не знаем, но найдем, обязательно найдем! — не вдаваясь в подробности, ответил Нечаев.
Дмитрий застонал, повернул голову и открыл усталые, запавшие глаза на осунувшемся лице.
— Товарищ майор… — слабо пошевелил он запекшимися губами.
— Сестра, — попросил Нечаев, — мне надо поговорить с ним наедине. Понимаете, дело такое…
Девушка вышла из палаты.
— Митя, — нагнулся Николай Иванович над раненым, — тебе не трудно говорить?
— Ниче-го…
— Это очень важно, Митя. Расскажи, как все случилось.
Жук опустил ресницы, словно собираясь с мыслями. Нечаев ждал, когда он заговорит. Через минуту Митяй открыл глаза и очень медленно, борясь с одолевающей его слабостью, начал рассказ.
Майор внимательно слушал Митяя, изредка задавал ему вопросы, и, когда Жук умолк, припомнив все, что касалось его отношений с мнимой Вероникой и Лжепотехиным, Нечаев участливо сказал:
