Тахави Ахтанов - Избранное в двух томах. Том первый
Когда старуха шепнула Ержану «хороша девка», Раушан от досады передернуло.
Окружение, в которое попал взвод, отвлекло Ержана от боли, причиненной ему Раушан. Кровоточащая рана как бы зарубцевалась на время. Он знал: теперь их души никогда не сольются, даже если выпадет случай и они останутся только вдвоем. Сломанная душа не станет целой, сколько бы ее ни чинили. Он был зол на Уали. Стоило ему увидеть Раушан, как перед глазами вставал Уали. Этот тип всегда будет между ними, и никогда Ержан не будет счастлив с Раушан, даже если бы они и поженились. Может ли он забыть Раушан? Нет, рана все ноет и рано или поздно даст о себе знать. Время — лучший целитель. Кто знает, как поступит с ним время? С этими мыслями Ержан подошел к Земцову, стоявшему в карауле.
— Нет поблизости немцев? — спросил Ержан.
— Пока ничего не заметили, — ответил Земцов, посмотрел вверх, крикнул: — Эй, ты, ничего не видно?
На вершине дерева, нахохлившись, как огромная птица, сидел Какибай. Солдат зашевелился, с веток посыпались пушистые хлопья снега.
— Пока ничего не видно, ничего не слышно... Немцы предпочитают для отдыха выбирать большие деревни. Их нюх чует запах тепла.
— Если с подобными мыслями будешь стоять в карауле, конечно, ничего не увидишь, — крикнул Ержан Какибаю.
Земцов приложил ладонь к глазам, вгляделся в лес.
— Как будто кто-то идет, видите, верхушки елочек зашатались.
— Где? — Ержан снял с плеча автомат, отвел предохранитель.
— Вон, смотрите, в той просеке, — показал Земцов рукой, всунутой в варежку.
Лейтенант едва разглядел в туманной дымке настороженно, от дерева к дереву пробирающегося человека с собакой. Какибай и Земцов изготовили к стрельбе винтовки.
— Это не немец... Он не вооружен, — сказал Ержан. Его осенила догадка: хозяйка говорила, что старик ее пошел в соседний хутор и долго не возвращается. Очевидно, это и есть лесник.
Предположение Ержана оправдалось. Бородатый человек в кудлатой шапке, одетый в короткий черный полушубок, увидев часовых, остановился.
— Боже, неужто свои! — сказал он тихо и уже смелее пошел к избе.
— Мы-то свои, а вы-то чей будете? — холодно спросил Земцов... — Уж не староста ли из соседней деревни?
— Что же это старуха наказала вам не пускать меня домой? — Старик стащил кожаные рукавицы, подал Ержану руку, увитую синими набухшими жилами. Широкая мозолистая ладонь была теплой, мягкой и ласковой.
— Все-таки вернулись! — обрадованно воскликнул старик. У него было крупное красивое лицо с большим крючковатым носом: из-под кустистых, чуть-чуть тронутых инеем бровей глядели смелые темные глаза, губ нельзя было рассмотреть между усами и длинной седой бородой.
Возвращаясь со стариком в избу, Ержан спросил:
— Когда здесь прошла наша армия?
— В нашем лесу не было боя, — ответил старик. — Позавчера слышали стрельбу. А хуторяне говорили, будто армия прошла позавчера.
— Не встречали здесь немецких солдат? — спросил лейтенант.
— Сам-то, я не видел, — ответил старик. — Вчера и позавчера не выходил из избы. Но знал, что наши войска бегут по дорогам мимо. На рассвете ходил в соседний хутор... на собрание...
— Куда, куда? — переспросил Ержан.
— ...На собрание. Проводил собрание учитель, старый коммунист. Он сказал, что райком партии советует всем нам остаться дома. Все, что требуется для пропитания, закопать в землю и вредить оккупанту, кто чем сможет. Поодиночке будем его вколачивать в гроб. Учитель сказал, что немцы в занятых селах заставляют крестьян выбирать старост, и предложил загодя наметить на эту паскудную должность своего человека. И хоть кладовщик колхоза отказывался, мы единогласно выбрали его... Спрашивал я на собрании, где немцы. Никто толком ничего не знает. Но бабы, вроде бы, видели, как в соседней деревне в центральную усадьбу колхоза входили вооруженные чужаки... Ну, а вы, видать, отстали от своих?
— Да, идем из окружения, — сознался Ержан.
— От беспорядка и большая рать погибает, — старик был немногословен и не стал расспрашивать, какой части, куда направляются.
Когда они вошли в избу, старуха, не выдавая своей радости, встретила мужа укорами:
— Совсем извелась... В твои лета сидеть бы на печке. Время-то сейчас муторное. А ты таскаешься ночами по лесу. Что, кабы словили тебя супостаты? Вся измаялась, пока вернулся... Три дня провалялся в постели, только вчера поднялся... Теперь, пока не вернется наша армия, и шагу не ступишь из дому.
Старик не перечил старухе. Когда бойцы съели котел горячего супу, он стал расспрашивать у Ержана о том, как они оторвались от своих.
— Я сам старослуживый, четыре года пробыл на империалистической. Двух Егориев удостоился. Хорошо знаю нелегкую жизнь солдата, — издалека начал он. — Нелегко в окружении, но всякая беда наставлением служит. В тяжелый переплет попали вы, как кур во щи. Если нужна помощь — проси, что в наших силах — сделаем. Знаю, с продуктами у вас туговато, — он окликнул старуху. — Василиса Ивановна, что у тебя есть из припасов, чтобы дать этим молодцам на дорогу?
Василиса Ивановна всплеснула худыми руками, засуетилась.
— Мясо все вышло, есть немного картошки... И мучки нет, чтобы испечь хлеба. Не успели смолоть пшеницу.
— В таком случае пожарьте нам пшеницы, — попросил Ержан.
Старик непонимающе посмотрел на Ержана.
— Жареная пшеница — очень вкусная еда. В детстве ел не раз, — сказал Ержан, улыбаясь. — Быстренько пожарим и айда...
Пока старуха жарила пшеницу, Ержан расспрашивал у старика дорогу. Лесник долго толковал о многочисленных лесных чащах, реках, озерах, называл деревни, описывал, чем отличаются они друг от друга, рассказывал о развилках дорог, о тропах, по которым надо будет идти.
— Ну как, понял?
— Как будто понял. А остальное увидим на месте, — ответил Ержан.
Старик позвал жену, увел ее в сенцы, долго шептался с ней. Старуха вернулась в избу, вытирая глаза кончиком платка, наклонилась, чтобы спрятать лицо, завозилась возле чугунков. Старик ушел в сарай кормить корову.
К вечеру отдохнувшие и повеселевшие бойцы были готовы продолжать путь.
— Большое спасибо за хлеб-соль, — сказал Ержан, пожав руку прослезившейся старухе, чмокнул старика в бороду.
— Нет, товарищ командир, погоди прощаться со мной, — сказал старик, надевая полушубок и снимая со стены ружье, исподлобья метнув взгляд на старуху. — Я пойду вместе с вами, покажу дорогу, выведу к нашей армии! Я эти леса как свои пять пальцев знаю.
— Молодец дед!
— Настоящий герой! — послышались голоса из строя. — Ваше намерение очень похвально. Спасибо вам! — сказал Ержан. — Но вы старый человек... Да и жену вашу на кого оставите? Наш путь тяжелый, и неизвестно, что может случиться.
— Не смотри, сынок, на мои слезы. У женщин слезы всегда наготове. Я плачу даже, когда он уходит в лес собирать валежник. Вы ведь не на прогулке... Трудно, когда не знаешь дорогу, а мой Ерофей Максимович знает каждую тропинку...
— Ну, прощай! Не поминай лихом, с такой женой горе — полгоря, а радость — вдвойне, — старик нежно поцеловал старуху в губы, свистнул собаку. — Пошли, ребята, — обратился он к выстроившемуся взводу.
— Горе что море: не переплыть, не выпить, — пробормотала женщина, и пока солдаты не скрылись из глаз, стояла она у своей осиротевшей избы.
— ...Нынче зима выдалась суровая, — говорил Ерофей Максимович. — Сразу прижала после дождей. Видишь, как хватает мороз? Деревья звенят, будто железные.
Ерофей Максимович и Ержан вели бойцов по тропинке, змеившейся между высокими деревьями.
— Суровая зима не для немца, — сказал Ержан.
— На мороз не надейся, на себя надейся. Русская зима поморозит немцев, но я еще не слышал, чтобы только мороз сумел прогнать врага... Говорят, их танки никаким снарядом не прошибешь, — рассуждал Ерофей Максимович, по колено проваливаясь в зыбучем снегу.
— Тогда что ж, по-вашему, они должны победить нас? — угрюмо спросил Ержан.
— Нет, дорогой, я не говорил таких слов, — возразил Ерофей Максимович. — Немцы сильны, и незачем успокаивать себя, убаюкивать обманом. Обман — плохой помощник солдату.
— Конечно, конечно...
— То-то, — продолжал старик. — А насчет моей веры в победу можешь не сомневаться. Думал не один день. Немец вон с одного разгона допрыгнул до Москвы... Голова пухнет от дум. Лесник не дикий медведь, обитающий в непролазной чащобе. Он тоже много думает, для этого у него есть время. Лесника лают одни лишь воры. Мы не дозволяем им рубить лес. Как детей своих, оберегаем деревья... Много ли лесов в вашем крае?
— В Казахстане лесов маловато...
— Тогда ты должен знать им цену. — Ерофей Максимович остановился, достал кисет, вынул из шапки немецкую листовку, оторвал от нее клочок бумаги для завертки. — Какой национальности будешь? В ту германскую войну довелось мне встречать солдат, внешностью схожих с вами...
