Николай Евдокимов - У памяти свои законы
Как-то осенним теплым днем Нюрка гуляла во дворе с Вероникой, а черепаха ползала возле них по утоптанной дворовой траве. Неделю она спала под своей газетой беспробудным сном, а сейчас, согревшись на ярком солнышке, торопливо ползла куда-то сосредоточенно и упрямо. «Смотри не пропади, глупая», — сказала Нюрка, нагнулась, чтобы сунуть раскричавшейся Веронике соску, а когда снова подняла голову, то черепахи не увидела.
Черепаха исчезла. Она только что была здесь, рядом и пропала куда-то, словно испарилась. Нюрка искала ее по всему двору, она даже звала ее, но так и не нашла. Ни в этот день, ни потом. Черепаха навсегда ушла от нее в неизвестном направлении.
Нюрка пожалела ее, поскучала, но в конце концов успокоилась.
Однажды вечером открылась дверь и в комнату вошел Степан. Он не сумел пересилить себя, два месяца пытался жить отдельной от Нюрки жизнью, но исстрадался мыслями и душой. Он стоял перед Нюркой, глядел на нее запавшими глазами, боясь, что она снова прогонит его, худой, несчастный, обуглившийся от сердечного пожара мальчик. Она не стала его гнать, она сказала:
— Ну, входи, ну, чего уж там, входи, пожалуйста...
— Я не могу, — сказал он, закрыв за собой дверь, — мне без тебя нехорошо. Как ты тут одна?
— Я не одна... я с Вероникой, — ответила она.
— Ах да, я забыл, — сказал он тихим голосом, — но все равно ты одна, потому что нет о тебе посторонней заботы. Разреши, я буду жить с вами, с тобой и с Вероникой. Я буду ее уважать, как твоего ребенка, а не как приемное дитя.
— Степа, милый, я разуверилась в людях, — сказала Нюрка. — Люди много лгут друг другу, и я перестала им верить. Вот Лизавета меня обманула, а до этого обманул еще один человек.
— Кто это? — спросил Степан. — Ты любила его?
— Да, Степа, я его любила. Этот человек тебе совсем неизвестен, я познакомилась с ним в поезде. Он живет в Москве. У него не наша, а своя, красивая, интересная жизнь, потому что по профессии он известный киноартист. Вот, Степа, такова горькая правда. Он обманул меня и бросил на произвол судьбы. Оказывается, у него есть жена. И тоже, между прочим, артистка кино. И дети... много детей. Мы расстались с ним навсегда и никогда не встретимся.
— Значит, ты любила его тогда, когда встречалась со мной. Даже когда целовалась?— печально спросил Степан.
— Да, — ответила Нюрка. — Ты идеализируешь меня, а я... Я, Степа, женщина легкомысленного поведения. Хочешь верь, хочешь нет, но у меня было много мужчин. Я, конечно, их не считала, цифру назвать не могу, но много.
Нюрка не очень понимала, зачем сочиняет эти сказки, принося влюбленному доверчивому Степану новые страдания, но в этой лжи были для нее некое самоутверждение и самооправдание.
— Неправда, — не зная, верить ей или нет, со слабой надеждой воскликнул Степан.
— Правда, Степа. Ты просто не знаешь женскую психологию... Ты еще совсем мальчик, доверчивый ребенок.
Он подумал, сказал:
— Ну и пусть... Я тебя люблю такую, какая ты есть. Нам ведь долго жить на свете до старости, ты еще исправишься...
— Не знаю, — проговорила она, уже сама веря в выдуманную свою судьбу, — может быть, и не исправлюсь...
— Ну ладно, ну, не исправляйся, — устало сказал Степан, — я все равно люблю тебя... Давай схожу в магазин, ты небось не ела ничего, хлеба куплю, пельменей. А?
Она посмотрела на его удрученное лицо и засмеялась.
— Ну, сходи... Спасибо тебе.
Он шмыгнул носом, побежал покупать еду.
В дальнейшие дни Нюрка убедилась, что Степан умеет все: мыть полы, стирать пеленки, готовить из полуфабрикатов, а также и из натуральных продуктов обед, пришивать оторвавшиеся пуговицы, ремонтировать перегоревший электрический утюг. Он приходил каждый день в свободное от работы время. Нюрка не оставляла его у себя. Оставить его жить у себя — значит, выйти замуж, а замуж она не хотела. Она по-прежнему не любила Степана, хотя теперь испытывала к нему привязанность, будто к доброму бедному родственнику. При одной мысли о замужестве, а значит, об обязанности жить с мужчиной совместной жизнью ее охватывал брезгливый озноб. Нюрка была уверена — замуж не выйдет никогда. Человек вполне может прожить один, а Нюрка не одна — так случилось, что у нее ребеночек, которого ей предназначено растить и воспитывать, чтобы из него вырос полезный член будущего общества.
Было ясное утро начинающейся зимы. Светило солнце, сверкал молодой снег. Нюрка пеленала Веронику, чтобы идти с ней гулять на тихий сквер возле дома. Вероника баловалась, болтала ногами, пуская пузыри, и Нюрка притворно сердилась, ругая ее. Наконец она закутала в одеяло расшалившегося своего младенца, стала укладывать в коляску, и в это мгновение кто-то постучал в дверь.
— Открыто!— крикнула Нюрка, подняла голову и сразу узнала женщину, стоящую на пороге. Это была мать прелестного студента Юры Терехова, Вероникиного отца.
— Ах, боже мой, — сказала Юрина мать, — милая девушка, наконец-то я разыскала вас. — Она подошла к коляске, наклонилась над ребенком. — Значит, вот она, Юрина дочь... моя внучка... — Она закрыла лицо руками и заплакала. — Я последнее время не живу, не сплю, не ем, я сама не своя... Господи, слава богу, я нашла вас... Ну, как мне вас благодарить?
— За что? — леденея, спросила Нюрка.
— Мы думали, ее уже и в живых нет, нашего дитя. Поверьте, Юра не такой уж плохой, он не хочет жениться, но от ребенка он не отказывается. Можно ли отказаться от собственного ребенка? Как могла Лизавета оставить его вам и уехать без зазрения совести? Ах, если бы вы знали, как долго мы искали... И вот... У меня нет слов, милая девушка...
Она еще что-то говорила, плача и смеясь, наклонялась над ребенком, чмокала губами, щелкала пальцами, но Нюрка не слушала и даже не смотрела на нее. Она хотела выгнать эту женщину, но поняла, что сила и право на стороне Юриной матери, и печально сказала:
— Пожалуйста, оставьте ее мне... Я буду воспитывать ее и учить. Я привыкла к ней, я люблю ее...
— Милая, — сказала законная Вероникина бабушка, — у вас благородное сердце. Но ведь это наше дитя, моя внучка...
— Тогда берите! — зло воскликнула Нюрка. — Сейчас же берите! Забирайте и уходите!
— Ах, но поймите же вы и меня, — виновато сказала женщина и вынула из коляски улыбающуюся Веронику...
Без Вероники Нюрке стало жить печально и бесцельно. С маленьким ребеночком она была при беспокойном, самом необходимом женском деле, а ныне не видела смысла в своем существовании.
Даже работа не приносила ей, как прежде, удовлетворения. Теперь, испытав горе и страдания, Нюрка пришла к мысли, что удовольствие человеческой жизни, очевидно, в спокойном душевном равновесии при исполнении приятного полезного дела. Работа же, какую Нюрка исполняла, наверно, считалась полезной, однако уже не была ей приятной, а потому и казалась пустой. Впрочем, ничего другого Нюрка не умела, она не успела выучиться никакому надежному ремеслу. Сослуживцев своих Нюрка перестала любить. Ей было плохо и фальшиво с ними, она уже не верила в искренность посторонних чувств, на многих людей смотрела теперь другими глазами, невольно находя в них Лизаветины черты или черты своих бывших соседей — Женьки-мужа и Женьки-жены. Конечно, самым близким для нее человеком был Степан, терпеливый, добрый ее поклонник и утешитель. С ним было спокойно, доверчиво, с ним она могла молчать сколько захочется или говорить, зная, что он поймет ее мысли и чувства.
Наступила весна. Ручьи бежали по городским улицам, таял снег, светило теплое солнце. Однажды утром Нюрка вышла во двор и охнула от неожиданности и удивления — недалеко от кучи шлака крепко зажатый между двух камней лежал черепаший панцирь.
Вот, значит, где нашла свою смерть черепаха. Она сбежала от Нюркиной заботы, чтобы жить в этих камнях, и погибла тут, замерзнув холодной зимой. Нюрка укорила мертвую черепаху, но она еще не знала тогда, что ее квартирантка осталась верна своим инстинктам, извечному черепашьему стремлению укрыться в тесном, обжимающем тело безопасном убежище. Она погибла, помня далекий зов южной страны, куда когда-то обещала отвезти ее Нюрка.
Нюрка боялась притронуться к мертвому панцирю, но и не хотела, чтобы бывшее живое существо, населявшее некогда ее комнату, валялось под открытым небом, как мусор, и попросила Степана похоронить ее.
Степан закопал черепаху здесь же во дворе.
Нюрка сказала ему:
— Степа, я перестала понимать, зачем живу на земле. Прежде знала, а теперь забыла и не могу вспомнить. Мне скучно, неинтересно двигаться, совершать какие-то поступки...
— Ты устала, — сказал Степан, — в тебе перегорела любовь к тому человеку, а сердце еще не воскресло. И по Веронике ты скучаешь. Выходи, пожалуйста, за меня замуж.
— Нет, Степа, нет, милый, я боюсь.
— Не надо, не бойся, — сказал он. — Ну чего ты боишься? Все люди в конце концов выходят замуж или женятся.
